16.06.2008 | Нешкольная история

Социальный портрет лишенца

Работа ученицы 10-го класса из г. Троицк Челябинской области Элины Мифтахутдиновой

АВТОР 

Элина Мифтахутдинова - на момент написания работы ученица 10 В класса МОУ № 13 (лицей), г. Троицка Челябинской области.

Первая  премия на IX Всероссийском конкурсе Международного Мемориала «Человек в истории. Россия – XX век».

Руководитель: Рауф Назипович Гизатуллин

Бендер втиснулся в толпу.

– Пардон… мадам, это не вы потеряли на углу талон на повидло? Скорей бегите, он еще там лежит. Пропустите экспертов, вы, мужчины! Пусти, тебе говорят, лишенец!

Когда что-то непонятно, есть два способа узнать об этом – спросить у старших или самому найти ответ, например, в книгах.

Про талоны на повидло мне родители сразу все объяснили, а вот, что значит «лишенец» они не знали, сказали только, что это, наверное, ругательство.

Словарь Ожегова мне тоже не смог помочь и лишь у Даля нашлось похожее слово «лишеник» - человек, лишенный доброго имени, прав состояния , т.е. гражданских прав по решению суда, да и однокоренные слова ничего хорошего не обозначали. Когда я обратилась к руководителю спецкурса «История и культура родного края», он подтвердил, что, да, «лишенец» - это то же самое, что и далевский «лишеник» и добавил: «Ты, Элина, из коренных троичан, значит и среди твоих предков должны быть лишенцы». А на мой ответ, что все мои родственники были честные люди, и никто из них не был под судом, он сказал: «Первое: у нас одно другому не мешает, второе: их лишали прав и без суда и третье: лучше бы тебе, Элина, написать исследование по этой теме». Так появилась эта работа…

В 2008 году исполняется 90 лет со дня начала Гражданской войны (1918 – 1921 гг.). Но фактически она началась предыдущей осенью, когда в октябре 1917 года была провозглашена диктатура пролетариата. В условиях, когда рабочий класс России составлял незначительное (2%) и политически ничтожное меньшинство, она привела: 1) к диктатуре компартии (а потом к диктатуре ее лидера); 2) к угнетению огромного большинства населения. Массовые репрессии были запрограммированы отсутствием зрелых социально-экономических условий для перехода к новому строю. Они явились фактором сохранения незаконной власти узурпаторов, стали главной чертой формировавшегося советского тоталитаризма. Репрессии, направленные против всего народа, осуществлялись на всех этапах коммунистического режима: становления (1917 – 1928), господства (1929 – 1953), стагнации и крушения (1954 – 1991).

Одной из таких репрессивных мер являлось лишение значительной части населения избирательных прав. К лишенцам относились монахи и духовные служители религиозных культов всех вероисповеданий и толков; лица, занимавшиеся торговлей в период НЭПа; крестьяне из числа раскулаченных; служащие и агенты бывшей полиции, а также особого корпуса жандармов и охранного отделения; все лица, прямо или косвенно руководившие деятельностью полиции, жандармерии и карательных органов, а также участвовавшие в контрреволюционной деятельности против советской власти; осужденные, в т.ч. репрессированные по политическим мотивам.

<…>

Одним из инструментов достижения лояльности к власти со стороны граждан страны является угроза лишения гражданских, в частности, избирательных прав людей, потенциально представляющих опасность сложившемуся режиму. Допуск к избирательным урнам людей, абсолютно послушных, обеспечивал формирование таких же послушных органов представительной власти. В нашей стране лиц, лишенных избирательных и других гражданских прав на основании принадлежности к «эксплуататорскому классу» в 1918 – 1936 годах называли «лишенцами». <…>

Лишение избирательных прав кормильца автоматически причисляло к лишенцам всех материально-зависимых от него членов семьи. Отнесение лиц, использующих наемный труд, а также живущих на нетрудовые доходы, к числу лишенцев, должно было осуществляться на основе сведений финансовых органов о величине уплаченного налога, а также данных страховых касс о сумме страховых взносов.

В результате лишения избирательных прав человек и его семья фактически исключались из общества и не имели тех минимальных прав и благ, которое оно ему предоставляло.

Лишенец не мог избирать и быть избранным в руководящие государственные и партийные органы, общественные организации. Лица, лишенные избирательных прав не имели возможность занять любую должность, а также учиться в средних специальных или высших учебных заведениях. 

В различного рода справках, хранящихся в личных делах лишенных избирательных прав, постоянно присутствует запись «уволен как лишенец».

