04.06.2008 | Интервью / Опера

Камерный подход

"Пока ты можешь петь хорошо – надо это делать"

На прошлой неделе в Москве впервые пела одна из самых ярких современных оперных звезд мира Виолета Урмана. Она выступает во всех лучших театрах Европы, Америки и Японии, с ней работают великие дирижеры Клаудио Аббадо, Риккардо Мути, Зубин Мета, Джеймс Ливайн. Обладательница мощного голоса огромного диапазона и редкой красоты тембра, Урмана поёт труднейшие партии в операх Глюка, Вагнера, Верди, Масканьи, Рихарда Штрауса. На сей раз на сцене Концертного зала им. Чайковского в сопровождении пианиста Яна Филиппа Шульце Виолетта Урмана исполнила песни Рихарда Вагнера и Рихарда Штрауса. Накануне концерта певица ответила на вопросы Ярослава Седова. 

    - Вы известны прежде всего как оперная певица, но для московского дебюта выбрали камерную музыку. Какое место она занимает в вашем творчестве?

- Конечно я все-таки больше оперная певица. Но я не думаю что для камерной музыки нужен непременно маленький голос. В тех песнях, что я буду исполнять, требуются все возможности вокалиста - и верхние ноты, и нижние, и тембровые краски, и объем, и так далее. Но конечно камерная лирика требует тончайшей проработки нюансов и мои учителя говорили мне, что она развивает эластичность голоса. Я вижу что это так и есть. В 1999 я дала первый камерный концерт, и считаю что очень важно петь камерную музыку в расцвете сил, а не когда-то «потом», закончив оперную карьеру, когда голос уже… (стучит по столу) вот как этот мрамор. И кроме того, в опере я могу использовать много красок, найденных в камерном исполнителшьстве. Даже у Вагнера есть такие места где можно показать тонкие нюансы. Когда-нибудь я хочу вернуться к Баху, может быть устрою благотворительны концерт с органом в моей родной Литве, чтобы спеть Мессу h-moll.

    - Вы поете партии, известные во многих великих трактовках ваших знаменитых предшественниц. С какими ощущениями вы берётесь за такой материал, не давит ли груз ответственности?

 

- Для начала я беру СD и слушаю. Мне важны все музыкальные краски, атмосфера произведения. По первому образованию я пианистка, это помогает мне ощутить музыкальную форму в целом, ведь партия голоса - только ее часть. Но у меня не хватает воображения услышать все нюансы, когда я просто читаю партитуру. Когда я переслушала записи, я смотрю клавир и считаю сколько тактов придется петь, какие перерывы между ариями чтобы отдохнуть, какого уровня технические трудности, сколько высоких нот - соль, ля, си, си бемоль 2 октавы. И когда вся эта картина складывается – я уже понимаю как я могу и хочу спеть партию. Я везде стараюсь применять приемы бельканто, но, конечно, нельзя перекраивать всё под себя как сапоги по своей колодке. У одного только Верди все героини-сопрано разные, Леонора в «Силе судьбы» совсем не такая как Леонора в «Трубадуре». Нужно к каждой партии найти свой ключ, и никогда не знаешь, в каком случае будет труднее, а в каком легче. Например образ Тоски у меня сложился сразу, а вот к партии Елизаветы в «Дон Карлосе» я искала подход долго. Надеяться что ты повторишь чьи-то нюансы и добьёшься успеха невозможно. Да у меня и памяти-то не хватит чтобы кого-то копировать (смеется).

- Вы производите впечатление рассудительного и уравновешенного человека. А на сцене предстаете в ролях очень темпераментных, порой экспансивных героинь. Трудно ли находить в себе черты их характеров?

- Ну, вы знаете, - да, для Леди Макбет, например, надо очень сильно поискать в себе что-то, что побуждает сказать: «Все дьяволы, выходите ко мне из ада!»…

     - Так она же вроде бы для карьеры мужа старается?

- О, нет; я думаю, она для себя.

     - Ваш муж Альфредо Нигро – тенор, вы выступаете с ним вместе?

- Мы познакомились в совместной работе в 2002 году, в «Ифигении в Авлиде» в Ла Скала. Там и начались отношения. От этого, надо сказать, сильно улучшился мой итальянский язык. Иногда мы выступаем вместе, в основном в концертах. Поём дуэт из «Травиаты»: Альфредо и Виолета в партиях одноименных персонажей. Но вообще-то у нас мало возможностей петь в одних спектаклях. У него лирический тенор, он редко встречается в операх в сочетании с голосами моего типа. Разве что в «Макбете». Конечно, с возрастом лирический тенор может окрепнуть. Если я к тому времени не буду слишком старой, может быть мы что-то ещё и споем.

- А о русской музыке вы думали?

- Да, не исключаю этого для себя в будущем. Но вот предлагали мне Лизу в «Пиковой даме»… Конечно, музыка гениальная, драма, образ – это прекрасно. Но там же всё самое главное - для тенора!

    - Но он же это главное поёт о Лизе и для Лизы, даже перед смертью всё только о ней.

 

- Ну вот именно, она – только повод для его пения. Работы для сопрано – невпроворот, а все лавры – тенору. Та же проблема, что в «Андре Шенье».

    - Вы упоминали, что хотите спеть оперу Понкьелли «Литовцы», насколько это реально? И удается ли вам выступать в Литве?

- О «Литовцах» я говорила с Доминго. Хотелось бы спеть ее на хорошей сцене. Это прекрасная серьёзная музыка, большая драматическая опера, как «Джоконда». Пока не знаю, когда это могло бы осуществиться. А в Литве к сожалению не успеваю петь, хотя и очень хочу. Нет времени. За многие годы у меня не было ни одного лета, которое я бы провела без нот, просто полежала бы на пляже как все нормальные люди. Даже когда удается уехать в отпуск за город – я лежу в гамаке, но все равно с клавиром или СD-плеером. Уже, казалось бы, всё выучила – ан нет, оказывается. Все время нужно что-то новое готовить. Ну что делать, пока ты можешь петь хорошо – надо это делать. Пока что я довольна своей судьбой, потому что могу выбирать, где меня хотят слушать, и петь, где мне нравится. Я ничего не делала для развития своей карьеры, кроме занятий голосом. Ну, конечно, ездила на прослушивания. Меня часто не брали в провинции – в Аахене, Ваймаре, Клагенфурте. Но зато взяли в Париже, Лондоне, Милане, Нью Йорке. Поэтому я не расстраиваюсь, когда что-то не складывается. Думаю: раз не получилось сейчас, значит потом будет что-то лучшее.