27.08.2005 | Театр

Буря в стакане крови

Завершился Авиньонский театральный фестиваль

Один из крупнейших и самых престижных театральных форумов мира – Авиньонский фестиваль - представил в этом сезоне более 50 постановок одной лишь основной программы. Их показы составили около трехсот спектаклей, на которых побывали около 100 000 зрителей.

Однако шел фестиваль под аккомпанемент набиравших обороты споров о его художественной состоятельности, в ходе которых многие уважаемые персоны и издания говорили ни больше ни меньше как о провале и катастрофе.

Если для всего мира Авиньонский фестиваль – это международный смотр искусства, то для французов это ещё и «опора чувства собственного достоинства национальной культуры», как провозглашает пресса. Основанный легендарным Жаном Виларом в 1947 году, фестиваль во многом восстановил самоуважение нации после Второй мировой войны. И не случайно для этого был выбран Авиньон – город, где по воле французского короля Филиппа IV, победившего Святой престол, добрые три четверти всего XIV века находилась резиденция римских пап.

Театр на Святом престоле

Грандиозный Папский дворец, возвышающийся над живописным лабиринтом извилистых узеньких улочек и средневековых домов, стал главной театральной площадкой фестиваля. На сцене, устроенной посреди его внутреннего двора, блистали все знаменитые актеры страны - от Жерара Филиппа до Жана-Луи Трентиньяна, который в этом году весь вечер читал со сцены Папского дворца Гийома Апполинера под музыку Эрика Сати.

Жан Вилар вовсе не стремился создать театральный монумент. Напротив, фестиваль изначально планировался экспериментальным. Тем не менее здесь всегда помнили, что театральное дело в Авиньоне водружено на бывший Святой престол. И всякий раз ревниво проверяли, соответствует ли сценическая деятельность статусу места.

Программа нынешнего года, составленная бельгийским режиссером Яном Фабром преимущественно из экспериментальных опытов современных авангардных хореографов, вызвала множество горячих протестов именно с этой точки зрения. L'Humanite окрестила представленный репертуар «торжеством мастурбирующего аутизма», а Le Figaro в одной из передовых статей назвала фестиваль «артистическим и моральным бедствием». Министр культуры Франции Рене Доннедье де Вабр счел нужным прибыть в Авиньон и устроить встречу с журналистами. Он ненавязчиво напомнил о том, что государство тратит на фестиваль немалые суммы, заверил, что «не вмешивается в творческий процесс, но пристально за ним следит», подчеркнул, сколь важно все то, что пишут о фестивале, особенно накануне его 60-летия, а затем пару часов слушал, кто что думает об авиньонских театральных проблемах.

Скандал было бы проще всего объявить рутинным спором новаторов и консерваторов. Дескать, одни, не щадя сил, делают современное искусство, а другие закоснели в приверженности традициям и только мешают новым талантам. Но нет. Эта спасительная тема была подробно обсуждена и решительно отставлена в самом начале споров.

Обман ожиданий

Главная претензия, повторявшаяся большинством критикующих, состояла в том, что «фестиваль опасно и неоправданно отклоняется от курса, ради которого он был задуман». Речь шла, во-первых, о том, что Авиньон все-таки хотели бы видеть прежде всего местом интерпретаций драматургии. Пусть она будет шокирующей, пусть трактовки будут вызывающими, но дайте тексты! Тем более что для современного танца есть известный фестиваль в Монпелье, для оперы – Экс-ан-Прованс и легендарный древний амфитеатр в Оранже, для балета – Лион. И все это в двух шагах от Авиньона, на территории меньше Московской области.

Для нации, создавшей искусство декламации и готовой весь вечер любоваться актером, всего лишь читающим стихи, такие требования, должно быть, закономерны. Винсент Бодрийяр, один из директоров Авиньонского фестиваля, санкционировавший «смену курса», был вынужден согласиться, что парочка пьес Шекспира, возможно, сняла бы напряжение.

Другая претензия – что Фабр собрал «междусобойчик» из своих коллег по цеху, тогда как раньше в Авиньон приезжали всемирно известные «первые лица». Уж если из смежных с драмой танцевальных жанров, то не мельче Мориса Бежара или Пины Бауш. В данном же случае из «первых лиц» были хореограф Уильям Форсайт, режиссер Томас Остермайер и упомянутый актер Жан-Луи Трентиньян. Остальные – из «широко известных в узких кругах».