Система привилегий, существовавшая в Советском государстве с первых месяцев его основания, не только обошла лишенцев, но наоборот, усугубила их положение. Труд лишенцев расценивался по самым низким расценкам. Они не получали никаких пособий, обеспечивающих «прожиточный минимум» (прежде всего пенсию и пособие по безработице), компенсаций за жилье и питание, вознаграждений за сверхурочную работу. Лишенцы не были включены и в систему снабжения продуктовыми и потребительскими товарами. А ведь нормирование в Советской России, начиная с 1918 г., охватывало большую часть товаров и напрямую зависело от социального статуса гражданина.

Введение в 1928/1829 г. карточной системы предназначалось только для «трудящегося населения и членов их семей» и полностью исключало лиц, лишенных избирательных прав.

«Безработица, выселение из квартиры и города, лишение продуктовых карточек, медицинской помощи и пенсии, изгнание детей из школы, отчуждение друзей, сослуживцев и родных – такова была перспектива для лишенного права избирать и быть избранным в Советы».

При призыве в армию на каждого призывника райвоенкоматом обязательно делался запрос о его социальном происхождении. Последнее подразумевало ответ и на то, является ли призывник сыном лишенца и, таким образом, лишенным избирательных прав. В этом случае лишенец подлежал зачислению только в штрафную роту и тыловое ополчение.

Положение лишенцев на Южном Урале не отличалось от их положения в других регионах страны: на них распространялись те же законодательные и юридические акты и партийные установки. В конце 1920-х гг. прошла массовая кампания по выселению лишенцев из коммунального жилья, совпавшая с активизацией антирелигиозной деятельности. В местной печати публиковались резолюции рабочих собраний с призывами очистить муниципальное жилье от лишенцев. Так, 27 декабря 1929 в газете «Челябинский рабочий» появилось следующее заявление: «Рабочие чаеразвесочной фабрики, учитывая жилищный кризис в Челябинске, в связи с постройкой тракторного, цинкового и других заводов, вполне поддерживают резолюцию красноармейцев комполитсостава 171 полка об уплотнении квартир и выселении чуждого элемента из коммунальных квартир».

Фактически после проведения кампании по муниципализации жилья, т.е. передачи частных владений в городскую собственность (начало 1920-х гг.), «чуждый элемент» лишался жилья как такого. Горкомхозу предписывалось «проверить состав жильцов коммунальных домов и раз и навсегда освободить их от нетрудового элемента».

Показательным выселениям, широко освещавшимся прессой, подверглись известные в Челябинске священнослужители – епископ Петр (Холмогорцев) и протопоп В. И. Кудрявцев. Параллельно с выселением лишенцев из коммунальных квартир была развернута кампания по исключению их детей из школ. В статье «Из всех щелей» (газета «Челябинский рабочий» от 7 марта 1929) содержалась жесткая критика в адрес Челябинского гороно, не принимавшего в этом направлении решительных мер и благодушно относящегося к тому, что «челябинская центральная школа вплоть до последнего времени является местом, где проходят «курс науки» «маменькины сынки», дети торговцев, попов и лишенцев всяческого рода». 

Инструкцией о выборах был установлен и порядок восстановления в избирательных правах. Предполагалось, что с ходатайством о восстановлении можно было обращаться «при условии, если эти лица в настоящее время занимаются производительным и общественно-полезным трудом и доказали лояльность по отношению к Советской власти». Лишенцы имели возможность обжаловать решение избирательных комиссий в недельный срок со дня опубликования или ознакомления со списком лишенных избирательных прав.

<…> Просьбы о восстановлении в избирательных правах с конца 20-х годов удовлетворялись в значительно меньших случаях, чем оставлялись без изменения, в отличие от предыдущего периода. <…> Просьбы о восстановлении в избирательных правах мотивировались в первую очередь пролетарским происхождением, занятием общественно-полезным трудом и работой по найму, преклонным возрастом.<…>

В 1936 г. избирательные права были предоставлены всем лишенцам.

И. В. Сталин, выступая на VIII Чрезвычайном съезде Советов 25 ноября 1936 г. с докладом «О проекте Конституции Союза ССР», отметил: «Советская власть лишила избирательных прав нетрудовые и эксплуататорские элементы не на веки вечные, а временно, до известного периода. Было время, когда эти элементы вели открытую войну против народа и противодействовали советским законам. Советский закон о лишении их избирательного права был ответом Советской власти на это противодействие. С тех пор прошло немало времени. За истекший период мы добились того, что эксплуататорские классы уничтожены, а Советская власть превратилась в непобедимую силу».  

