01.12.2008 | Нешкольная история

Парадокс Большого террора

Как я окунулась в Большой террор

АВТОР

Марина Борзакова — в момент написания работы ученица 10 класс,  Новокурлакская СОШ, Воронежская обл.

Третье место на IX Всероссийском конкурсе исследовательских исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия – XX век».

Научный руководитель — Николай Александрович Макаров.

Мне, как и многим другим ребятам, не безразличны прошлые годы. Я любознательна, поэтому очень обрадовалась, когда мой классный руководитель предложил мне принять участие в историческом расследовании. Оно, как оказалось, касалось времени Большого террора.

Я, конечно, имела какое-то представление о той эпохе: что-то проходила на уроках истории, что-то узнавала из телепередач. Но, как выяснилось, я очень мало знала, чтобы до конца понять, что такое был Большой террор в истории моей страны.

Например, что касается личности Сталина. Я считала, что он – личность. Ведь каждый человек индивидуален по-своему. Но что это за личность был Сталин, я не могла определить. Я не жила в годы, когда он управлял народом. Мне не приходилось быть голодной, раздетой. Правда, достаточно часто я слышала от дедушки такие слова: «Ты не жила при Сталине, а ещё чем-то недовольна, вот тогда как было…»

Для меня же Сталин и его позиция были непонятны. Я не знаю подробностей того, что было, а верить написанному можно не всегда. Но ведь не случайно именно он стал главным, именно ему доверили власть».

Для меня ясно было одно: Сталин – это тёмное прошлое.

А потом я взялась за предложенную работу и по-настоящему окунулась в Большой террор. Я копалась в школьном архиве, читала различные книги. Всё это меня очень увлекало, но в то же время и расстраивало.

Сначала я решила провести небольшой опрос среди членов своей семьи об их отношении к Сталину и его времени.

Ответы получились разными. Особенно меня удивил ответ дедушки, ведь он относится к тому поколению, которое восхищалось «отцом народов» и навзрыд плакало при известии о его смерти. А дедушка, Александр Павлович Борзаков (он родился в 1933 году), на вопрос, каким был Сталин, сказал: «Жестоким». А потом продолжил:

«Он морил голодом людей, по его приказу отправляли в лагеря и расстреливали.

Говорят, что он выиграл войну, поэтому он хороший. Но разве он один сумел бы выиграть войну? Народ её выиграл. Тот самый народ, который он в землю положил.

Он никому не подчинялся, забирал последний хлеб, налоги были страшные, а кто не мог заплатить, к тем лезли в сундуки. При Сталине, я помню, ходили раздетые и разутые».

Дедушка замолкал, а потом снова начинал говорить – мой вопрос задел его за живое.

«За карман зерна в «тегулёвку» отправляли на 5-10 лет. Сталин был хороший? Да, тиран он был хороший. Дурак и есть дурак.

Заставлял учиться. Было такое время – насильно отправляли в ремесленное училище. Хочешь, не хочешь, а иди. А там ни кормёжки нормальной, ни жилья.

Отправляли строить города. Вот я строил Ленинград, мне тогда 17 лет было. Присылали разнарядку на сельсовет, а сельсовет ездил и собирал. Считалось, что мы были на полном государственном обеспечении, но мне лично такого обеспечения от государства не хотелось.

Тяжело приходилось нам. Жестоко поедал нас этот Сталин!»

При последних словах у дедушки потекли слёзы.

Я – страшная слезокапка, поэтому тут же тоже расплакалась. И я поняла, что Сталина есть за что судить.

После разговоров дома я отправилась в школьный архив. Я читала разные книги.

Моё отношение к прошлому резко изменилось. Особенно поразил меня 1937 год – это было действительно ужасное время. Сталин на самом деле «поедал», как выразился дедушка, людей. Никак не выходят из ума разные страшные числа: 40000 человек одним росчерком пера осуждены на расстрел, или: 55005 человек осуждено, 41898 из них приговорено к расстрелу… Я даже представить себе не могу, сколько это людей. Это в несколько тысяч раз больше, чем всё население нашего Курлака.

Сталин и его «политика» уничтожали всех, кто им не нравился. А простые люди вынуждены были это сносить: у них не было выбора. У них не было права на слово, не было личного мнения. Вернее, оно было, но они не могли его высказать.

