24.02.2009 | Арт / Образование / Общество

МСХШ с массажным уклоном

По плану реконструкции ЦДХ главная средняя художественная школа страны остается на месте. А по сути она давно уничтожена

Недавно я встретила подругу, с которой мы вместе учились четырнадцать лет. Она вернула меня в школьные воспоминания, но по болезненному поводу — дала прочитать коллективное письмо учителей и учеников с просьбой не сносить здание нашей художественной школы на Крымском Валу. Подпись я не могла не поставить, но про себя подумала: не могут же, в самом деле, снести центральную художественную школу страны, знаменитую и славную великими выпускниками.

Я решила разобраться, что там происходит. Про реконструкцию территории мне долго не удавалось узнать что-нибудь точно. Но при попытках разведать, грозит ли школе физическое уничтожение, я наткнулась на ряд свидетельств о том, что она разрушается изнутри как система обучения, что мне показалось не менее трагическим фактом.

24 февраля, с 16.30 до 18. 30 у входа в ЦПКиО им. Горького состоится митинг против коммерческой застройки территории ЦДХ

Тем временем завеса тайны над планами строительства приоткрылась, и стало ясно, что здание не снесут (сейчас проект выставлен на обозрение в ГТГ на Крымском Валу, см. здесь). Информационный повод испарился: стены останутся, а что еще надо? А что там, в этих стенах, делается, несущественно.

Хоть школу и не сломают, но у нее явно серьезный «закрытый перелом» —связанный с общим для всей сферы культуры и образования травматизмом при переходе из СССР в Россию. И школа стоит того, чтобы ее спасти.

Впрочем, придется рассказывать по порядку. Это раньше при произнесении аббревиатуры МСХШ слушатель уважительно кивал. Теперь она вызывает недоумение. Первой ошибкой был отказ в 1992 году от «бренда». А это немаловажная вещь в деле сохранения традиций. Школа была переименована в лицей — Московский академический художественный лицей (МАХЛ). А потом неумение или нежелание руководителей разрабатывать стратегии выживания в изменившихся условиях привели к тому, что о ней начали забывать. Сейчас те, кто о школе знал, удивляются: «Что, она все еще существует?» А те, кто хотел бы и мог в ней учиться, не подозревают о такой возможности. Владелица одного галерейного киоска в ЦДХ пришла посоветоваться с педагогами — о том, как ей лучше организовать детскую студию рисования при своей галерее. На вопрос, зачем такая студия, если напротив профессиональная школа, она воскликнула с искренним удивлением: «Так о вас же никто не знает!»

Кузница реалистических и антиреалистических кадров

Московская средняя художественная школа была основана в 1939 году по инициативе большой группы деятелей культуры, и в частности художников И.Э. Грабаря, П.П. Кончаловского, Д.С. Моора, С.В. Герасимова, К.Ф. Юона. Наряду с созданными тогда же центральными музыкальной и балетной школой она должна была стать кузницей кадров для искусства социалистического реализма. Это была единственная средняя школа в мире, в которой профессионально преподавалось изобразительное искусство; единственная в стране, где ученики могли одновременно изучать общеобразовательные и специальные предметы. Кроме того, только в этой художественной школе был интернат для талантливых детей из глубинки.

Можно было бы усомниться в ценности учебного заведения, основанного как оплот соцреализма, но за годы своего существования школа породила не только детей идеологии, но и ее деконструкторов — ее закончили Илья Кабаков (который прочувственно отзывается о ней здесь), Эрик Булатов, Иван Чуйков, Игорь Макаревич, Франциско Инфанте, Владимир Янкилевский; здесь учились Александр Бродский и Никита Алексеев…

Советская власть всегда хорошо воспитывала собственных критиков…

Современному художнику вовсе не обязательно уметь рисовать. Однако необходимо место, где эти знания можно получить. У художника должен быть выбор. Можно отказаться от умения, но необходимо иметь возможность приобрести мастерство. Даже в 1990-е, когда стало известно, что можно и без образования, молодые художники — Ирина Корина, Елена Ковылина, Ростан Тавасиев, Ольга Божко, да и я тоже — все-таки сделали выбор в пользу учебы в художественных институтах. Я в МСХШ получила, кроме основных знаний о профессии, еще и знание о том, что быть художником — труд, и поэтому не могу теперь воспринимать искусство как развлечение. Такая невозможность спонтанного творения, понимание ответственности тоже могут что-то дать современному искусству. Может быть, школьное замирание перед белым листом в нерешительности дало потом Кабакову понимание метафизики пустоты. И освоенные в школе стандартные приемы классического рисунка он потом критически переосмыслил в своих работах.

