Франция
17.12.2007 | Кино
Ирангейт в картинкахЭкранизация автобиографического комикса иранской феминистки Марьян Сатрапи уже наделала шуму и наделает еще больше
Анимационный французский Persepolis Марьян Сатрапи и Венсана Паронно выпущен в прокат мизерным тиражом. Это нелогично. Фильм произвел мини-сенсацию на Каннском фестивале и получил там приз жюри. Именно его Франция выдвинула на соискание «Оскара» за лучшую неанглоязычную картину — как мы михалковские «12».
Причины французского ажиотажа понятны. Удивителен стиль фильма — авангардный примитивизм, соединяющий опыт театра теней с экспрессионизмом в духе Фернана Леже. Удивительна звездность голосов: роли озвучили Кьяра Мастроянни и такие легенды, как ее мама Катрин Денёв и Даниель Дарьё. Американский дубляж тоже неслаб. В озвучании поучаствовали Джина Роулендс, Шон Пенн и Игги Поп. В США фильм выйдет перед Новым годом, когда традиционно появляются картины с «оскаровскими» намерениями.
Удивительна и тема «Персеполиса». После Канн писали, что он представляет собой критическую историю современного Ирана начиная с конца 1970-х гг., с падения шахского режима. Это отчасти так. Название, понятно, символично. Персеполис — имя древней разрушенной персидской столицы. Так что речь идет о том, что культура и история в Иране разрушены окончательно (реплика в сторону: а как же современное высококультурное иранское кино? Но оставим ее без комментариев).
Но в реальности «Персеполис» скорее история свободомыслящей иранской женщины, которая не смогла жить в стране и эмигрировала на Запад. Эта женщина — сорежиссер фильма Марьян Сатрапи, по автобиографическому комиксу которой фильм и снят. Однако и в ее истории интереснее всего социально-политический контекст. Интеллигенция, из которой она вышла, была светской, близкой одновременно и кухонной советской, и западноевропейской. Кухонной советской — потому что находилась в оппозиции к шахскому режиму. Западной — поскольку верила, что главный прогресс в марксизме-ленинизме и воспитывалась в СССР, куда дядя героини пробрался в свои годы нелегально, чтобы угодить потом в шахскую тюрьму.
У такой интеллигенции (вовсе не предполагавшей, что антишахская революция приведет к порядкам еще более кошмарным), как и у интеллигенции советской, и должны были вырасти дети-западники. Удивительны музпристрастия девочки, вынужденной носить черный иранский платок: «Би джиз», «АББА», «Пинк Флойд», «Айрон мейден».
Сочувствуешь ей, ее родителям, ее эмансипированной бабушке, чьи вкусы и идеология вполне западноевропейские (даже в вопросах о браке и сексе — лишний в фильме знак того, что при шахах Иран был либеральной страной). Особенно сочувствуешь, когда героиня после первого вояжа на Запад возвращается в Тегеран, где бородатые защитники морали разгоняют молодежные вечеринки и арестовывают парочки, замеченные в том, что держались за руки.
Отметив симпатичное, замечаешь и странности в идеологии фильма. Он одновременно антииранский — этакая платформа для воинственных настроений Буша — Саркози, — но и отчетливо антизападнический (вот в отношении Ленина и СССР он абсолютно корректен). При этом избранно. Он, например, антиавстрийский — школьницей героиня уезжает учиться в Вену, где замечает и мерзкое бюргерство, и ксенофобию. «Персеполис» злюще издевается даже над йодлями. Еще он долбит англичан, корыстно заставивших шахов ради нефтяных интересов превратиться из демократов в тиранов. ЦРУ, пытавшее в шахских тюрьмах. И Запад вообще, продававший оружие во время войны Ирана с Ираком обеим сторонам. Такое антизападничество «Персеполиса» тоже должно нравиться либералам французского образца. Тем более что Францию фильм не обижает.
Не осмеливается он задевать и религию. О том, что антишахская революция обернулась исламской, говорится лишь в аннотациях к фильму. На деле — ни Хомейни, ни-ни. Просто в Иране такие вот общественные порядки, что женщины от девочек до старух обязаны ходить в черном, а на уроках анатомического рисования в вузе разве что нос у натурщицы открыт. Но с другой стороны, самоубийца ли Марьян Сатрапи, чтобы покушаться на религию? И зачем лишние хлопоты Франции — при существующих наполовину конфессиональных конфликтах Парижа с пригородами? .
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.