17.06.2008 | Архив "Итогов" / История

Супрематический детектив

Малевич писал из Варшавы: "Эх, вот отношение замечательное. Слава льется как дождь"

Текст: Николай Молок

"Моему деду в 1927 году немцы предложили устроить выставку в Берлине. Наркомпрос отказал ему в помощи из-за нехватки денег, но через некоторое время дед вернулся к ним, везя тележку, полную своих картин. Он просил разрешения пешком перейти границу".

Самарский "Квадрат" Искусствовед Георгий Никич рассказал нашему корреспонденту о том, как Инкомбанку удалось купить один из "Черных квадратов" Малевича.
В 1993 году в кабинете генерального директора московских международных ярмарок АРТ-МИФ (я тогда был председателем правления этой уже почти забытой организации) раздался звонок. Девушка, представившаяся секретарем главы самарского отделения Инкомбанка, сказала, что банку предложили купить несколько икон и картину какого-то художника, сейчас она посмотрит на фамилию... а, вот, художник Малевич, произведение называется "Черный квадрат". Поскольку была включена громкая связь, все, находившиеся в комнате, засмеялись. На всякий случай мы попросили прислать фотографии. Через некоторое время из Самары пришло несколько маленьких сиренево-зеленых фотографий икон. "Инцидент" казался исчерпанным... Однако через неделю вновь раздался звонок. На сей раз звонил глава Самарского отделения Инкомбанка господин Лейко. Он настойчиво просил нас приехать и довольно правдоподобно описал некую боковую ветвь семьи Малевича, представители которой живут в Самаре. Рассказ был так убедителен, что мы решили поехать.
При встрече руководитель самарского отделения банка сказал: "Мы договорились с этим парнем. Он должен был принести "Черный квадрат" вчера, но принесет сегодня, буквально через час". Часа через полтора-два и вправду появился молодой человек лет двадцати с небольшим, в спортивном костюме, кепочке и с большой спортивной сумкой. Свое опоздание он объяснил тем, что хотел купить какую-то леску и по дороге зашел в универмаг. После чего расстегнул молнию сумки и вытащил завернутый в тряпочку "Черный квадрат". Почему-то всем сразу стало понятно, что вещь подлинная - от нее исходила какая-то специфическая энергия. Мы изо всех сил старались сдержать эмоции. Ведь мы представляли сторону покупателя. Господин Лейко, который сразу все понял, сумел убедить парня оставить работу на хранение в Инкомбанке. Уезжая, мы рекомендовали отправить "Квадрат" на экспертизу в Третьяковскую галерею. Через день после нашего возвращения в Москву снова позвонил господин Лейко и сообщил, что картиной уже интересовались. В банк пришли какие-то люди и сказали: "Тут вам один парень приносил "Черный квадрат", он просил нас его забрать". Конечно, никто им ничего не отдал. В следующий раз мы приехали в Самару через несколько месяцев. Процедура покупки "Черного квадрата" уже состоялась. Кажется, ее оформили как беспроцентную ссуду в размере 250 000 долларов. Кроме "Квадрата", родственники предложили банку еще две поздние живописные работы Малевича, которые были куплены за очень небольшие деньги - что-то около 10 000 долларов. Во время второго визита в Самару мы встретились с матерью молодого человека. По ее словам, она хотела избавиться от всего, что было так или иначе связано с именем Малевича. Ей казалось, что из-за него над семьей тяготеет какое-то проклятье. Оказывается, после того, как сын вышел из здания банка, оставив там картину, он исчез на четыре дня, а потом появился в ужасном состоянии и четыре месяца провел в больнице. Печальная история с сыном была лишь звеном в цепи драматических событий. За несколько лет до обращения в банк дама получила все эти вещи от других, ныне покойных, членов семьи, которых незадолго до смерти обрабатывали некие дилеры. В результате часть работ, в том числе несколько графических листов, были увезены в Швейцарию. Наша собеседница подтвердила слухи о том, что предыдущие владельцы "Черного квадрата" хранили его на дне ящика с картошкой. Вступив в права владения и понимая опасность ситуации, она просила своего знакомого, сотрудника самарских органов госбезопасности, взять картину на хранение. Несколько месяцев "Квадрат" провел в оружейном сейфе рядом с пистолетами и автоматами. Более того, когда владелица пыталась забрать произведение из конторы в отсутствие своего приятеля, ей его не отдали, поскольку даже туда за картиной приходили какие-то люди. Картину вроде бы даже уже повезли на вокзал, но друг из органов успел ее перехватить и передать обратно в семью. В разгар этих событий наследники решили обратиться в Инкомбанк, поскольку знали, что он собирает коллекцию, и вообще, учреждение надежное. Вполне возможно, что дама выдумала историю с похищением сына, но выглядело все правдоподобно, и сама она производила впечатление испуганного и растерянного человека. Кроме того, она вовсе не настаивала на каких-то астрономических суммах. Лишь бы все поскорее закончилось. В последний раз мы посетили даму у нее дома, после чего коллекция банка пополнилась чудесным графическим листом Малевича "Жницы". А еще нам вынесли какую-то сломанную гипсовую модель, коробку с гипсовыми же модулями, похожими на человечков с картин Малевича, и папку с документами и фотопластинками, в которой находился подлинник завещания Малевича 1932 года. В завещании художник просил правительство установить ему после смерти памятник на Ленинских горах. Разломанный на две части гипс и был моделью этого памятника. Документы и фотоматериалы мы отдали в Третьяковку на исследование. Все перечисленное выше (включая графический лист) родственники передали Инкомбанку безвозмездно. После этого в их доме от Малевича не осталось ничего. В 1995 году "Черный квадрат" поехал в Бонн на знаменитую выставку "Европа - Европа". Именно тогда была обнародована страховая цена вещи - 3 миллиона марок. Для картины изготовили специальный кейс: черный, почти квадратный, со специальным ложем под размер картины. Когда это все фотографировалось, охранники, открыв уйму замков, впервые увидели то, что они столь тщательно оберегали, то, что считалось жемчужиной банковской коллекции. Охранники с трудом сдержались, чтобы не выругаться, - содержимое кейса их явно разочаровало.