Я удивляюсь, точнее, поражаюсь: сколько должно быть в человеке ненависти, жестокости, самолюбия, гнева, чтобы уничтожить просто так, ни за что столько людей.

Работа, которой я занималась, заставила меня окунуться в Большой террор. Такое погружение было трудным, мучительным, но всё же, я уверена, полезным для меня.

Двое

Основной частью моей работы стало исследование судьбы двух односельчан, которые пострадали именно во время Большого террора. Это Курзанов Фёдор Макарович и Корнюшин Василий Иванович.

Их арестовали 24 февраля 1938 года, а обвинительный приговор был вынесен 22 июня того же года.

Как я получала информацию о них?

Исходной точкой была «Книга памяти жертв политических репрессий села Новый Курлак», из нее можно узнать краткие сведения о том, что оба они уроженцы с. Новый Курлак, были крестьянами. В 1929 г. их уже арестовывали по 58-й политической статье. Тогда Курзанов по приговору коллегии ОГПУ был заключён на пять лет в лагерь с конфискацией имущества, а Корнюшин выслан в Северный край сроком на три года.

Затем я изучала подробные выписки из архивно-следственных дел, которые хранятся в школьном архиве. Сами дела лежат сейчас в ГАОПИВО (Государственный архив общественно-политической истории Воронежской области). Мне бы хотелось посмотреть и на оригиналы этих дел, но теперь это сделать почти невозможно, если ты не родственник осуждённому. А несколько лет назад доступ для исследователей был открыт. Так что я очень благодарна моим предшественникам, сделавшим выписки из дел. Всё-таки я не понимаю, зачем было снова закрывать эти дела для тех, кто интересуется историей. Наверное, теперешние власти хотят, чтобы о годах террора постепенно забыли. Но ведь это опасно: так он может возвратиться.

Первое дело (1929 год) было коллективным, по нему осудили на разные сроки двенадцать жителей села Новый Курлак за противостояние коллективизации. Меня интересовали, в первую очередь, данные, касающиеся Курзанова и Корнюшина

Итак,

из дела 1929 года я узнала, что Курзанов Фёдор Макарович родился в 1885 году. У него была огромная семья:

жена Лукерья Захаровна, восемь детей, вместе с ним проживал и старик-отец Макар Иванович. Далее в анкете говорится: малограмотный, беспартийный, не судим. Имел до революции: избу с надворными постройками, 2 лошади, 2 коровы, 8 овец. В войне 1914 г. не воевал, но в царской армии служил.

Можно сделать вывод о том, что большими богатствами семья не обладала, хотя затем в деле несколько свидетелей называют его кулаком и зажиточным крестьянином.

В справке из сельсовета говорится: «Курзанов Фёдор Макарович перед арестом заявил, что скоро коммунистов будут резать». Трудно сказать, было ли так на самом деле, но, видимо, коллективизация, проводимая советской властью, действительно пришлась Курзанову не по душе.

Курзанова Ф.М. осудили в итоге на пять лет лагерей за участие в деятельности «антисоветской группы»,

хотя на допросе, протокол которого есть в деле, он сказал: «В отношении распространения у нас в селе антисоветских листовок я ничего не слышал и по этому поводу ничего не знаю. Плохого о власти я ничего нигде не говорил».

Примерно такие же сведения можно найти в деле и на Корнюшина Василия Ивановича. Он родился в 1888 году, был тоже многодетным крестьянином (три дочери и сын). С 1910 года он служил в царской армии, участвовал в Первой мировой войне. Был даже в плену в Германии.

В данном конкретном деле имя Корнюшина почти не встречается, он, скорее всего, является второстепенным лицом, и был явно включён в «антисоветскую группу» для более солидного количества.

Интересно, что в школьном архиве я нашла записанные воспоминания зятя Курзанова Ф.М. Рогулькина Семёна Петровича. Они являются существенным дополнением к данным архивно-следственных дел. Так вот, Семён Петрович рассказывал: «В первый раз Курзанов и Корнюшин были арестованы в 28–29 гг. за то, что якобы они имели связь с контрреволюционной организацией, центр которой был в Калитве. Это маловероятно: и тот, и другой были обременены большими семьями. Да и что они за борцы за царский строй, если всегда знали в своей жизни только работу. Но кому-то надо было удалить их из села, кому-то они мешали. Осудили их на пять лет и выслали в Коми. Были на лесоразработке.