По-прежнему немало тех, кто хотел бы учиться на художника, пусть даже профессия художника была престижной в советское время, а теперь дает разве что полную неуверенность в будущем.

Кто-то из родителей собирается потом отправить ребенка учиться искусству на Западе. Там есть спрос на умение рисовать, но нет школы. В Европе бывает так, что оборудованные по последнему слову техники классы новых медиа пустуют, а классы живописи забиты, студенты в нерешительности пробуют и так и сяк в ожидании преподавателя, заходящего не чаще раза в неделю (свободный мир…). Наша реалистическая школа — вроде бы наследие тоталитаризма, но, получается, на нее есть рыночный спрос, и это единственное в мире предложение. Да и невозможно переоценить роль школы в демократическом расширении культурных горизонтов в советское время. После этой школы многие шли в МАРХИ, во ВГИК, в ГИТИС, даже в Литературный институт. Не все выбирали жизнь в Москве. Но главным достоинством было то, что на дикость жизни оказывалась наброшена сеть «культурной вменяемости».

Нет таких крепостей, которые мы не могли бы сдать в аренду

Неприятности МАХЛ начались со строительства нового здания. Сначала школа находилась в Лаврушинском переулке, напротив старой Третьяковки. В 1985 году, когда это здание одновременно со всем Советским Союзом пришло в аварийное состояние, государство на прощание поддержало культуру, причем усиленно, так как внук первого секретаря горкома партии товарища Гришина (аналог нынешней должности мэра) как раз учился в МСХШ. Школе было предложено место, сохраняющее соседство с Третьяковкой, — только с новым зданием на Крымском Валу. На эту площадку до того планировали перевести Алмазный фонд, но огранка новых талантов показалась нужнее. Чтобы сэкономить время (иначе внук Гришина не успел бы доучиться в новом здании), частично использовали типовой проект, но для получения полноценных по количеству света мастерских сняли перекрытия и верхние помещения объединили с нижними. Я поступила в 1991-м и училась уже в новом здании. Чуть позже достроили второй, индивидуальный корпус с бассейном, мастерскими и музеем для выставок учеников и педагогов.

Одновременно с окончанием строительства сменился и директор — Юрий Смирнов уволился, не сумев научиться выкручиваться. На тот момент директорами школы начиная с ее основания бывали только художники (в советское время и Третьяковкой руководили только художники). Но никто из художников не решился сменить Смирнова, ведь это накладывало на них обязательства понимать новые правила выживания, касающиеся в первую очередь недвижимости.

В 1993/94 учебном году директором была назначена Галина Куник, дама из администрации школы, образования в области искусства не имеющая. Вот она все поняла сразу.

Она немедленно изменила устав школы так, что решения по финансово-хозяйственной части принимались ею единолично, несмотря на закон об образовании, действовавший до 2005 года, по которому сдача помещений в аренду могла быть санкционирована только с согласия совета образовательного учреждения.

Вот тут-то и развернулась бурно эта самая сдача в аренду. Сегодня сдается огромная часть школьных помещений. Куник оправдывает это недостаточным финансированием, что могло бы быть правдой — многие школы вынуждены сейчас сдавать часть своей «жилплощади». Однако от аренды выгоды для школы не видно: преподаватели по-прежнему получают мизерную зарплату в восемь тысяч рублей, родители покупают новые мольберты взамен рухляди (в школе нет ни одного не сломанного). Стоят всё те же стулья, достойные сельского клуба 70-х. Почти нет и освещения: старое вышло из строя, новое купить не на что. Нежные восковые фруктики и овощи — натюрмортный фонд — развалились, преподаватели просят родителей давать детям в школу натуральный продукт, который можно будет нарисовать, а потом съесть на обед. Единственное заметное обновление — стеклопакеты. Их установило Министерство образования.