Конституция СССР, принятая 5 декабря 1936 г., законодательно установила всеобщность выборов для всех граждан страны, достигших 18 лет, независимо от их социальных различий, в том числе имущественного положения и прошлой деятельности. Избирательных прав были лишены только умалишенные и лица, осужденные судом с лишением избирательных прав. Пленум ЦК ВКП(б), состоявшийся 23 февраля – 5 марта 1937 г. и посвященный подготовке партийных организаций к выборам в Верховный Совет СССР по новой избирательной системе и соответствующей перестройке партийно-политической работы, еще раз подтвердил всеобщность выборов. 

Итак, лишение избирательных прав граждан страны по экономическим, социальным и политическим мотивам как одна из чрезвычайных мер воздействия затронула значительную часть населения. За период с июля 1918 г. по сентябрь 1936 г. – время существования данной карательной меры – это позволило путем нейтрализации значительной массы населения проводить экономическую политику и в городе в области сельского хозяйства. Кроме того, лишение избирательных прав явилось первоначальной стадией использования последующих репрессивных действий. <…>

Но нас интересует одно – кто такие троицкие лишенцы? Может быть, это сплошь бывшие помещики, буржуа, жандармы и белоказачьи офицеры?

Почему, в таком случае, в этом списке оказались мои прадед и прабабушка (которыми гордились их дети) и почему их товарищ Сталин называл их «нетрудовыми и эксплуататорскими элементами», которые «вели открытую войну против народа и противодействовали советским законам»?

<…>

Когда я с руководителем составляла план дипломного проекта, то думала, что расскажу о судьбе лишь нескольких людей, упомянутых в списке. Но оказалось, что таких биографий гораздо больше. Почти обо всех семьях лишенцев, начиная с буквы «А» и заканчивая буквой «Я» можно найти какой-нибудь материал. Первым в списке идут Абдулгазизовы. Самый известный их родственник – Л. К. Абдулгазизов – известный общественный деятель, просветитель, директор Троицкого русско-татарского училища. Все его дети тоже стали педагогами. Его внук, Р. И. Нигматуллин, академик РАН, президент АН Республики Башкортостан.

Замыкает же список семья Яушевых, самых богатых троицких купцов. Наиболее известным из потомков Яушевых является Фарид Мустафьевич Сайфульмулюков, журналист-международник, долгие годы он вел на ЦТ программу «Международная панорама». Многие Яушевы не эмигрировали после революции потому, что не чувствовали за собой никакой вины. Предки многих троичан (разной национальности) работали в фирме у Яушевых и до сих пор в этих семьях передают из поколения в поколение о том, как хозяева помогали своим работникам, иногда даже покупая им дома в качестве свадебного подарка.

Но даже сохраняющийся среди земляков авторитет и лояльность к новой власти не могли спасти от репрессий. Молодежь была вынуждена отрекаться от родителей, уезжать из города, менять фамилию.

В качестве примера можно привести судьбу Габдельхамита Габдельлатыповича Бакирова. Спасаясь от неминуемой расправы, он уехал в Ленинград, стал геологом, участвовал в открытии залежей нефти и газа в Западной Сибири, был награжден орденами, медалями, стал лауреатом Ленинской премии. Но никогда больше Александр Александрович (так он теперь именовался) не возвращался в родной город. Кто мог, уезжал за границу. Зуккеры тщетно пытались доказать, что пивной завод, которым они владели с XIX в. еще в 1914 – 1915 гг., был отнят у них как у германских подданных, и революцию они встретили совершенно без всякой собственности. Ни финансовая помощь, оказываемая Зуккерами левым газетам еще до революции, ни работа в тыловых учреждениях РККА (в 1919 – 1920 гг.) не были приняты во внимание. В итоге прекрасные специалисты навсегда покинули Россию .

Читаешь и видишь, что многие обвинения абсолютны абсурдны. Так врача Абубакира Алдиярова записали в лишенцы потому, что он «эксплуатировал наемного работника – кучера» и никому не приходило в голову, что без экипажа старому доктору трудно выезжать к больным. Советская власть не учла десятилетий работы Абубакира Алдиярова на благо здоровья горожан. Получается, что

наказанию подвергались не только предприниматели средней руки, но и представители интеллигенции. Все значимые фигуры города давно ушли с белыми в Китай, а их собственность уже была национализирована.

