Россия
24.11.2008 | Кино
Убивать легкоЛюбое творчество есть преобразование, т. е. уничтожение живой реальности. Убийство, иным словом
В «Домовом» исписавшийся и почти спившийся детективщик становится случайным свидетелем убийства, которое совершает киллер, похожий на его постоянного персонажа. Сразу замечу: мы постепенно поймем, что писатель попал в свидетели не случайно. Некто его просчитал. Его сделали свидетелем как взяли в заложники. Писателя изображает Хабенский с нервной мимикой «доадмиралтейского» периода. Киллера — Машков со своим фирменным выражением глаз «первый мачо русского экрана», лицезреть которое по-прежнему не скучно.
Вскоре киллер, которому оказывается не чужда критическая жилка, решает встретиться с писателем, чтобы указать на неточности в его сочинениях. Прежде всего, на недостоверность психологическую. Он предлагает писателю поиграть — временно влезть в шкуру киллера, получившего заказ. Объект заказа выбран обоими методом тыка.
Легко догадаться, что игра, в которую втянут писатель, обернется отнюдь не игрой. Но сюжет развивается если и в меру предсказуемо, то все равно любопытно.
Во-первых, занятна параллель, которую киллер проводит между своим трудом и писательским. По крайней мере, писательским того качества, на который тратит ночи и литры выпивки персонаж Хабенского. Оба труда требуют сосредоточенности и одиночества. Обе профессии люди зачастую выбирают потому, что ничего иного в жизни не умеют.
Напрашивается еще одна параллель, которую авторы фильма, возможно, и не имели в виду: в сущности, любое творчество есть преобразование, т. е. уничтожение живой реальности. Убийство, иным словом.
Во-вторых, фильм напоминает о бессмертной истории Стивенсона про доктора Джекила и вытесненного им из себя мистера Хайда — вытесненную варварскую свободу. В какой-то момент перестаешь понимать: является ли то, что мы видим на экране, реальностью или пьяной фантазией писателя? Может, это новая глава его дурацкой книги? Уж слишком, например, миролюбиво встречает его у памятника П. И. Чайковскому возлюбленная, изображаемая всегда прекрасной Чулпан Хаматовой. Если бы он и впрямь вел себя накануне столь дико, она, по идее, не пришла бы. Может, писатель вообще придумал всё, связанное с киллером, — впустил в жизнь собой же выдуманного персонажа? Впустил фантом? Тогда это еще и история в духе Стивена Кинга, у которого много сочинений про дьявольщину писательского труда — «Тайное окно», например.
Смерть ему к лицу
Фильм, между прочим, поднимает проблему: массовая литература идеализирует и мифологизирует киллеров, делая их объектами для подражания. Но сам в итоге выводит на экран киллера настолько демонического, всеведущего, интеллектуального, хитрого, что прямо-таки жаждешь постичь тайны его романтической профессии.
В-третьих, фильм напомнит еще и о такой классике современного триллера, как «Обычные подозреваемые»: это когда писатель начнет быстро прокручивать в сознании моменты происшедшего, с ужасом осознавая истину.
В итоге «Домовой», на мой вкус, — этакий экзистенциальный нуар, вполне во французском духе. Можете назвать его интеллектуальным триллером — разница тоньше масленичного блина. Главная проблема сложнейшего жанра триллера и сопутствующего ему нуара в том, что развязка обычно оказывается куда банальнее завязки. Развязку «Домового» можно упрекнуть в рациональности, но в банальности — никак.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.