Зато от сдачи помещений в аренду есть явный ущерб. В первую очередь пострадал интернат. Он был рассчитан на 80 мест, теперь в нем занято около 30. Не то чтобы перевелись таланты, просто большая часть интерната теперь у арендаторов, а родители детей, успешно сдавших экзамены, ставятся перед фактом: мест в интернате нет. Мама из деревни в Туве обращается в местные Минкульт и Минобр, они посылают официальное письмо, и место в интернате находится. Мать троих детей из Подольска вынуждена ради юного художника бросить двоих остальных на отца и выкручиваться, снимая квартиру в Москве. Все это, мягко говоря, не вписывается в модную нынче формулировку «развитие регионов», не говоря уж о невыполнении существующих у школы обязательств по обучению белорусов и казахов.

Бассейн был включен в проект школы не зря — для реабилитации уставших за мольбертом спин. Теперь дети могут пользоваться бассейном только посменно: одни классы — в первую четверть, другие — во вторую, и так далее. Бассейн тоже сдают в аренду. Каждый желающий может прийти с улицы и поплавать. Как пишет в ЖЖ один москвич, появилась хорошая альтернатива бассейну «Москва»: разовое посещение всего двести рублей, абонемент покупаешь прямо в здании, минутный медосмотр, и плавай. Говоря прямо, антисанитария, риск для детей, так же как и взрослые «с улицы», питающиеся в школьной столовой. Это признала и санэпидстанция, вызванная родителями. Но Куник заплатила штрафы, и все осталось как есть.

Сегодня на фасаде здания висит реклама «Багиры» — салона, торгующего низкопробными сувенирами, и «Симфонии самоцветов» — ярмарки поделок из полудрагоценных камней, регулярно проходящей в музее школы. Внутри четыре массажных салона…

О том, что в этом здании есть еще и школа, большинство людей не подозревает. При мне в холле второго корпуса женщина — наверно, мать будущего художника — спросила у гардеробщицы, спрятавшейся среди дорогих шуб случайных пловчих: «А есть ли здесь художественная школа?» Гардеробщица ответила: «Школы здесь нет. Есть бассейн. — Подумав, она смягчилась и сказала: — Попробуйте спросить напротив».

Но самое странное в этой истории — таинственный ценовой порядок. Взбешенные родители и учителя вместе занялись документацией, сделали запросы в различные инстанции и выяснили, что помещения сдаются по цене 98 долларов в год за 1 квадратный метр при средней цене по району 600 долларов в год. Это выглядело бы как благотворительность, если бы не выяснилось, что по крайней мере одно из помещений директор сдает юридическому лицу, учредителем которого сама и является.

Без перспективы в голове

Школа теряет не только помещения — она теряет статус. Парадокс в том, что в советское время, при существовании нормативов, школа работала по индивидуальной программе, теперь же потребовалось соответствовать нормам. Все уникальные разработки в области преподавания сохранялись до тех пор, пока (как раз в 1993—1994 годах) не появились в государстве лицензии. С легкой руки Куник в лицензии школы было написано, что она является средней общеобразовательной «с дополнительным образованием в области физической культуры и эстетического воспитания».

После этого началось перекраивание под общие лекала. Количество часов на занятия спецпредметами (живописью или скульптурой, рисунком и композицией) было сильно сокращено. К наличию таланта у ребенка новая система выражает полное презрение — раньше отличнику по живописи давали возможность пересдать двойку по математике, но за неуспеваемость по искусству безжалостно выгоняли, теперь же все наоборот. За бездарность в точных науках исключают, за «пару по спецам» — нет. Ведь искусство в школе теперь всего лишь необязательный уклон. Раньше готовили так, что при мне профессор Владимир Панов, преподаватель книжной графики в МГАХИ им. Сурикова, в шутку спросил на школьном просмотре у ведущего педагога: «А нельзя ли похуже готовить?» Сбылось желание — если угодно, можно.

Решениями директора Куник поэтапно были удалены полностью следующие уроки, обязательные для художника: сначала перспектива, потом пластическая анатомия и, наконец, история искусств. Они ведь по закону не должны входить в программу общеобразовательной школы.