В 1933 году вместе возвратились в Курлак, приняли их в колхоз

Так и работали до 1937 г. А в эту лихую годину случилась беда».

От кого-то я слышала, что кулаками называли тех людей, которые, чтобы не проспать, подкладывали во время сна под голову кулаки. Курзанова подкладывал даже оглоблю.

Ясно, что за человек был Фёдор Макарович: просто он много работал, поэтому мог обеспечить, по крайней мере, едой и одеждой свою большую семью. За это его считали богачом и «кулаком».

Процесс

Почему же Курзанов Ф.М. и Корнюшин В.И. были арестованы в феврале 1938 года? Вот как отвечает на этот вопрос в своих воспоминаниях С.П. Рогулькин:

«У колхозного начальства было много наушников. Имелись они и в плотницкой бригаде. Донесли председателю колхоза, Корыпаеву Митрофану Митрофановичу, что «тюремщики» возмущались, что такой человек управляет колхозом. На это место надо поставить не его, картёжника и голь перекатную, а человека серьёзного и делового.

Стали под плотников «яму копать». Не простил Митрофан Митрофанович намёка на его бедняцкое происхождение, затаил зло. «Свидетели» стали уверять, что плотники плохо отзывались о советской власти. Повод был найден, чтобы всё узнала районная ЧК».

Официальные причины ареста в деле сформулированы так: «Вели среди населения с. Новый Курлак открытую, активную антисоветскую агитацию – возводили клевету на вождей ВКП(б), дискредитировали политику партии и правительства, высказывали настроения пораженческого характера».

Но такие формулировки были очень распространёнными в год Большого террора – собственно, они встречались во всех делах, с которыми мне удалось познакомиться.

Куда точнее передают причины ареста характеристики из колхоза. Их подписал председатель М.М. Корыпаев, тот самый, обиженный. Эти две характеристики очень похожи друг на друга, я процитирую на Ф.М. Курзанова:

«До революции имел зажиточное середняцкое хозяйство, а также и после революции. В 1929 году был осуждён на 5 лет за выступление против коллективизации и за зажим хлебозаготовок. По отбытии срока наказания работал в плотницкой бригаде колхоза, к работе относился недобросовестно, наряды бригадира не выполнял, на работу выходил позже всех, тем самым влиял на остальных плотников, которые выполняли задания по ремонту с/х инвентаря. Это вело к срыву весенней посевной компании».

В этой характеристике сквозь строки так и чувствуется, что рассерженный председатель хочет выместить свою злобу. Однако тут ни слова не сказано об антисоветских настроениях, за что обычно и забирали в НКВД.

Арест произошёл 24 февраля 1938 года.

О том, как это присходило, очень ярко рассказал в своих воспоминаниях Рогулькин:

«В один из зимних дней и случилось самое страшное. Федор Макарович и Василий Иванович шли на работу в плотницкую мастерскую. В руках топоры, как и полагается плотникам. Шёл на работу и комсомолец Здоров Степан Дмитриевич. Плотники прошли чуть пораньше, но парень хорошо их видел. Вдруг напротив него остановилась пара лошадей с двумя представителями из ЧК. Этих людей знали по их одежде, боялись их, прятались от них. Да только невозможно было от них, вооружённых, спрятаться. Спрашивают парня, знает ли он таких-то людей. Парень, конечно, их знал и сказал, что вот они идут с топорами в мастерскую. Вежливо поблагодарив комсомольца, молодцы из ЧК поскакали догонять шедших плотников. Притормозили около них, задержались и те. Спрашивают, они ли такие-то и такие. Да, это они. Предлагают садиться в козырьки. Садятся, топоры кладут в передок. Никто не слышал, в какой форме проходил между ними разговор. Степан видел только, как чекисты повернули назад и поскакали, увозя опешивших колхозных плотников. Больше они не вернулись в родные места».

Аресту ЧК в Новом Курлаке  никто не удивлялся – они происходили регулярно. И арестовать могли любого – от председателя сельсовета до плотника.