Особенно сложным было положение религиозных деятелей. В конце 20-х гг. власти окончательно разогнали общину Казанско-Богородицкого женского монастыря. Монахини лишались не только храмов, подсобного хозяйства, но и жилья, оказались на улице без средств к существованию.  А ведь средний возраст у них превышал 50 лет, т.е. они обрекались на нищету и бездомность. Вместе с монашками в список лишенцев попали и два последних монастырских священника.

С 1898 г. по 1927 г. священником был протоирей Г. К. Малков. В 1998 г. о. Геннадий был перемещен вторым священником в Казанский женский монастырь г. Троицка, где и прослужил до его закрытия. 

20 сентября 1937 г. протоирей Малков был арестован как бывший священник, совершавший нелегальные богослужения. По постановлению тройки УНКВД по Челябинской области от 4 ноября 1937 г. был приговорен к высшей мере наказания, 16 ноября 1937 г. был расстрелян в г. Челябинске. Вторым монастырским священником в советский период некоторое время служил протоиерей Александр Смирнов, в 1937 г. разделивший участь о. Геннадия Малкова.

Самым известным среди мусульманских деятелей г. Троицка был Габдрахман Расулев, сын шейха суфийского ордена «Накшбандия» Зайнуллы Расулева, основавшего медресе «Расулия». В самые страшные годы 1936 – 1950 он возглавлял мусульман России и сколько мог смягчал давление сталинского режима на верующих.  Еще одним исламским деятелем был Зиятдин Рахманкулов. В 1932 г., спасаясь от преследований, он уехал в Среднюю Азию. В 1946 г. (в конце сталинской оттепели) он назначен мухтасибом Чкаловской (Оренбургской) обл., а в 1948 г. – заместителем главы ДУМЕС Г. Расулева, казием (судьей) муфтията и мухтасибом Чкаловской и Куйбышевской областей.  А вот его старшему брату Габдрахману (№ 1452) не повезло, он, как и многие троицкие имамы, был арестован в 1937 г. и сгинул в сибирских лагерях.

Одной из фамилий, на которую я обратила внимание, была девичья фамилия моей бабушки – Бахтияровой Зайнаб Шарифуловны.

У меня этот факт вызвал огромный интерес, поэтому первым же делом я решила все спросить у нее, знает ли она этих людей. Как оказалось, представитель этой фамилии был не кто иной, как родной дядя бабушки – Бахтияров Шафик.

В 20-е гг. у Бахтиарова Шафика была своя пекарня. Она славилась во всем городе.

Она находилась почти в самом центре, на улице Советская 75, поэтому желающих купить хлеб именно у моего прадедушки было довольно много. Отец бабушки тоже участвовал в производстве хлеба, он был ближайшим помощником в деле своего брата.

К сожалению, семья Бахтиаровых не избежала той же участи, что и остальные лишенцы. Из рассказа моей бабушки: «Это было ужасное время. Мы, дети, не понимали, что происходит. Мама, почему-то, прятала свои украшения, драгоценности, в доме убрали даже зеркала. Родители часто о чем-то встревожено беседовали, обсуждали. Как потом я узнала, все это происходило, потому что в любое время в дом могла нагрянуть проверка и изъять все предметы роскоши, вплоть до некоторой домашней утвари и причислить нашу семью к «эксплуататорскому классу». Вскоре, приехали служащие милиции и забрали дядю. Как он рассказывал, там его посадили в тюрьму и заставляли «добровольно» отдать драгоценные вещи. Такие действия служащие органов совершали неоднократно. Дядя был довольно сметливым и скрывался от милиции. Но они, не останавливаясь только на нем, подвергли проверкам его жену – Бахтиарову Сабиру. Их методы ничем не отличались от тех, которые они применяли к членам семьи врагов народа. Прабабушка, конечно же, не выдержала такого отношения и буквально при них сняла все свои украшения: кольца, серьги и более никогда их (украшения) не носила. Попытки милиции отнести моего отца в число лишенцев не были осуществлены. Я до сих пор не понимаю, почему так сложилось. Возможно, мой дядя смог разуверить органы в том, что отец один из членов буржуазного общества или проверка не привела к результатам.

В то время было страшно всем. Я даже не могла представить, что бы могло стать с нами, детьми. В семье нас было трое. Я знала тех, кто в последствие изменял свою родословную, при мне детей лишенцев не принимали в ВУЗ».

Рассказ-воспоминание моей бабушки до глубины души задел меня. И если представить, сколько таких семей, как семья моей бабушки, сколько покалеченных судеб, пострадавших от репрессий Советской власти было в нашем городе, да и по всей стране, становится понятным, режим держался только на страхе, а когда репрессии ослабли, рухнула и эта власть