Мюзик-холл, малый зал (Санкт-Петербург), 27 сентября
В семьдесят три года миинималист-электронщик Фил Ниблок полон сил и чуть не каждую неделю ездит со своими оглушительными пьесами по европейским музыкальным фестивалям.
Где вам удобнее всего играть музыку?
Самое, пожалуй, подходящее место – это собор. Не то чтобы меня волновали вопросы религии, речь скорее об архитектуре. Постепенно заполняешь звуком огромное пространство, он отражается от стен и сводов, умножается, музыка становится все плотнее и плотнее, – волшебные ощущения. Я сейчас заканчиваю новую пьесу, она сделана как раз из звуков церковного органа.
Вы же еще в семидесятых годах делали что-то подобное, когда подсоединяли к органным трубам пылесосы.
Было такое. Но тогда я работал с магнитофонной лентой, а сейчас – на Макинтоше в программе Pro Tools. Это совсем другое дело. То есть никаких пылесосов в моей новой пьесе не будет.
Для вас важна сугубо техническая разница в записи на магнитофон и на хард-диск?
Чрезвычайно. Настолько же для художника важна разница между акриловыми красками и, скажем, акварелью. Технические характеристики носителя – это точка отсчета в моей работе. От нее, понятно, зависят и производственный процесс, и результат.
Я фанат высококачественной аппаратуры. Когда закрутилась вся эта история с техникой hi-end, у меня будто второе дыхание открылось. В моем Маке запротоколированы все моменты, где, скажем, в пьесах подключается первобытный гул в шесть герц, который не улавливается человеческим ухом. Чтобы расслышать микротоновые подвижки в моей музыке, нужна очень хорошая аудиосистема и максимальная громкость. Не выношу звукоинженеров, которые во время концерта убавляют громкость, просто зла на них не хватает. Понимаете, если вы слушаете пьесы Фила Ниблока тихо, чтобы не будить соседей, или в mp3, который урезает частотный диапазон, то вы не мою музыку слушаете, а ерунду какую-то.
Интересно, кстати, какой у вас личный лимит по децибелам.
Ха! Мне ещё не попадался усилитель, который бы заставил меня заткнуть уши. Скорее сами усилители перегорают.
Вы никогда не думали, что невыносимая громкость, инфразвук, желание заполнить пространство музыкой, уплотнять звук, – всё это от желания материализовать свое сочинение, сделать его не просто слышимым, но и осязаемым?
Я, к сожалению, плохой собеседник в таких разговорах. Вы считаете, что я хочу материализовать звуковое событие? Что ж, пусть будет так, ничего стыдного в этом желании нет. Музыкальным критикам куда лучше, чем мне, удается толковать мои пьесы.
Музыкальные критики называют вас минималистом. Это правильно?
Ну, я оказался в неплохой компании, что тут скажешь. Терри Райли, Джон Адамс и Стив Райх повлияли на меня больше, чем кто-либо. С другой стороны, раз уж мы так много говорили о невыносимой громкости моей музыки, то можете свободно называть меня максималистом.
Gомню, как я первый раз попала в Детский мир на Лубянской площади. Ощущение, что ты прям в сказку попал: уххххтыыыы, так классно! У нас в городе такого разнообразия не было. Я запомнила не игрушки, а какой-то отдел, где продавали восковые овощи всякие, яблоки, вот это всё для художников. Какое сокровище! Там краски! Вот это всё, что мы доставали непонятными путями, кто-то с кем-то договаривался, чтобы откуда-то привезли. Дефицит же был.
Когда мы ехали, был ливень огромный: мы только собрались все, нарядились, накрасились, выходим во двор - и вдруг ливень. Но мы приехали, и все было уже подготовлено, красная дорожка со всеми фотографированиями, официальный человек от Академии нам помог пройти и сказал: наслаждайтесь, можете здесь провести сколько угодно времени. Это было как-то вдруг приятно, расслабленная атмосфера, совсем не такая, как мы ожидали.