Варшава - Берлин - Ганновер

Эту семейную историю рассказала Нинель Быкова - 72-летняя внучка Казимира Севериновича Малевича. Все началось именно с того 1927 года, когда для подготовки своей выставки Малевич выехал сначала в Варшаву, а затем в Берлин. Он взял с собой картины, рисунки, архитектурные модели и теоретические таблицы. Поездка была успешной, почти триумфальной: лекции перед польскими художниками, банкет в его честь, хороший прием в известнейшей немецкой школе живописи, архитектуры и дизайна "Баухауз", кинорежиссер-авангардист Ганс Рихтер начал готовиться к съемкам фильма о супрематизме. Малевич писал из Варшавы: "Эх, вот отношение замечательное. Слава льется как дождь".

В Германии на "Большой берлинской выставке" в специально предоставленном ему зале Малевич выставил около 70 картин и гуашей. По невыясненным причинам художник был вынужден вернуться в Россию до окончания выставки и потому попросил секретаря Союза берлинских архитекторов Der Ring Гуго Херинга позаботиться о работах до его следующего приезда.

Малевич собирался приехать в Берлин в 1928 году. Своими теоретическими трудами он распорядился иначе - оставил немецкому дипломату Густаву фон Ризену и написал завещание, в котором разрешил их публиковать. Завещание начиналось словами: "В случае смерти моей или тюремного безвинного заключения...". Чтобы понять причину таких действий, необходимо вспомнить, что произошло с Малевичем годом раньше.

В феврале 1926 года он был снят с поста директора Государственного института художественной культуры (ГИНХУК). А 10 июня в "Ленинградской правде" появилась разгромная статья под заголовком "Монастырь на госснабжении". ГИНХУК был назван "монастырем с юродивыми обитателями, которые... занимаются откровенной контрреволюционной проповедью". Из-за политических обвинений, выдвинутых Ассоциацией художников революционной России (АХРР), в декабре ГИНХУК ликвидировали. Были даже рассыпаны гранки статьи Малевича "Введение в теорию прибавочного элемента в живописи". Опасения художника оправдались в полной мере - ни в 1928 году, ни позже в Европу его не пустили.

