29.05.2007 | Архив "Итогов" / Книги

Дознание о дознании

Как история оформляется в отдельную науку

Вначале греческое слово "история" значило дознание. Потом "историю" стали понимать как рассказ о минувшем, а еще поздней - как особую разновидность таких рассказов: тех, которые - в противоположность вымыслам и сказкам, быличкам и побасенкам - направлены на установление и передачу истины. Изданная при содействии института "Открытое общество" в рамках программы "Высшее образование" книга Ирины Савельевой и Андрея Полетаева - рассказ о месте истории среди других наук.

История отличается от экономики и социологии, антропологии и географии не предметом (кто же исключит из истории рынок или власть, одежду или нравы, словесность или архитектуру, медицину или даже климат), а взглядом на предмет.

Это взгляд, который во всем видит время. Он сосредоточен исключительно на тех сторонах жизни вещей и деятельности людей, которые раскрываются во времени, а вне временных изменений (но и устойчивости при тех либо иных переменах) попросту невозможны. Иными словами, по предмету эта книга о том, как история оформляется в отдельную науку. А по жанру перед нами - дознание о дознании, рассказ о перипетиях исторической мысли прошлого. Причем рассказ обстоятельный (800 страниц текста!), документированный (таблицы и графики, 80-страничная библиография, четыре именных указателя) и вместе с тем презанимательнейший.

Космические эры греков или индусов и мгновенная вспышка памяти у героя мемуарного романа Пруста "В поисках утраченного времени"; время эпох и поколений, родословного древа и интимного дневника;

священного обряда, земледельческого года и календарного рабочего дня; время редких, но повторяющихся праздников и каждый раз сегодняшних, но неотличимых друг от друга будней; экономических циклов и исторических стадий; время механики и физики, биологии и астрономии; время как ресурс будущего, как скрупулезный счет потерь прошлого и как "разрывы" беспамятства, "рубцы" забвения - как вызревают в историческом времени и соотносятся в исторической науке все эти разные времена (глава вторая "От хронологии к историографии" и четвертая "Циклы и стадии")? Каковы смысл и устройство бесконечных островов-утопий (буквально "нигдей") и стран-ухроний (буквально "никогданий"), которые в поисках вечности и борьбе со временем и пространством снова и снова возводит человеческий ум - от древних греков до современных фантастов (об этом идет речь в третьей главе "Всемирная история")? Можно ли согласовать друг с другом истории, разделенные в Новое время между различными частными науками, объединив их "духом времени", как это делал в XVIII веке Гердер, или "эпистемой", как предложил в XX столетии Фуко?

Возможен ли в исторической науке эксперимент наподобие тех "опытов со временем", которые ставил один из любимых героев Борхеса, английский мыслитель Джон Уильям Данн (подобным занятиям посвящена последняя глава "Историк играющий")?

Обязательно ли связаны время и число, может ли история существовать без хронологии (постмодернистская теория "дехронологизации", о которой идет речь в главе шестой)? Авторы книги - труда, как они подчеркивают, не философского, а исторического - разбирают эти головокружительные вопросы, обращаясь к пониманию природы времени у Аристотеля и Платона, к трактовке вечности у Беды Достопочтенного и Фомы Аквинского, к истолкованию смысла и системы истории - у Гегеля и Маркса, Ранке и Конта, Тойнби и Вебера, Коллингвуда, Броделя и Уоллерстайна... "Ни одна из проблем не волновала и не мучила его так, как неисчерпаемая проблема времени". Эти слова, сказанные про выдуманного героя борхесовской новеллы, верны, как всегда у Борхеса, для человечества в целом.

Неисчерпаемая книга Ирины Савельевой и Андрея Полетаева заканчивается хвалой историку и гимном его "игре":

"Он играет с героями и армиями, царями и мельниками, партиями и толпами. Он вновь и вновь готовится к битвам, которые давно отгремели... Он определяет курс кораблей, затонувших столетия назад, пересчитывает золотые монеты и бочки с вином. Он играет эмоциями и чувствами людей: их волей, слабостями, страстями. Он манипулирует обстоятельствами. Он создает структуры даже не так, как по чертежам воссоздают разрушенные здания, - он создает сами чертежи. Он играет столь самозабвенно, что дает советы умершим! И все эти вольности он может позволить себе благодаря игровому компоненту истории, открывающей возможности "иного бытия" в ином времени".

Источник: "Итоги", №48, 1997,