Авторы
Исследовательский центр Бременского университета больше не имеет права проводить исследования на животных. Такое решение приняли власти города Бремена – хотя центр, возглавляемый респектабельным нейробиологом Андреасом Крайтером, не был уличен в каких-либо нарушениях действующих норм и всего год назад успешно прошел аттестацию.
Причиной отказа в продлении лицензии названы «изменившиеся общественные ценности» и «этическая необоснованность» проводимых в центре исследований.
Последнее означает, что их результаты не могут быть немедленно использованы в практической медицине – а значит, нечего мучить высокоорганизованных животных ради удовлетворения одного лишь любопытства исследователей.
Решение бременских властей пока еще выглядит экзотическим, но уже не беспрецедентным. Еще в июне швейцарский суд запретил две серии нейрофизиологических экспериментов на обезьянах, запланированных сотрудниками цюрихского Института нейроинформатики. Мотивировка решения была очень похожей: за время проведения исследований (они были рассчитаны на три года) получение полезных для общества результатов маловероятно, а значит, страдания животных не оправданы.
Европейских гуманистов можно понять. Каждый, кому довелось работать в экспериментальной физиологии, без труда вспомнит множество животных, принесенных в жертву в ходе работ, результаты которых затем никому не понадобились. С другой стороны, на оценку действительно выдающихся научных достижений нужны десятилетия: редкая Нобелевская премия венчает работу, выполненную меньше чем за 20 – 25 лет до ее присуждения. В момент проведения (а тем более – планирования) исследования никто не может гарантировать, что оно принесет важнейшие результаты.
С учетом этого подход немецких и швейцарских инстанций означает отказ от любых фундаментальных исследований в физиологии.
Кстати, Швейцария выглядит явным лидером в этом движении. Требование «принимать во внимание достоинство» живых организмов попало даже в действующую конституцию страны. А в апреле этого года швейцарская федеральная комиссия по биоэтике в вопросах, не относящихся к человеку, выпустила документ под названием «Достоинство живых существ применительно к растениям». И хотя содержавшиеся в нем практические рекомендации сводились к требованию не причинять растениям ущерба совсем уж без всякой цели, основанием для этого служит признание за растениями «достоинства» (за что комиссия была в этом году удостоена «Игнобелевской премии» в номинации «За содействие установлению мира»). С этой позиции уже совсем рукой подать и до признания прав других видов – к чему не устают призывать некоторые радикальные экологисты и зоозащитники.
А в самом деле – что плохого в том, что мы признаем за нашими соседями по планете (для начала хотя бы за животными) некоторые права?
С тех пор, как право лишилось религиозного обоснования, у человека не осталось никаких причин претендовать на особое положение в мире живого.
Другие виды – такие же детища эволюции и коренные жители Земли, и коль скоро мы не хотим отказываться от собственных прав, нам ничего не остается, как наделить ими и прочие живые существа и в дальнейшем вступать с ними в правовые отношения. Разве не так?
Не так. Обладать правами – значит, распоряжаться ими. Для этого субъект права должен как минимум быть способным выразить свою волю. При попытке вообразить, как это будет выглядеть применительно к животным, невольно вспоминается анекдот про американского сержанта на рыбалке, обращающегося к червям: «Парни, призыв у нас отменен. Добровольцы есть?»
Сторонники идеи прав других видов на это обычно отвечают, что от имени животных их права должны осуществлять специально уполномоченные люди – опекуны, как это происходит с правами детей или недееспособных лиц. Но опека – это очевидный паллиатив, применяемый тогда, когда невозможно применить обычные правовые процедуры. По сути дела с опекаемым обращаются как с предметом – пусть и драгоценным, но не имеющим собственных желаний.
Наделять широкий круг субъектов правами, реализуемыми только через опекунов, означает лишь играть в слова.
Кроме того субъект права не может не быть субъектом ответственности. Уже сегодня в цивилизованных странах закон карает человека, убившего ради развлечения кошку. Но если кошка не просто находится под охраной закона, а сама становится субъектом права, то как быть, если она задавит воробья? Либо она понесет за это такую же ответственность, как и человек-живодер, – либо все слова о «правах» ее и воробья окажутся бессодержательной демагогией.
Будем честны: институт права – это наши, сугубо человеческие игры. Что бы мы ни писали в наших законах, защитить животных от нашей жестокости может только наша гуманность. Меру которой придется определять нам самим. Больше просто некому.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