К сожалению, неизвестно, на каких условиях Малевич оставил Гуго Херингу свои работы, но судя пo тому, что после выставки они хранились в крупном берлинском агентстве по перевозке произведений искусства "Густав Кнауэр", Херингу просто было поручено присматривать за ними до их возможной последующей перевозки.

К 1930 году работы Малевича были перевезены в Ганновер, в Провинциальмузеум (ныне Ландесмузеум) и переданы его директору Александру Дорнеру, известному знатоку русского авангарда.

В том же 1930 году Малевич был арестован и провел в тюрьме три месяца. Какие-либо связи с заграницей стали для него окончательно невозможны. Известно, что в это же время Дорнер распаковал контейнер и повесил несколько картин Малевича у себя в "Кабинете абстракций"

(так назывался один из залов музея, проект которого сделал Эль Лисицкий). После прихода к власти нацистов, объявивших модернизм (и соответственно абстракционизм) "дегенеративным искусством", Дорнер был вынужден спрятать в подвал музея работы из "Кабинета абстракций", в том числе произведения Малевича. В 1938 году, взяв с собой одну картину и один рисунок Малевича, он эмигрировал в США.

Ганновер - Нью-Йорк

15 мая 1935 года Малевич умер от рака, так и не получив визу на выезд за границу для лечения. А через неделю директор нью-йоркского Музея современного искусства (МОМА) Альфред Барр-младший тайно ознакомился с его работами в подвале у Дорнера. Барр приехал в Европу отбирать работы для выставки "Кубизм и абстрактное искусство". Через некоторое время он уехал из Ганновера, тайно увозя 8 картин, гуашь, 5 рисунков, 2 архитектурных чертежа и 5 (из 22) теоретических таблиц Малевича (по утверждению МОМА, 2 картины и 2 чертежа Барр купил у Дорнера, однако бумаг, подтверждающих это, нет). Барр не стал возвращать в Ганновер работы, отобранные для выставки, а оставил их в своем музее.

В 1936 году работы Малевича с успехом экспонировались на выставке в Нью-Йорке в ряду с лучшими кубистическими и абстрактными произведениями Пикассо, Мондриана и других великих художников XX века.

Берлин - Амстердам

Вскоре после отъезда Барра Дорнер вернул ящик с оставшимися картинами в Берлин. Его спрятал у себя Гуго Херинг, сам впавший в немилость у властей и лишенный возможности работать как архитектор. В 1943 году Херинг, спасая картины от бомбежек, вывез их из Берлина в родную деревню Биберах на юге Германии.

Здесь их и увидел в 1951 году Виллем Сандберг - директор голландского музея Стеделик. Он предложил Херингу организовать выставку работ Малевича, но тот не соглашался до 1956 года. Только при содействии живших в Америке русского конструктивиста Наума Габо и немецкого архитектора Миса Ван дер Роэ Сандбергу удалось уговорить Херинга дать работы на выставку, которая открылась в Амстердаме через 30 лет после берлинской - 29 декабря 1957 года. Спустя 5 месяцев, в мае 1958 года, Херинг умер.

Незадолго до этого Сандберг убедил его передать работы в музей: ежегодно в течение 12 лет Херинг должен был получать определенную сумму, после чего картины отходили музею Стеделик. Чего собирался ждать Херинг 12 лет - неясно.

Сразу после его смерти Сандберг заплатил наследникам Херинга вперед всю сумму, причитавшуюся по договору. По словам представителей музея, именно так работы попали к ним. В 1971 году музею удалось заполучить теоретические труды Малевича, оставленные им в 1927 году в связи с поспешным отъездом из Берлина Густаву фон Ризену и хранившиеся у его наследников.

По информации американского журнала "АРТньюз", из примерно 70 картин, привезенных Малевичем на Запад, 36 находятся в Стеделике, 6 - в МОМА, 5 - в других музеях. Еще 5 - в личных коллекциях. Одна была утеряна в МОМА, не менее 15 пропали без вести.

Хаммер и "некто из Англии"

После смерти Малевича семья решила отдать его картины, находившиеся в квартире художника, на временное хранение в Русский музей, с которым он был тесно связан всю жизнь. Это зафиксировано в музейном акте # 54 "О временном хранении" от 3 марта 1936 года. На протяжении последующих 40 лет все - и руководство музея, и родственники - предпочитали не вспоминать о холстах "беспредметника-формалиста" в хранилище.