Вскоре после ареста, Курзанова и Корнюшина допросил сотрудник Садовского райотдела НКВД Чернышов. И тот, и другой полностью отрицали обвинения в антисоветской деятельности.

Таким образом, следователям НКВД пришлось доказывать виновность Курзанова и Корнюшина. 25 февраля, то есть в один и тот же день с обвиняемыми, сотрудник РО Татауренко допросил жителя с. Новый Курлак Р. Этот Р., как я поняла, настолько привык клеветать на односельчан, что речь его лилась гладко, без запинок:

«Корнюшин Василий Иванович в настоящее время враждебно настроен в отношении сов. власти и компартии, а также возводит клевету на руководителей партии и правительства.

В декабре 1937 г. в личной беседе на колхозном дворе Корнюшин долгое время говорил, что скоро колхозов не будет, а будут жить единолично, так как колхозники ходят голодные, хлеба им советская власть не даёт, и заявил, что ком. партия во главе со Сталиным заинтересована с голоду поморить крестьян, и тут же стал выражаться нецензурными словами на Сталина, Молотова, Калинина.

В январе 1938 г. в колхозном машпарке в личной беседе со мной Корнюшин стал мне доказывать, что скоро наступит гибель сов. власти. Он приводил примеры, что сов. власть, чувствуя гибель, начинает проводить массовые расстрелы лучших людей: Пятакова, Зиновьева и других – и сказал: ничего, скоро начнут коммунистов расстреливать».

1 марта Р. дополнил свои показания – надо же было ему высказаться и о втором антисоветчике:

«Курзанов Фёдор Макарович враждебно настроен против компартии и сов. правительства, а также он возводил клевету на руководителей партии и сов. правительства. В ноябре 1937 г. в лесу в личной беседе со мной Курзанов мне говорил, что скоро сов. власти не будет, а будет власть старая, капиталистическая. Говорит: был царь Николай – все крестьяне богатые были, а теперь советская власть довела до того, что колхозники с голоду скоро помрут.

В декабре месяце он наводил клевету на сталинскую конституцию: Сталинская конституция – это просто обманывание народа. И заявил: ничего, скоро власть перейдёт к нам в руки, Сталина, Молотова и вообще всех коммунистов повешают – за то, что они виноваты в плохой жизни в Советском Союзе».

Обвинений, которые Р. «навешал» на Корнюшина и Курзанова, в год Большого террора вполне хватало на ВМН – высшую меру наказания.

Однако, одного свидетеля было всё-таки маловато. Вот почему первого марта сержант Фролов допросил самого председателя колхоза Корыпаева. Этот факт ещё раз доказывает причастность руководителя колхоза к делу. Корыпаев честно признался, что об антисоветской агитации Курзанова и Корнюшина ему ничего не известно, они лишь «всячески не выполняли работу по колхозу

Кроме того, сержант Фролов допросил в тот же день свидетелей. К. и В. Оба они частенько «закладывали» односельчан, поэтому не скупились на обвинения в антисоветской деятельности. При этом их слова (или слова, приписанные им следователями) доходили до абсурда. Например, такой вот отрывок:

«Курзанов ещё в период коллективизации, после статьи т. Сталина «Головокружение от успехов», вёл активную контрреволюционную агитацию и был инициатором по разложению колхозного строительства, от него ещё тогда можно было слышать, что советская власть хочет всех крестьян заставить спать под одним одеялом, есть из одной чашки, он также везде агитировал, что в колхозе собрались одни лодыри, на них работать мы не будем».

Не мог Курзанов говорить всё это в Новом Курлаке после выхода знаменитой статьи Сталина (март 1930 года): в декабре 1929 г. он был отправлен в лагерь. Быть может, свидетель имел в виду другую статью Сталина – «Великий перелом», которая была опубликована 7 ноября 1929 года? Но тогда слова Курзанова были очень точными для описания ситуации в стране.

Свидетели старались угодить сотрудниками НКВД: они говорили о пристрастии Курзанова и Корнюшина к Зиновьеву, Каменеву и Бухарину, о лживом содержании новой конституции, о вечной враждебности обоих по отношению к советской власти.

