Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

18.09.2008 | Колонка / Общество

Не на свободную тему

Говоря, что эмиграция умерла идейно, я готов назвать момент, когда это конкретно произошло

Чуть меньше года назад, как раз накануне парламентских выборов, одно периодическое издание предложило мне «отметиться» на своих страницах. Предложение было, как говорится, с благодарностью принято: издание влиятельное, читаемое, прямо держащее спину. Тема – свободная. Разве что желательно без имен. Поскольку я не больно-то расположен к человеку, чье имя имелось в виду, то никакого насилия над собою мне делать не пришлось. Словом, разбежался и написал статью, снабдив ее сответствующим заголовком. С тех пор сколько-то воды утекло, редакция тянула с публикацией. Вконце концов, написанное мною так и не было опубликовано – вряд ли по идейным соображениям. Скорее всего, я не во вкусе заказчика. Старая история: «Она не в моем вкусе». Что ж, дело деликатное, материя тонкая. По крайней мере, льщу себя надеждой, что среди читателей «Стенгазеты» есть и такие, на чей вкус я в состоянии угодить. Если же мне и приходится о чем-то сожалеть, то лишь об одном: у темы, которой я касаюсь, нет срока годности.  

Поставленная перед собою задача, если она правильно стоит, сродни самозачатию. Ее решение неотвратимо, это как роды. По этой причине готовых задач не бывает – в отличие от решений. Причем каждый – кузнец исключительно своей задачи.

Один писатель сказал: ум – это пуля в лоб. Дескать, страсть доходить до «сути», все распатронить, расковырять, перебрать, ничего не найти, стереть в порошок и сдуть с лица земли. Я категорически возражаю – ровно как в анекдоте о собственном мнении, с которым не согласен. Пуля в лоб это как раз скудоумие с его вечным утешением, что есть нечто великое, чего умом не понять, поверяемое только верой... Нет-нет, читатель, я не о том, о чем вы подумали. Просто хочу сказать, что мне достало ума, стоя у «врат задачи», ею, этой задачей не пренебречь: уехать из страны, которая говорит на твоем языке и врата которой охраняет страж исключительно в расчете на тебя – помните известный кафкаэск, притчу «У врат закона»?

Я начал с этого, поскольку от эмигранта с тридцатипятилетним стажем ждут эмигрантской темы. Приглашал же Толстой скульптора Гинцбурга в Ясную Поляну: «Приезжайте, будут гости, покажете свою мимику». Будем считать, что я ее показал.

Сегодня говорить о homo migratus можно только в прошедшем времени: он вымер, идея изгнанничества себя исчерпала. Скажут: она еще возродится, если и дальше пойдет так. Думаю, что если только так – то нет. Одна убитая ласточка весны не испортит, когда кругом хором: «Ребята, грачи прилетели!» Это в Потсдаме идет пьеса, название которой я счел за лучшее позабыть – подзаголовок у нее: «Вечер памяти Политковской». Ну и что, а у нас свои радости, нам это неинтересно. И если быть честным, мне это тоже неинтересно. Муза обличения черных дел – самая бездарная. В мире так много интересного, кроме политики и водки. Позвольте вот, к примеру, поинтересоваться: абстрактное «ребята» в публичной речи по отношению к некой не менее абстрактной референтной группе – что это? Кем чувствуют себя спорщики на общественные темы, когда то и дело аппелируют к каким-то «ребятам»? Пионерами? Мужиками, промышляющими одной большой артелью? Служивыми – полковник наш рожден был хватом?

Говоря, что эмиграция умерла идейно, я готов назвать момент, когда это конкретно произошло: когда понятие «советский» применительно к русским перестало восприниматься как национальнальная обида.

Большинство настаивало на том, что Советский Союз – не Россия и говорить про него Russians, как это делают на Западе – недопустимо. А малочисленная партия «русофобов» им на это: «Все верно, ребята – то бишь господа. Совсем не немцу Марксу, поляку Дзержинскому и прочим шведам обязаны мы большевизмом, а себе самим, нашим исконным российским мерзостям». В тот момент, когда правое и левое полушария поменялись местами, а «национальное покаяние» в качестве лейтмотива уступило место «национальному примирению», тогда-то эмиграция идейно влетела в свое зазеркалье.