Но если в программе седьмого класса (это последний класс, для общеобразовательной школы 11-й) стоит обнаженная фигура, а в программе четвертого — портрет, сложно представить себе осуществление такой задачи без знания анатомии. Без системного образования в истории искусств художника вообще не бывает, а мне история искусств кажется необходимой для каждого человека. Вот, к примеру, в Англии в медицинском институте ее ввели обязательным предметом. Результаты засвидетельствованы профессорами: реализм учит медиков всматриваться в состояние человека, в его жесты, блеск глаз. Медикам, значит, история искусств помогает совершенствоваться, а художникам это не нужно…

Встретиться с директором МАХЛ и поговорить с ней о целесообразности нововведений мне удалось не с первой попытки. То она была на заседании РАХ, то давали неправильный номер, то к телефону вообще не подходили, а моя настойчивость вызывала удивление. Наконец после многочасового ожидания в приемной мне удалось ее увидеть.

Директор рассказала мне о том, что МАХЛ — великая школа. Вскользь заметила, что, если бы не всякие злоумышленники вроде учителей, учеников и их родителей, все были бы довольны школой. И не ходили бы всякие брать интервью, не мешали бы готовиться ей к юбилею школы. Да и вообще, воскликнула она, видела ли я их сайт? Там есть список великих выпускников! Я видела и спросила, есть ли там Кабаков. Она, не запнувшись, соврала, что есть, и даже Целков есть. И школа «ставит себе задачей воспитывать Целковых и Кабаковых».

На вопрос о причине удаления из программы истории искусств, пластической анатомии и перспективы она сказала, что в программу общеобразовательной школы это не входит, да и зачем это нужно детям, когда они все равно выучат это в институте.

Куник в свое оправдание показала мне папку: один преподаватель (самый слабый; он был еще при мне) подготовил великолепную, как ей кажется, программу обучения перспективе: там есть построение эллипса, квадрата и — самое сложное — прямоугольного здания в прямой перспективе. Раньше эти навыки были обязательными еще при поступлении в школу.

Воздушная перспектива также теперь не входит в программу — с 1994 года учителям перестали платить за проведение летней практики. Раньше школа всегда брала на себя расходы по выезду детей и педагогов на пленэр. Но это потеря не только в мастерстве, но и в мироощущении юного художника. Пленэр — это и получение опыта работы в экстремальных условиях, вне комфорта городской мастерской, и понимание того, что в искусстве не бывает мечты об отдыхе от него. Летние каникулы для ученика МСХШ — это возможность продолжить обучение в усиленном режиме, включив в него эксперименты вне программы. Без выезда на природу в Москве сейчас исследования воздушной перспективы невозможны — воздуха нет, горизонт отсутствует.

Все хорошо, прекрасная маркиза?

В 1994 году в школе упразднили представительства учащихся и родителей, а вскоре последних (в наказание за вызов санэпидстанций) вообще перестали пускать на порог — им приходилось ждать детей во дворе или в фойе бассейна, куда может зайти каждый желающий. Но в конце концов родительское сообщество сорганизовалось, создало блог в ЖЖ, пополнило собой ряды граждан, стоящих в пикетах и пишущих письма в вышестоящие организации (основными требованиями были возвращение статуса школы и увольнение директора, не желающего этот общеобразовательный статус менять), и даже привлекло внимание Российской академии художеств, учредителя школы. Впрочем, представители РАХ утверждают, что всё знали и без родителей, которые только мешают, и давно собирались принять меры.

Президиум РАХ в ноябре 2008-го проголосовал за увольнение директора пятнадцатью голосами за против трех против.

Параллельно вроде бы выяснилось, что и сносить школу (а также переность в Южное Бутово, чего боялись родители) никто не собирается. Таким образом, вопрос решен?

По поводу застройки могу сказать вот что: в проекте школа пока присутствует, хотя при закрытом показе работникам Третьяковки сказали, что ее «немного передвинут». Я на плане пока заметила, что граница нового здания ЦДХ проходит где-то у забора школы, ее угол нелепо втыкается в центр стены новостроя. И это именно та сторона школы, на которой располагаются мастерские живописи и рисунка. С момента завершения будущего ЦДХ ученикам придется рисовать только в тени, вернее, в рассеянном свете. Но это далеко не все. Как сказал мне в частной беседе один из ведущих архитекторов России, сохранение школы — «кость, которую застройщики готовы кинуть общественности, чтобы утвердить нынешний план реконструкции района». После того как этот план начнет осуществляться (а школа в нем выглядит негармонично), процесс станет необратимым и, возможно, настанет и очередь МСХШ. Тем более что школа теперь значится не уникальным образовательным учреждением, а просто средней и полностью безоружна перед законодательством. Защитить школу можно, только вернув ее бывший статус.