Вот образцы из показаний свидетелей, которые кажутся мне наиболее сфабрикованными и надуманными:

«В конце лета 1937 г. в личной беседе около сельсовета он говорил: «Вот – подходит время, что мы будем хлеб убирать, а придётся ли нам его есть? Вот уже много лет соввласти, да и колхозам не первый год, а жизнь с каждым часом ухудшается, и во всём виновато правительство и кто там сидит»».

«В январе 1938 г. на улице, напротив кооперации при личной беседе сказал мне: «Не я ли тебе раньше говорил, что от этой власти хорошего дожидаться нечего».

Я не могу себе представить, чтобы так говорили Курзанов и Корнюшин. Они уже отсидели в сталинских лагерях, поработали на «ударных» стройках и, безусловно, видели, что в 1937 году массовые аресты стали повседневными. Они прекрасно понимали, что означало бы для них неосторожное слово. Я думаю, что это или выдумки работников НКВД, или подлинные мысли самих свидетелей, которые реально описывают то, что происходило в деревне.

Вот тут-то и передать бы дело на рассмотрение «тройки» в область. Но что-то не сработало в отлаженном механизме.

Почти целый месяц в деле не появлялся ни один документ. А потом, 28 марта, началась «вторая волна» допросов свидетелей. В процессе наступил решающий этап.

28 марта были допрошены ещё пять свидетелей, чьи имена также часто встречаются на страницах других «курлакских» дел. Чего-то существенно нового они не сказали, так как им часто приходилось свидетельствовать, но вот некоторые их «перлы»:

«Осенью 1937 г. он /Корнюшин В.И./ в период уборки, не помню, кому из женщин, в присутствии меня говорил: «Вы, женщины, не очень старайтесь, этот хлеб убираете не для себя, сколько ни старайся, всё равно нам, крестьянам, жизни при этой власти не будет, напрасно только народ оружие брал да власть эту завоёвывал».

«Осенью 1937 года при встрече с Корнюшиным я ему всегда задавал вопрос: «Ну, как дела, идёшь на работу?» Он всегда отвечал: «Да, иду: два дня работаю на советского барина, а день на себя».

29 марта были проведены очные ставки между обвиняемыми и свидетелями Р., К. и М. Обвиняемые остались верны себе: они полностью отрицали показания свидетелей.

31 марта к делу был подшит протокол об окончании следствия и ознакомлении с делом обвиняемых.

2 апреля «вышло в свет» обвинительное заключение, в котором начальник райотдела НКВД Фролов утверждал, что хотя «допрошенные Курзанов и Корнюшин виновными себя не признали, но достаточно изобличаются в контрреволюционной деятельности показаниями свидетелей».

Следственное дело было направлено на рассмотрение спецколлегии областного суда.

На суд были вызваны свидетели из Курлака. Один из них, К., прибыть не смог. В деле подшито его заявление. Причина – «ранение ноги». «Все мои показания, пишет он далее, – как на первом следствии, так и на очной ставке полностью подтверждаю».

Председателя колхоза Корыпаева, который, собственно, и дал начало делу, на суд почему-то не пригласили.

Суд состоялся 22 июня 1938 года.

Мне кажется, что необходимо без сокращений привести в моей работе протокол того судебного заседания. Во-первых, потому, что это документальный слепок одной из процедур времени Большого террора, по которому можно судить о царивших порядках.

Во-вторых, часто упоминавшийся мной С.П. Рогулькин сумел проникнуть в зал заседаний и рассказал о своих впечатлениях. Очень интересно сравнить его воспоминания с «официальной» версией.

Единственное сокращение, которое я сделала, – я не стала полностью указывать имена свидетелей. Пусть теперь их рассудит Бог и история.

Протокол выглядит так:

«Протокол судебного заседания

22 июня 1938 г. выездная сессия Спецколлегии Воронежского облсуда в г. Усмань Воронежской обл. в составе:

председатель – т. Зибров,

члены – т. Дякин и т. Антонова

при секретаре Андрееве

разбирал в открытом судебном заседании дело по обвинению Курзанова Ф.М. и Корнюшина В.И. по ст. 58-10-1ч.

На заседание явились свидетели Р., Б., Д., Г.. Не явились свидетели К., М. и В. Подсудимые доставлены под конвоем из Усманской тюрьмы.