Я помню тех, кто еще изъяснялся на «пряничном» русском языке – кого отделяли десятилетия от моего совсем свеженького советского прошлого. Какая тоска! Ассоциативный ряд допотопный. Окостенение, неулавливание интонаций, непонимание шуток. Хуже. Того, что не понимали – тоже не понимали, как люди, чьим обществом тяготятся, а им это даже невдомек. По логике вещей, сегодня я – такой же. Только все вежливые, виду не подают, вот и заблуждаешься на свой счет. Ну, скажешь себе порой – или кто-то из домашних скажет: да не лезь ты со своими рассуждениями, ты там не живешь, толком не жил, это людей только раздражает, ты не замечаешь.

Н-да. Алла Пугачева выступает в Израиле перед аудиторией в десяток тысяч голов, и все они свои, все они наши люди: «праздник со слезами на глазах», и ее все так любят, и она так любит всех, и в умилении она восклицает: «Евреи! Давайте помиримся с арабами!»

И тишина... Мертвые с косами.

Тем не менее я привычно лезу не в свое дело. А что как взглянуть на все с другой стороны? Не как мой друг: «Ну что мы за страна такая? И все-то нам невпрок. Революция невпрок, реставрация невпрок, победа на войне невпрок, проиграли – невпрок, полезные ископаемые невпрок, свобода – невпрок, рабство – невпрок. Ох, и догадал же меня черт...»

– Русские! – восклицаю я, вдохновленный примером Аллы Пугачевой. – Давайте мыслить позитивно («think positive»), нельзя всегда жить с чувством надвигающегося конца света. Даже если это, согласно Бердяеву, следствие вашего мессианского сознания. Ну на фиг вам эта палата мордов? Говорите, больше не включаете телевизор? Вот и славно, глядишь, снова начнете склонять числительные. Все прибрал к рукам орден щитоносцев – принесший России столько горя, как, может быть, никто и ничто? Но это означает только одно: они перестали быть замкнутой структурой. Не имея иммунитета к новой среде обитания, эти инопланетяне долго не протянут. Известно, чем кончило воинство, взращенное из зубов дракона (см. миф об аргонавтах). Что там еще мешает нам жить – гламурные вкусы сильных мира сего? Порадуемся, что их дурновкусие узурпировало серебряный век, спонсировавшийся купцами, а не великий русский роман и вообще всю дворянскую культуру – по примеру коммунистов. Теперь, когда «Воскресение» вот-вот уберут с глаз подальше, а клясться начнут Ахматовой, станет возможно прочтение русской литературы XIX века без того, чтобы ее предварительно отбили в школьной столовке до состояния подошвы.

Клерикальное государство, православный хомейнизм? В стране, где легче верблюда продеть в игольное ушко, чем ударить Рождественским постом по новогоднему салату «оливье»? РПЦ, конечно, может сделать послабление. Церковь жива кровными узами с народом-гегемоном, настолько нерасторжимыми, что – надо будет, вылущит из себя христианство. Однако очень скоро уже – если все пойдет по «плану», в котором «победа России» – церковь примется хватать светскую власть за фалды в попытке удержать ее в «наших» рамках. Не поможет. Под улюлюканье тех же «нашиков» Патриархия будет упразднена – не так, так эдак. Уже проходили. Надо лишь немного потерпеть. Поэтому не гневите Бога: лучше пусть, пока еще это возможно, дети поучат в школе Священную историю – чтобы, оказавшись в Эрмитаже перед картиной, изображающей дяденьку и тетеньку с ребеночком на осляти, не кидаться первым делом читать объяснение: а что это?

Нет, все не так страшно. Главное, постарайтесь, ребята, расслабиться и получить удовольствие.











Рекомендованные материалы



Шаги командора

«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.


Полицейская идиллия

Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»