Франция, Грузия
04.02.2008 | Кино
Вояж с гробомСмотрите французское “Наследство”: фильм ни на что не похожий, по духу одновременно грузинский и европейский
Когда два года назад в мире прогремел французский триллер «13» Гелы Баблуани, многим показалось, что его следующий фильм «Наследство», который он решил сделать вместе со своим отцом, мэтром советского кино Теймуразом Баблуани, задуман как осознанная передышка. Спокойное возвращение к истокам — на грузинскую почву перед очередным рывком на Запад. Особенность триллера «13» (про юношу, который нечаянно втягивается в игру, где ценой — жизнь) была ведь в невероятной детективности и непредсказуемости.
«13» — редкий в наши дни фильм, сюжет которого можно признать новым. Поди-ка придумай второй такой подряд!
Но посмотрев «Наследство», с изумлением обнаруживаешь, что психологической непредсказуемости в нем не меньше. Похоже, она становится фирменным знаком Гелы Баблуани, имеющего все шансы стать фигурой в европейской режиссуре (а может, и американской: сейчас он готовит голливудский ремейк «13»).
В «Наследстве» четверо французов, включая двух девушек, путешествуют по Грузии и более чем шокированы бедностью и разбойностью местной жизни, даже тбилисской, где у тебя посреди бела дня могут выхватить из рук видеокамеру, а наутро продать обратно через левую комиссионку — и жалобы бесполезны.
Еще больший шок французы испытывают в тот момент, когда в автобусик, на котором они тащатся в отдаленные горы, подсаживаются юноша и старик с пустым гробом. Юношу играет тот самый Георгий Баблуани, сын Теймураза и брат Гелы, который сыграл и главного героя «13». Выясняется, что внук и дед едут в деревню кровных врагов, где деда должны застрелить. Он идет на самопожертвование, чтобы счет смертей в давней вражде наконец сравнялся и молодые мужчины обоих родов могли больше не опасаться пули мстителя.
Дальнейшее развитие фильма в этот момент кажется очевидным. Конечно, французы, преодолев ужас, постепенно поймут, что в иных нравах, которые поначалу кажутся варварскими, свои культура, справедливость и мудрость, которые нужно уважать.
Фильм, однако, делает гораздо более хитрый поворот и наводит на куда более серьезные наблюдения.
Дело не в том, какая культура более наивная, какая более дикая, какая более мудрая. Дело в том, что происходит при столкновении Запада с его гуманизмом и рационализмом и древней культуры, в которой традиции, в том числе дикие, на взгляд европейца-гуманиста, хранятся столетиями.
Говоря о столкновении, которое являет «Наследство», уточним, что речь ведь не о сшибке столь разных, почти несовместимых культур, как американская и иракская. Речь идет о культурах более близких: обе — христианские. Кроме того, речь не идет о попытке европейцев активно повлиять на события — вызвать, например, полицию.
Тем не менее даже легкое вмешательство европейцев в ситуацию (из самых благородных побуждений) и даже одно их присутствие при конфликте приводит к тому, что дела идут не лучше, а гораздо хуже.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.