Председательствующий удостоверился в самоличности подсудимых.

Суд, посовещавшись на месте, определил дело слушать в отсутствии свидетелей К., М. и В.

Свидетели предупреждены об ответственности за ложные показания и удалены из зала заседания.

Объявляется состав суда. Отводов не заявлено.

Ходатайств не заявлено. Подсудимым разъясняются их права. Оглашается обвинительное заключение.

Подсудимый Курзанов: виновным себя не признаю.

Со свидетелями, уличающими меня, плохих отношений не имел. Я в 1935–1937 гг. контрреволюционной агитации не проводил, на конституцию не клеветал. Оглашаются показания К. Подсудимый Курзанов отрицает показания свидетеля.

Подсудимый Корнюшин: виновным себя не признаю.

Со свидетелями плохих отношений не имел. Я в присутствии В. и других в 1937 и 1938 гг. не проводил пропаганды против колхозного строя, не восхвалял царский строй, не восхвалял бандитов-троцкистов, о голоде и смене власти слухов никаких не распространял. Почему на меня показывают свидетели, я не знаю.

Оглашаются показания свидетеля В. Подсудимый Корнюшин отрицает показания свидетеля. Оглашаются показания свидетеля М. Подсудимый Корнюшин отрицает показания свидетеля.

Свидетель Р.: я, бывая на колхозном дворе, слышал, как Корнюшин говорил, что при царском строе жилось лучше, а коммунисты вводят в заблуждение трудящихся. Восхвалял Зиновьева и Троцкого. Говорил, что колхозники ходят голодными, нецензурно ругал руководителей партии и правительства. В личной беседе он сказал, что расстреляли лучших людей: Пятакова, Зиновьева и др., что скоро будет восстание и коммунистов расстреляют, что крестьяне хотят этого восстания. В 1937 г. в ноябре я слышал от Курзанова лично, что власть советская сменится на царскую. Подсудимые отрицают показания свидетеля.

Свидетель Б.: В 1937–38 гг. от Корнюшина я слышал, когда мы шли из правления, что в старое время при царе лучше жилось и что колхозы существовать долго не будут.

В 1937–38 гг. я от Курзанова слышал во дворе плотницкой бригады, что в царское время жилось свободнее, чем в колхозах, когда хотели, тогда и работали.

Подсудимые отрицают показания свидетеля.

Свидетель Д.: В 1935 г. Курзанов говорил мне, что жаль арестованных у нас в селе эсеров.

Подсудимый Курзанов отрицает.

Свидетель Г.: В 1937 г. Курзанов говорил мне: «Вот, Карпыч, раньше всего было много, жилось лучше, а сейчас этого нет».

Подсудимый Курзанов отрицает.

Судебное следствие ничем не пополняется и объявляется законченным.

В последнем слове подсудимые ничего не сказали.

Суд удаляется на совещание.

Оглашается приговор. Председательствующий разъясняет сущность приговора и порядок, и сроки обжалования.

Судебное заседание объявляется закрытым».

Вынесенный приговор гласил:

«Курзанова Фёдора Макаровича и Корнюшина Василия Ивановича на основании ст. 58-10-ч. 1УК подвергнуть лишению свободы с отбытием в исправительно-трудовых лагерях сроком на восемь лет каждого и дополнительно поразить в избирательных правах сроком на пять лет каждого.

Судебные издержки взыскать с осуждённых».

Курзанов и Корнюшин обжаловали приговор, но постановлением Спецколлегии Верховного суда РСФСР от 17 августа 1938 г. приговор был оставлен в силе.

Если сравнить то, что зафиксировано в протоколах допросах свидетелей во время следствия, с тем, что они говорили на суде, то выясняется, что лишь свидетель Р. повторил свои обвинения в антисоветской агитации. Все остальные, как мне показалось, просто забыли, что они «говорили» раньше, растерявшись в атмосфере судебного зала.

А теперь я хочу обратиться к воспоминаниям Рогулькина С.П. Он, по словам моего руководителя, был очень любопытным и дотошным человеком. От его внимания редко что ускользало. Сама его поездка на суд в Усмань была смелым по тем временам поступком. Вот как он об этом рассказывает:

«Судили Курзанова и Корнюшина в Усмани. Туда должны были ехать свидетели. Решил поехать и я: судьба тестя мне небезралична. Свидетелями были свои же односельчане: К., Д., Б., Г.».