Что касается Куник, то в январе этого года она продолжала работать как ни в чем не бывало.

Третьего февраля работники РАХ сказали мне, что она все-таки уволена, так как были «найдены некоторые нарушения», и пока и.о. директора назначен ректор МГАХИ имени Сурикова, полковник и скульптор А.А. Бичуков.

Правда, на следующий день родителям, звонившим в юротдел РАХ, сказали, что никакого приказа об увольнении не существует. Более того, в тот же день директор собрала на совет преподавателей по общеобразовательным предметам (преподаватели необязательных дисциплин вроде живописи не принимаются во внимание) и сообщила, дабы пресечь распространение вредных слухов, что ее никто не увольнял, что она будет работать так же, как и работала, а если кому-то из учителей или детей и их родителей что-то не нравится, они могут покинуть школу. В самой Академии ходят слухи, что, если Куник и уволят, пойдет она на повышение, то есть будет руководить той же самой школой, но с более высокой точки.

Ну ладно, должно быть, Куник куда-нибудь да денется — четыре массажных салона, кажется, произвели впечатление на руководство Академии. Но что будет дальше? Будет ли использован исторический шанс?

Что могло бы быть

Как известно, у нас в стране с высшим художественным образованием все очень плохо, один из примеров чему вышеупомянутый МГАХИ имени Сурикова. Это сугубо консервативное учреждение по уровню преподавания искусства, особенно живописи, находится на уровне XIX, если не XVIII века. Его студенты никогда не слышали фамилию «Уорхол». Чем-то похожим на современное искусство там заниматься запрещено, и преподаватели, пытающиеся его ввести (например, Айдан Салахова), сталкиваются с большими трудностями.

Настоящей арт-школы, которую можно было бы поставить в один ряд с аналогичными школами других стран, у нас просто нет. Молодые художники приходят откуда угодно, только не из Суриковского института.

Как ни странно, в среднем художественном образовании в начале 1990-х возникла, напротив, ситуация позитивного прорыва. На волне либерализации МСХШ допустила в свои стены перемены, на которые не решились институты. В 1990-е ученикам разрешили выбирать одну из трех разных мастерских, одно из трех направлений. Первое ориентировалось на композицию, эксперимент; оно было дальше от «живописи и рисунка ради них самих» и ближе к современному искусству и созданию смыслов. Второе было более академическим. Третье сочетало в себе черты двух других. Каждая из мастерских стала сообществом, в котором ученики и учителя как единомышленники вместе развивали свою теорию и практику искусства. Для всех трех мастерских существовали общие просмотры в качестве как критики независимых наблюдателей. На них сторонники одного направления корректировали оценки учеников из другой мастерской. В результате возникала полемическая энергия, педагоги думали, как совершенствовать свою систему, исходя из противного мнения. Ученикам давалась возможность получить более объективную оценку их  произведений — «чужие» смотрели относительно непредвзято.

Куник третью мастерскую упразднила как лишнюю, общие просмотры тоже. Будет ли теперь прогрессивный порядок восстановлен? Нет такой уверенности. Напротив, можно опасаться, что мастерские упразднят вообще, ведь это «не полагается» в школе для детей.

Но МСХШ не просто школа для детей. Она даже в советском прошлом готовила так, что и вуз был не всегда нужен.

А уж тем более консервативный вуз, где есть опасность убить творческое начало. Будь у МСХШ сейчас прогрессивный директор, связанный и с современной художественной сценой, и с традиционной (а такие люди есть среди художников), она могла бы стать зачатком той самой арт-школы, новой арт-академии, об отсутствии которой мы все сокрушаемся.

В МСХШ сейчас наконец-то произойдет запоздалая «перестройка». На аналогичной волне в странах Восточной Европы сами студенты потребовали прихода новых ректоров и победили — теперь там отличные арт-школы. Но тут дети — не взрослые. От них этого ждать невозможно, да и на родителей это перекладывать неправильно. Может быть, самой Академии задуматься о своем будущем?

Источник: OpenSpace.ru, 11.02.2009,