В 1972 году американский миллионер Арманд Хаммер подарил Эрмитажу "Портрет актрисы Антонии Сарате" работы Франсиско Гойи. Искусствоведы скептически относятся к этому портрету. Некоторые считают, что картина была грубо отреставрирована и от Гойи остался только фон. Однако подарок был принят. А долг платежом красен. Платежом стал "Динамический супрематизм" Малевича 1914 года. Картина принадлежала Третьяковке и была изъята оттуда по приказу тогдашнего министра культуры СССР Екатерины Фурцевой, которая лично вручила ее Хаммеру.

Директор Русского музея Василий Пушкарев заявил, что не отдаст картины Малевича, находящиеся у него на временном хранении. Директор Третьяковки Андрей Лебедев был более сговорчив, и в истории "Динамического супрематизма" появились новые адреса: коллекция Хаммера, а затем Музей Людвига в Кельне, куда, по информации "АРТньюз", картина была продана за миллион марок.

В своей внутренней переписке министерство нашло изящную форму для обозначения всей этой истории: "Картина Малевича была подарена в обмен на картину Гойи". Так что же все-таки было - подарок или обмен?

Судя по отсутствию сообщений в советской прессе, это была сделка, сомнительный характер которой все понимали. (Впрочем, капиталист Хаммер всегда умел извлекать выгоду из своей дружбы с "вождями пролетариата". Когда он впоследствии делал "безвозмездные" дары Фонду культуры, его щедрость простиралась не дальше картин третьестепенных художников, вроде Куликова.)

В 1975 году еще одна картина Малевича ушла за границу. По свидетельству очевидцев, некое частное лицо из Англии предложило советским властям сверхважные архивные документы, связанные с революцией 1905 - 1907 годов, о содержании которых не знали даже чиновники Минкульта, участвовавшие в акции. Министерство культуры, получившее приказ поскорее подобрать что-нибудь для обмена, вновь вспомнило о Малевиче. Во-первых, это устраивало английского клиента. Во-вторых, картин Малевича за рубежом в частных руках почти нет, поэтому владеть ими очень престижно. И, в-третьих, в Русском музее находились десятки работ Малевича, переданных туда его семьей на временное хранение и не внесенных в инвентарные списки.

Эти бесхозные холсты были лакомым куском. 25 ноября 1975 года начальник управления ИЗО А.Г. Халтурин пробует выяснить, что же можно заполучить у Русского музея, хотя бы под видом необходимости экспертизы. Пушкарев называет три ранние, не супрематические вещи этюдного характера. Это не устраивает Халтурина, который прекрасно разбирается в авангарде. В конце концов Пушкарев направляет в адрес министерства две супрематические композиции. Халтурин опять недоволен - картины слишком маленькие. 1 декабря 1975 года в Русский музей направляется комиссия Минкульта с полномочиями найти лучшие работы Малевича и доставить их в Москву. Пушкарев идет на риск и прячет работы Малевича, изымая всю документацию о них. Комиссия возвращается ни с чем.

15 декабря заведующая научно-экспертным отделом Третьяковки Мильда Виктурина подписывает результаты экспертизы картины Малевича "Супрематизм № 57" 1916 года. Все делалось в такой спешке, что № 57 из названия ошибочно сочли инвентарным.

В экспертном заключении министерские чиновники с особым удовлетворением подчеркнули слова: "Авторский холст в хорошей сохранности". Вместе с экспертным заключением музей передает копию учетной карточки. 16 декабря на основе этих документов для клиента из Англии делается специальная аннотация, в которой для пущей важности перечислены все репродукции и упоминания картины в советской и зарубежной литературе, но при этом фальсифицирована история самой вещи: в графе "принадлежность" стоит просто - Министерство культуры СССР.

В этот же день замминистра культуры Попов подписал приказ об исключении картины Малевича из инвентарных списков Третьяковки. Срок временной выдачи оказался коротким. На основании приказа министерства в этот же день, 16 декабря 1975 года, галерея выдала картину Малевича "постоянно со списанием с баланса" представителю воинской части Костырину. С 1978 года "Супрематизм" находится в галерее Тейт в Лондоне, которая, как сообщил в 1979 году журнал "Штерн", купила картину за 2 млн. марок.

