13.10.2008 | Литература

Человек с кометы Галлея

Надо только посмотреть на себя со стороны, чтобы стало ясно, сколь жалки мы и отвратительны

В Москве рассказывают: якобы у одной старушки с допотопных времен хранились «Приключения Гекльберри Финна» с дарственной надписью по-английски. Однажды старушка показала книгу своим просвещенным знакомым. Надпись гласила: «Мадам, Вы спрашивали меня о четырех лучших в мире романах, – вот Вам пятый. Самюэль Клеменс».

Псевдоним Самюэля Лэнгхорна Клеменса навечно – невольничьей цепью? – связан с рекой, по которой Гек Финн отправляется в свое великое странствие. Река – дорога, которая сама движется. «Ol’ Man River», – поет тяжелый бас.

«Марк Твен» (так объяснял писатель), термин речной навигации: минимальная глубина, пригодная для прохождения судов. Как часто бывает с будущими литературными знаменитостями, биография Самюэля Клеменса поначалу представляет собою калейдоскоп профессий, и в том числе работу в должности помощника лоцмана.

Другое объяснение псевдонима: «Марк твен! – говорит бармену старатель, которому нечем заплатить. – Запишите на мой счет». Самюэль Клеменс не раз слышит это на приисках в Неваде, куда подался после кратковременного пребывания «под ружьем» в стане южан, описанного им весьма красочно.

Псевдоним – грим, который наложен на лицо рассказчика. В случае Марка Твена биографический контекст не так уж важен.

Если б в его произведениях морской вихрь мчал парусник к воронке Южного полюса – по примеру Эдгара По – тогда псевдоним был бы другим.

Публикует же он свою «Жанну д`Арк» под именем Sieur Luis de Conte. Серебродобытчик из Невады, пишущий об Орлеанской Девственнице, это смешно.

Имя «Марк Твен» задает движение его прозе вглубь материка. Американсканская проза в принципе «сухопутна», несмотря на все оговорки, из которых величайшая – Мелвилл. Есть что-то провиденциальное в том, что «Моби Дик» оставался романом-невидимкой на протяжении 70 лет и был расколдован, когда поздно было уже что-то менять. При всех внешних отсылках к «Моби Дику» повесть Хемингуэя «Старик и море» должна была бы называться «Старик и рыбы». Море там присутствует по необходимости, поскольку рыбы не водятся в ванне.

Высказывание Хемингуэя, что вся американская литература вышла из «Гекльберри Финна» столь же показательно, сколь и справедливо (сравним со знаменитой фразой, приписываемой Достоевскому: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели»»*). Американская проза «сухопутна» не в силу огромных пространств, осваиваемых ею, она центростремительна по своей идее. Будучи в рассуждении европейской культуры одной с нею группы крови, Америка ощущает себя центром мироздания и соответственно новым Сионом. Писатели порой вступают с нацией по этому поводу в спор – для отвода глаз или искренне, не играет роли. Между утверждением, что некогда принявшая твоих предков суша – земля обетованная, и отрицанием этого разницы никакой; это как описание еврейства юдофобом и юдофилом. (Кстати, один из еврейских анекдотов моего детства перефразирует Марка Твена: «Дружба народов это когда русские, украинцы, казахи – следует долгое и нудное перечисление народов, населяющих СССР – объединятся и пойдут бить евреев».)

Есть литературные персонажи, которые в обыденном читательском сознании живут вне всякой связи с именами их творцов: Лолита, сбежав от Гумберта Гумберта, сбежала и от самого Набокова, который жаловался на это: «Все знают «Лолиту», меня не знает никто». Существуют примеры противоположного: прославленный автор – допустим, Горький – а что его прославило, сходу и не вспомнишь.

С Марком Твеном не так. Том Сойер и Гек Финн – первое, что приходит в голову при упоминании о писателе. Они живут в читательском сознании бок-о-бок с их создателем.

Маленький Самюэль Клеменс отождествляется попеременно то с одним, то с другим.

Мальчишество идеально сочетается со свежестью молодой культуры, кажущейся неотесанной, неловкой, еще и потому, что она с умопомрачительной скоростью выросла из тех обносков, которые ей достались от Старого Света. Гекльберри Финн мало похож на Оливера Твиста рабовладельческого юга. Врать и придумывать свое английское прошлое ему приходится не только, когда того требует сюжет, его вранье адресовано также и читателю, притом что дальним родственником диккенсовских беспризорников Гек все же являлся.

Но в первую очередь английских родичей Марка Твена следует искать не в 19-м веке, а раньше – в социальной сатире Свифта и ироническом психологизме Стерна. Причем Марк Твен-психолог уступает Марку Твену-юмористу, и последний постоянно приходит первому на помощь: «Если б запретным был змей, Адам бы съел и его». Парадоксальным образом для атеиста Марка Твена главным побудительным мотивом человеческих поступков является запретность, что лишний раз подтверждает: до Фрейда никакого атеизма быть не могло.

Марк Твен наделен «пасторским» здравым смыслом, чтоб не сказать «тетьполлиным»: запретный плод сладок. Это краеугольный камень тогдашней психологии, ее «эдипов комплекс».

Достаточно вспомнить эпизод с побелкой забора, которым начинаются «Приключения Тома Сойера».

В рассказе «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса» перед началом лягушачьих «бегов» один из державших пари тайком всыпал горсть дроби в брюхо фаворитке состязания. В некотором роде Марк Твен и сам «знаменитая скачущая лягушка из Калавераса». Его пучит журнализмом. Это родовое проклятие всех сатириков. По законам жанра, сатирик обречен высмеивать общественные пороки, выступать в малоприятной роли моралиста. Марк Твен, личность огромного масштаба и такого же дарования, не признавал самоограничений, налагаемых «чувством ответственности», как сказали бы мы сегодня. Другими словами, не ведал страха сделаться нерукопожатным. Наделенный внешностью отца нации, он точно не рассчитывал расположить эту нацию в свою пользу – ни статьей «Сединеннные Линчующие Штаты», ни юмореской «Размышления о науке онанизма». И уж подавно менее всего боялся «оскорбить чувства верующих», говоря, что таких отцов, как Господь Бог, вешают.

На склоне лет позитивист в Марке Твене дрогнул, его вольнодумство окрашивается в черные цвета, его старость не знает просветления. Похоронивший жену и троих детей, писатель лишен утешения мистиков и людей религиозных.

Его переживет только дочь Клара, в замужестве Габрилович, связавшая свою судьбу с известным пианистом и многолетним главным дирижером детройтского оркестра Осипом Габриловичем. Клара долгое время будет посмертным цензором рукописей своего отца. Словно предчувствуя это, Марк Твен в романе «Янки из Коннектикута при дворе дворе короля Артура» отправляет на виселицу целый оркестр с дирижером во главе.

По Марку Твену, Земля устроена несуразно. Ни в природе, ни обществе не находит он следов божественного разума. Архитектор мира – полное ничтожество. Надо только посмотреть на себя со стороны («остраненно»), глазами космического пришельца, чтобы стало ясно, сколь жалки мы и отвратительны. О себе Марк Твен говорил, что пришел в этот мир с кометой Галлея и с нею уйдет. Сбылось. Он умер, как и родился, в год ее прохождения: 1835 – 1910.

*В действительности сказано Эженом де Вогюэ, автором «Le Roman russe»