Авторы
Хороший автор — мертвый автор. Причем желательно давно мертвый. Хороший автор — это такой мертвый автор, у которого умерли все прямые и косвенные наследники, а желательно, чтобы их вообще никогда не было. Чтобы он был бездетным сиротой, не имевшим друзей и близких людей, могущих стать его правообладателями. Хорошими авторами являются Эсхил, Софокл и Еврипид. Прекрасен Шекспир — не только про его родственников, даже про него самого не вполне ясно, кем он был и был ли вообще. Мольер, Гете, Пушкин или Гоголь, безусловно, годятся. С Булгаковым уже сложнее. Детей у него, как известно, не было. Но зато была знаменитая жена Елена Сергеевна Булгакова (Шиловская), у которой дети как раз имелись. Дети этих детей считают, что они являются обладателями прав на произведения великого мужа своей родственницы. Из-за разногласий с ними так и не увидел свет фильм Юрия Кары «Мастер и Маргарита». Хорош этот фильм или плох — вопрос десятый (в нем, к слову сказать, совершенно звездный актерский состав). У нас такое порой снимают и показывают, что хоть всех классиков со святыми выноси, а Кара ничего такого уж страшного вроде бы не совершил. Всего-то несколько раз отступил от литературного первоисточника.
Впрочем, эти самые дети детей Елены Сергеевны — сущие дети по сравнению с другими детьми и наследниками.
Возьмем, чтобы далеко не ходить, потомков авторов «Трехгрошовой оперы». Репетирующий сейчас в МХТ пьесу Бертольта Брехта и Курта Вайля Кирилл Серебренников по требованию правообладателей не только не может делать купюры в тексте, но и не имеет права менять ни единой ноты в знаменитых зонгах к пьесе. Если не ошибаюсь, театру даже предписывают, на каких именно инструментах следует играть музыку, и теоретически могут запретить спектакль, если в оркестре появится какой-нибудь не предусмотренный Вайлем тромбон. Прецеденты у подобных запретов имеются. Скажем, наследники великого композитора Прокофьева так сильно не полюбили чудесный, на мой взгляд, спектакль «Ромео и Джульетта», поставленный в Большом театре Декланом Доннелланом и Раду Поклитару, что он уже больше не идет.
Или вот еще радостная новость. В Театре Вахтангова больше не будут играть спектакль «Милый лжец», который поставил тут когда-то Адольф Шапиро с Юлией Борисовой и Василием Лановым. Очаровательный был спектакль. Наверняка уже несколько устарел, но снят не по этой причине, в потому что директор американского театрального агентства International Creative Management (ICM) Бадди Томас, владелец прав на эту пьесу, запретил использовать ее в России. Просто взял и запретил, без объяснения причин. Это же самое агентство запретило к постановке в России пьесу Реджинальда Роуза «Двенадцать разгневанных мужчин», зато милостиво разрешило постановку всех пьес Артура Миллера.
Об этих запретах, вето и прочих происках правообладателей пишут как о чем-то само собой разумеющемся. Между тем авторское право в том виде, в каком оно существует сейчас, есть совершеннейший абсурд, и пора уже, наконец, это признать.
Дело не в денежных отчислениях авторам и его родственникам — пусть себе капают, разве ж кто возражает. Дело не в плагиате, кто же ратует за плагиат... Дело в неверной посылке, что опубликованный текст может быть чьей-то собственностью как некая совокупность смыслов. Причем не только того человека, который его написал, но и какого-то третьего лица — племянника, сумасшедшего брата, маловменяемой жены, внука, на котором очень сильно отдохнула природа, каких-то бесцветных клерков из литературного агентства. Эти правообладатели раскрученных брендов могут указывать режиссеру, как именно надо обращаться с тем или иным текстом и можно ли с ним вообще как-то обращаться. Но опубликованный текст — это уже всеобщее культурное достояние, подлежащее любой интерпретации. Не хочешь, чтобы твои сочинения интерпретировали и истолковывали, — не публикуй их. Читай только на кухне близким родственникам. Если текст опубликован, любой имеет право его поставить, как хочет и может. Провалится — зрители и критики укажет ему на это рублем и статьями. Почему Расина или Пушкина может интерпретировать любой, а с балетом Прокофьева и романом Александра Солженицына этот номер уже не проходит?
Тексты Солженицына, равно как здравствующих Кундеры или Стоппарда, уже так же отчуждены от них, как отчуждены пьесы Чехова от самого Чехова, а комедии Островского или романы Достоевского — от Островского и Достоевского.
Я не знаю, что сказал бы Чехов, если бы увидел своих «Трех сестер» в постановке Кристофа Марталера. Вероятно, остался бы недоволен. А что бы сказал Георг Бюхнер, если бы увидел спектакль «Войцек», поставленный Жозефом Наджем? Шекспир должен вертеться в гробу практически еженедельно в силу исключительной востребованности своих произведений, но это мало кого заботит. Впрочем, если бы в его времена действовало нынешнее авторское право, то появление самих произведений Шекспира было бы сомнительно. Тут же нашлись бы наследники какого-нибудь Джиральди Чинтио, которые были бы недовольны тем, как интерпретировал его новеллу «Венецианский мавр» великий Бард.
Все это безумие, связанное с авторским правом, есть прямое следствие и воплощение нашего сутяжнического мира, в котором собственностью и, следовательно, предметом торговли становится все, даже мысли, идеи и отдельные фразы (на них тоже наложен «копирайт»). Мало того, что это крайне неудобно. Это еще и противно. Надо бы все же договориться. После того как ты сказал свое слово в искусстве — оно уже не твое. И уж тем более не твоего племянника или агента. Оно общее. Оно не принадлежит тебе. Оно себе принадлежит. И всем нам.
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.
