Авторы
20.05.2009 | Кино
Это провокацияДействительно ли фон Триер уверен, что снял радикальное серьезное кино, которое достойно посвящения Тарковскому?
Во время прошлых скандалов, вызванных «Идиотами», «Танцующей в темноте» (когда каннские противники и сторонники фильма были готовы вцепиться друг другу в глотки), «Догвиллем» и «Мандерлеем», автор этих строк оставался на стороне фон Триера. Те фильмы не были провокацией в чистом виде, хотя, конечно, фон Т. всегда старался разозлить консервативную часть фестивальной аудитории. Как шантаж, эпатаж, манипуляцию их воспринимали лишь те, кто не давал себе труда вникнуть в их смыслы.
Царь и Бог
Во второй по значимости фестивальной программе «Особый взгляд» прошла премьера «Царя», он же «Иван Грозный и митрополит Филипп», Павла Лунгина. Это очень традиционный и очень идеологизированный фильм про то, что абсолютная власть направлена против народа, а единственным противовесом ей, совестью нации способна стать церковь.
Но теперь и ваш автор готов признать, что датский мэтр сотворил провокацию ради провокации. Негативному восприятию фильма способствует еще и то, что уж слишком многого от него ждали. Наверное, не стоило доверять словам фон Т., будто он снимает глобальный фильм ужасов. За какой жанр он ни берется — всё в нем видоизменяет. «Танцующая в темноте» оказалась не мюзиклом, а принципиальным антимюзиклом. Но верилось, что «Антихрист» — кино как минимум уровня «Танцующей». Сам мэтр говорит в рекламном буклете к «Антихристу», что это самый значительный фильм в его карьере. И самый личный: если прежде он всегда чуточку играл в кино, то теперь забрался на территорию, которая его искренне страшит.
На деле же «Антихрист» — камерная разговорная драма на двоих, отчасти инспирированная, как говорит фон Т., пьесами Стриндберга. Про мужа и жену, которых играют Уиллем Дефо и Шарлотта Гензбур: когда они в прологе фильма (а он по триеровской традиции разбит на главки) отвлекаются на занятие любовью, погибает, выпав из окна, их маленький сын. Теперь у жены депрессия, и муж пытается излечить ее с помощью особого тренинга, уединившись с ней в заброшенном лесном домике. Драма выглядит холодноватой — и была бы совсем скучной, если бы не регулярные любовные сцены, снятые с подробностями фильмов категории XXX (что отдельная провокация), и не пугающие природные символы, которые иногда являются героям. Впрочем, эти символы можно воспринять и как стеб — многие в зале ржут.
Когда кажется, что фильм так ничем и завершится, вдруг начинается такой невиданный кровавый и сексуальный кошмар, что зал то и дело коллективно выдыхает: «О, ноу!!!» Но это ладно.
Любит фон Т. шокировать — пусть шокирует. Гораздо большее недоумение вызывает смысл фильма.
Он, собственно, в том, что Антихрист — это природа. А природа — это женщина. Дьявол — это женщина. И ради этого высказывания стоило огород городить? Публику окончательно добило посвящение. Когда закончился данс макабр, на черном фоне возник титр, что фильм посвящен Андрею Тарковскому. Тут зал захохотал.
Главный спор после просмотра: действительно ли фон Триер уверен, что снял радикальное серьезное кино, которое достойно посвящения Тарковскому? Или же он валяет дурака, а все его слова о том, будто «Антихрист» — главный фильм в его карьере, часть просчитанной провокации? Мне кажется, в фильме достаточно намеков на то, что фон Т. придуривается. Что «Антихриста» при всех его кровавых кошмарах надо воспринимать как шутку, дразнилку. Как выкрик из-за угла «козлы вы все». Все разозлятся, начнут размахивать кулаками — а создатель фильма будет наблюдать за этим со стороны и похихикивать.
В арте, в частности видеоарте, провокация в чистом виде, не несущая в себе глобального смысла, считается актуальным жестом. Почему же мы должны отказывать большому кино в праве на такой жест?
Не должны. Тем более что для фон Триера, похоже, не так уж важно встряхивать массы. Ему важнее встряхивать себя. Ему неинтересно делать кино, если он раз в три-пять лет не придумывает в нем новых форм, направлений. Новые формы нужны. Если их нет, то ничего не нужно: можно взять передышку и поиграть в провокацию. Проблема в одном: найдется ли фон Триеру, что — нового и действительно радикального — сказать в будущем?
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.
