Мариинский театр
21.10.2005 | Опера
Трудное плаваниеМариинский театр показал в Москве «Тристана и Изольду»
Концертный зал имени Чайковского, изначально предназначавшийся для грандиозных музыкально-зрелищных представлений театра Всеволода Мейерхольда, многие пытались превратить в площадку для оперных постановок. Но лишь в прошлом сезоне для этого появились технические и финансовые возможности. Теперь из партера можно убрать ряды кресел и разместить там оркестр, а над сценой смонтировать дополнительную световую аппаратуру и приспособления для подвески декораций.
Казалось бы, зачем городить огород, когда в Москве и так достаточно оперных театров, а вот хороших концертных залов – раз, два и обчелся? Но если учесть что как раз сейчас Большой театр выселен из основного здания на тесную Новую сцену, театр имени Станиславского и Немировича-Данченко всё никак не откроется после пожаров, а Новая опера размышляет как жить без своего основателя Евгения Колобова, получается что театральные инициативы Филармонии – серьезное дополнение оскудевшего оперного пространства.
Правда на сей раз зал Чайковского предоставили не нуждающимся москвичам, а петербургским гостям – вездесущему Мариинскому театру, который показал версию своего спектакля «Тристан и Изольда». Точнее – практически новую постановку, подготовленную специально для зала имени Чайковского. Сцену задрапировали черным бархатом и украсили белыми треугольными экранами-парусами разных размеров, на которые в течение спектакля проецировались то морские пейзажи, то полуобнаженные части человеческих тел.
На протяжении большей части этой четырехчасовой оперы главные герои изливают разнообразные чувства в монологах и дуэтах, а внешнего действия почти нет. Поэтому режиссеру Алексею Степанюку пришлось не столько ограничивать себя, размещая мизансцены на концертной площадке, сколько изобретать, чем бы занять героев, страдающих поначалу от ненависти, затем от любви, а потом от разлуки друг с другом. Степанюк вышел из положения вполне достойно, придумав две платформы с экранами-парусами, на которых Тристан и Изольда «плавали» по затемненной сцене, простирая руки друг к другу. В остальном его мизансцены были достаточно театральны, чтобы не скучно было смотреть и приемлемо просты, чтобы не мешать исполнителям петь.
Однако мешал исполнителям на сей раз не режиссер и не зал, а коварный Рихард Вагнер, написавший столько нот и выставивший такое количество требований к их исполнению, что в этом море потонули все собравшиеся в зале. Если бы в оперные театры стоило ходить, чтобы фиксировать рекорды выносливости, то и тогда Мариинский театр давным-давно признанный недосягаемым чемпионом в этой области, мог бы спокойно почивать на лаврах, никого ими не мучая. Но, по недоразумению, есть ещё люди, которые идут в оперу, надеясь услышать чарующие голоса, увлекательные интерпретации, а так же прочие восторги и упоение, которым и посвящено это грандиозное музыкальное полотно о превратностях любви. Этой наивной части публики, должно быть, пришлось тяжело.
Валерий Гергиев старательно штудировал вагнеровские музыкальные конструкции и, ко всеобщему облегчению, довел «корабль» до финала без видимых брешей. Столь же благополучно «доплыли» Ольга Сергеева (Изольда) и Леонид Захожаев (Тристан). Но и профессиональные, хорошо звучащие певцы, и дисциплинированный оркестр, не обнаружили, однако, хоть сколько-нибудь волнующих, близких романтическим страстям тембровых красок и не компенсировали этого интересной нюансировкой.
Таким образом, слушать «Тристана» на протяжении четырех часов стоило в данном случае лишь для того, чтобы отдать дань уважения самоотверженному труду исполнителей.
В традиционном варианте либретто правда о гендерной принадлежности Леоноры, переодевшейся в Фиделио, чтобы вызволить своего мужа из тюрьмы, выясняется лишь в конце. У Кратцера Леоноре трудно скрывать свою женскую природу, и на фоне актерской статики остальных героев, она постоянно ерзает: «Что, черт возьми, происходит» и «Боже, как неловко» – ответила бы она на любовные притязания Марселины, если бы ей не нужно было петь текст начала XIX века.
Почти во всех положительных отзывах о постановке как большой плюс отмечается её иммерсивность. Во время действия видишь только один, да и то замыленный и банальный приём – лениво направленный в зрительный зал свет поисковых фонарей, остальное же время наблюдаешь мерный шаг часовых вдоль зрительного зала. И всё это где-то там, на условной театральной сцене, с игрушечными автоматами и в разработанных художниками костюмах.