Тут мне хочется сразу «прервать» воспоминания Рогулькина С.П. Дело в том, что он перепутал двух свидетелей – Р. и К.. К. на суде не был («по причине ранения ноги» – так сказано в деле). Эта путаница не случайна: и Р., и К. были одинаково рьяны в разоблачении курлакских «врагов народа», поэтому память Рогулькина зафиксировала их как одно лицо. В его воспоминаниях о суде слова Р. «говорит» К.

«Приезжаю я поездом на станцию Графская, а все четыре свидетеля уже там, ждут поезда на Усмань. Присоединяюсь к ним.

Свидетели ёрзают: сознание того, что придётся «топить» своих односельчан, наверное, грызёт их.

Кто-то из четверых выругался, плюнул со зла в мою сторону. В суд мы шли разными дорогами.

Г. при допросе свидетелей по делу Курзанова сказал: «Сидим мы на ступеньках магазина, а он говорит: при царе лучше было. То же говорил и Б. А Д. словно в рот воды набрал, молчит, переминаясь с ноги на ногу. Cудья ставит ему вопрос и так, и по-другому, а он всё молчит. Выведенный из себя судья спрашивает: «Подтверждаете вы то, что раньше говорили на допросе?» Д. только кивнул.

Б. сказал: «Дело было на скирдовке. Корнюшин Василий Иванович – мастер класть скирды. Сидим мы, отдыхаем, а Корнюшин говорит: вот – тут работаем даром, а Станкевич деньги за эту работу платил бы».

К., как самый активный член правления колхоза, говорил последним, как бы подводил итог: «Эти люди влиятельные на селе, к ним прислушиваются, и при любой заварушке они сделают такую смуту, что могут разрушить колхоз». И всё другое в таком же духе.

Приговор был вынесен такой: за восхваление царского строя дать по 8 лет».

Рогулькин С.П. говорит не совсем так, как сказано в протоколе. Во-первых, свидетель Р. по протоколу выступал не последним, а, наоборот, первым. Во-вторых, слова других свидетелей тоже не совсем совпадают с записанными секретарём суда. Это понятно: за 40 лет память выстроила для Рогулькина тот процесс так, как ему это казалось логичнее.

С другой стороны, секретарь суда, скорее всего, заносил в протокол не дословные высказывания свидетелей, а так, как это было положено по форме.

О дальнейшей судьбе Курзанова и Корнюшина можно опять-таки узнать из воспоминаний Рогулькина:

«Курзанов и Корнюшин оказались в Архангельской области, работали на бумажном комбинате. А в период войны, в 1942 – 43 годах, были расстреляны, так как власти боялись, что при возможности они перейдут к немцам. Все документы прислали в районный отдел НКВД. Об этом мне по секрету рассказал Сысовский Андрей Фёдорович, работавший в то время в Курлаке милиционером».

Последние документы дела относятся к началу 90-х годов ХХ века. Тогда в СССР шла перестройка, и дела на репрессированных стали по заявлению родственников пересматривать. Осуждённых безвинно реабилитировали.

В областную прокуратуру обратился внук Курзанова – Рогулькин Ю.С. Рогулькин работал заместителем начальника планового отдела на воронежском заводе «Процессор».

Под его обращением стоит дата 28 мая 1990 года. Он писал:

«Мой дедушка, Курзанов Фёдор Макарович, 1885 г.р., уроженец села Новый Курлак Аннинского района Воронежской области, в 30-е годы был репрессирован и погиб.

По имеющейся у меня информации его «забирали» дважды: в начале 30-х, а затем позднее. Совершенно очевидно, что это типичный случай тех времён – жертва плановых сталинских репрессий. Был он, по рассказам селян-земляков, настоящий крестьянин, исключительно трудолюбивый. Вырастил он восемь детей, многие из которых защищали Родину в годы войны.

Убедительно прошу стереть это тёмное пятно с прошлого моего деда и вернуть ему честное, доброе имя.