Кроме того, на руководство фестиваля обрушились за то, что оно лишь мучает зрителей почем зря, выдавая лабораторные (и притом неудачные) опыты за искусство, а также спекулируя обращением к болезненным социально-психологическим проблемам, не умея сделать с ними на сцене что-либо путное.

Почти все газеты подсчитывали, со скольких спектаклей уходила возмущенная публика, и цитировали одну из зрительниц. Она, покидая спектакль Паскаля Рамбера «Le Debut de l'A», в сердцах спрашивала представителей фестиваля: «Что мы вам сделали? Почему вы заставляете нас терпеть это полтора часа?»

«Это» по большей части было связано с пластическим изображением всевозможных телесных мук и депрессивных состояний, экстатических или сомнамбулических. С обилием наготы, подчеркнуто отталкивающей. Со сценами, томящими публику в ожидании сценического события, которое таки не наступает. И прочими «обманами ожиданий» - приемом известным, но использованным сверх меры. Например, когда (у того самого Рамбера) вместо танцев вам долго показывают фильм с рассуждениями людей о том, что бы они взяли с собой в следующую жизнь, если бы этот мир погиб в катастрофе, а потом 15 минут демонстрируют киноизображение человека на берегу пустынного океана. Или, как у Карин Сапорта, зазывают на таинственные действа в узком коридорчике, где перед вами, освещенные слайдами с неразборчивыми пейзажами, расхаживают девицы в трусиках, то снимающие, то надевающие фартуки.

За подобные фантазии хореографа Жизель Вьенн чуть не обвинили в подстрекательстве к педофилии. Вместо танца она заставила участниц спектакля «Прекрасный белокурый ребенок» изображать девочек, изнемогающих от желания и бесконечно терзающих кукол, то пеленая их, то укладывая в гробы. Хореографу Кристиану Риззо, которого поначалу пытались рекламировать, повезло. Его «Soit le plus etat» сочли попросту скучным и были раздражены невыносимо громким рок-музыкальным сопровождением. Повезло и Виму Вандекейбусу, загнавшему публику в настоящий карьер (специальную сценическую площадку недалеко от Авиньона), где его актеры изображали танцы «отголосков катастрофы, о которой мы ничего не узнаем». Его лишь упоминали в общих перечнях примеров, как негуманно нынешний фестиваль обращается с человеком во всех его ипостасях. То есть со зрителями, исполнителями и самим образом человеческой личности, которая в большинстве случаев оказывается не объектом внимания, а лишь материалом для проявления не! ких комплексов самих постановщиков. Были и прямые обвинения в «презрении к подавляющему большинству публики». 

Театр для большинства
Между тем в этих обвинениях не фигурировали ни радикальная по хореографии постановка Форсайта, ни крайне жесткий, но великолепный в профессиональном отношении спектакль Остермайера. А за тирадами о морали, национальном престиже и стратегическом курсе ощущалось, что подлинный предмет дискуссий – понятие профессионализма, обсуждать которое труднее всего, тем более в области с такими размытыми критериями, как авангардный пластический театр.

Но для упомянутого «большинства публики» все эти серьезнейшие темы, а также гибельные перспективы фестиваля и дискуссии, были, вероятно, заметны так же, как буря в стакане воды. Точнее крови (если учесть преобладающую тематику). Ведь страсти бушевали лишь по поводу основной программы фестиваля. Но была ещё и необъятная off-программа, а также спектакли местных и приезжих антреприз, приурочивших свои выступления к летнему наплыву туристов, а также неутомимый карнавал ряженых, затопивший все улочки и площади древнего центра Авиньона.

Все это и поглощало внимание пресловутого «большинства». Как не разинуть рот при виде процессий африканцев или индейцев, разряженных в пух, прах и перья, вопящих и колотящих в барабаны? Как не остановиться около уморительных марионеток и актеров, способных свернуться клубком и умещающихся в дорожные сумки? Как не восхититься жонглерами, вокруг которых летают десятки горящих факелов, мячиков или апельсинов, раздаваемых потом малышам из числа зрителей? Ну а зазывалы, рассовывающие всем подряд рекламные буклеты спектаклей в залах и передвигающиеся повсюду как пешком, так и на ходулях, повозках, лошадях, велосипедах, – отдельный спектакль, который разыгрывают специально для вас со страстью, самоотдачей и юмором, не позволяющим забыть, что все это лишь игра. Та самая, которая может возникнуть из ничего и благодаря которой театр дышит, где хочет, хоть в раззолоченном зале, хоть на площади. Почти как Дух Святой.

Источник: "Газета", 2.08.2005,