Сделка

После смерти Малевича его наследники, чьи права были удостоверены нотариусом Ленинградской государственной нотариальной конторы, - мать художника Людвига Малевич, его третья и последняя жена Наталья, дочь от второго брака Уна и дочь от первого брака Галина с детьми Игорем и Нинелью - должны были поровну разделить наследство, оцененное в 15 355 рублей. В нотариальном свидетельстве, составленном 15 ноября 1935 года, через полгода после смерти Малевича, все его имущество было разделено на три группы: мебель, пианино, картины и прочие "незначительные предметы".

Мать художника Людвига умерла во время блокады, Игорь, сын Галины, погиб на фронте в 1943 году, сама Галина умерла в 1972 году. Вдова Наталья, которую после смерти мужа регулярно вызывали сначала в НКВД, а затем в КГБ, хотела только одного - чтобы ее оставили в покое.

В 1976 году две из трех наследниц - Уна Уриман и Нинель Быкова - договорились действовать вместе и обратились в Министерство культуры с просьбой вернуть им все работы Малевича из Русского музея. По поручению замминистра культуры СССР директор музея Пушкарев вступает с ними в "переговоры... с целью получения дарственных". В докладной управления ИЗО было написано: "По нашему мнению, целесообразно было бы договориться со всеми тремя наследниками К.С. Малевича о передаче в дар государству части коллекции, сохраненной в течение 40 лет Русским музеем, и о приобретении другой части у наследников за суммы, принятые в нашей закупочной практике, через Государственную закупочную комиссию".

С юридической стороны дело было очень запутанное. Министерство не было уверено в своей победе. А Пушкарев и подавно. Он боялся, что потеряет картины в любом случае: либо их заберет Минкульт и отдаст очередному Хаммеру, либо они вернутся в семью. Он форсирует события и договаривается с вдовой Малевича Натальей о том, что она передаст музею свою часть наследства без всяких условий. Однако из этого ничего не выходит - другие наследники, и прежде всего Уна Уриман, требуют хотя бы по 10 тысяч рублей за свои части наследства.

25 августа 1976 года по приказу Пушкарева создается комиссия, которая делит наследство на три "качественно равные части". Министерство предлагает купить картины за мизерную сумму. Наследников это не устраивает. Тогда министерство выдвигает ультиматум: либо они соглашаются на сделку, либо "Русский музей включит наследство Казимира Малевича в постоянную экспозицию". В итоге сумма, предложенная министерством, возрастает до 21 000 рублей (по 7000 рублей каждому).

3 октября 1977 года замминистра культуры подписал сразу несколько документов. Первый - разрешение на выдачу "несговорчивой" Уне Уриман произведений К.С. Малевича "Голова матери", "Голова мужская", "Три женские фигуры" (все три картины она впоследствии продала в частные российские коллекции). Второй - поручение ВХПК имени Вучетича "оформить приобретение" и "произвести оплату".

Позже выяснилось, что министерство смухлевало: вместо дарения и продажи оно оформило только продажу. Заполняя ведомости, наследники видели только сумму и считали, что за этим с их стороны должен последовать акт дарения оставшихся картин. Этого не произошло.

Получилось, что министерство, распределив деньги не на 9, а на 90 картин, совершенно обесценило их. В итоге в графе "стоимость" рядом с названиями картин появилось: "Скачет красная конница", 1918 - 400 рублей, "Черный квадрат", 1913 - 300 рублей, "Черный крест", 1913 - 200 рублей".

Активный участник сделки Пушкарев, которого все же мучили угрызения совести, позже сказал Нинели: "Вас обманули все, и в том числе я". В 1990-м он, уже будучи пенсионером, писал тогдашнему министру культуры Николаю Губенко: "Путем давления и шантажа министерство заставило наследников продать 91 работу Малевича государству за ничтожную сумму - 21 000 рублей". Однако попытки Пушкарева облегчить свою совесть и добиться для наследников хоть какой-то дополнительной компенсации успеха не имели.

Источник: "Итоги", 1999, №28,