P.S. Очень прошу ознакомить меня с этим, наверное, «липовым», делом».

Как ответ на это обращение в деле помещено постановление Верховного суда РСФСР о прекращении дела и полной реабилитации Курзанова Ф.М. и Корнюшина В.И. от 23 января 1991 года.

Однако на просьбу ознакомиться с делом Ю.С. Рогулькину ничего не ответили. Но он был настойчив, поэтому написал в «органы» ещё раз, теперь в Управление КГБ СССР по Воронежской области:

«Мой дед, Курзанов Фёдор Макарович, 1885 г.р., колхозник из села Новый Курлак Воронежской области, дважды подвергался сталинским репрессиям. По моему ходатайству полностью реабилитирован (справка Воронежского облсуда 7с-234 П от 3.07.1990 г. и справка Верховного суда РСФСР № 5490 пс90пр от 8.02.91 г.). Убедительно прошу Вашего разрешения ознакомить меня с его делом. Цель единственная – как можно больше информации о трагической гибели одного из корней нашего многочисленного рода. У Фёдора Макаровича, когда его «брали», было 8 детей, от которых сейчас более десятка внуков.

P.S. Где-то я прочёл, что подобные дела сейчас уничтожаются. Мне кажется, это делать можно только при отсутствии родственников. И я даже мысли не допускаю, что дело моего деда уничтожено. Даже прошу Вас (пусть будет прецедент) – чем уничтожать, лучше благодарно мне его подарить. Впрочем, ни на чём не настаиваю, а только очень прошу.

7.04.91 г. Рогулькин».

Дело Рогулькину, конечно, не подарили, но ознакомили с ним. Оно (дело) до сих пор лежит в архиве. Только теперь доступ к таким делам закрыт почти полностью, так что нужно быть благодарным атмосфере гласности и демократии, которая была в стране в 90-е годы.

Я выделила в обращениях Ю.С. Рогулькина слова «тёмное пятно». Они мне кажутся очень верными.

Вряд ли когда удастся стереть его из истории России. Наверное, делать этого и не надо. Надо просто знать об этом пятне.

Парадокс

Я назвала свою работу «Парадокс Большого террора». Пришла пора объяснить, почему.

Одно из значений понятия «парадокс» в словаре русского языка определяется как «явление, кажущееся невероятным, неожиданным».

Дело на двух новокурлаковцев, начатое 24 февраля 1938 года, сплошь состоит из парадоксов.

Вопрос «почему» тут возникает на каждом шагу:

– Почему в деле наступил месячный перерыв? Почему расследование продолжалось так долго?

Доказательств «вины» следователи собрали предостаточно. Я сравнивала это дело с похожими. Там достаточно было двух коротеньких свидетельских показаний и три-четыре дня, чтобы считать дело завершённым.

– Почему дело рассматривали на открытом судебном заседании?

Хотели показать народу «истинное лицо» его «врагов»? Но я думаю, что народ, который присутствовал на том заседании, должен был бы гордиться теми, кого обвиняли. Ведь они – люди, которые всегда трудились, работали. Они не побоялись ничтожной власти и смело говорили правду.

– Почему столь «мягким» был приговор?

Я внимательно изучила «хронику Большого террора», опубликованную в № 74 газеты «30 октября» и не нашла в промежутке между февралём и июнем 1938 года ни одного постановления властей, которое указывало бы на какое-либо послабление к участи «врагов народа». То, что наговорили свидетели, в пять, а может, и десять раз превышает количество компромата, достаточного для расстрела в год большого террора. На все эти «почему» я не могу найти ответа. Видимо, были какие-то причины, до которых теперь не докопаться. Так сошлись звёзды, что какой-то механизм карательной машины не сработал.

Вот поэтому для меня дело на Курзанова и Корнюшина – парадокс. Это действительно невероятное и неожиданное явление.

Само время Большого террора – это парадокс, потому что оно было невероятным, такого не должно быть в человеческом обществе.

Когда я закончила эту работу, то ещё раз ужаснулась от всего того, что узнала – о тех страшных злодеях, которые уничтожали беззащитных людей. Честно говоря, я почувствовала себя гораздо взрослее, совсем не той девочкой, что совсем недавно смотрела на историю сквозь розовые очки.