29.03.2007 | Архив "Итогов" / Память

Гость из будущего

5 ноября 1997 года скончался Исайя Берлин

Биография Исайя Берлин родился в Риге 6 июня 1909 года
1915 - семья переезжает в Санкт-Петербург
Март 1919 - семейство покидает Россию, поселяется в Великобритании. Исайя, говорящий  на русском и немецком, едва знает английский. В июле того же года получает первую премию за английское сочинение в одной из престижных школ.
1931 - заканчивает Оксфордский университет (Иосиф Бродский о Берлине и его однокашниках, поэтах Уистене Одене и Стивене Спендере: "Я понял, что огромной долей душевного здоровья обязан людям одного поколения, оксфордскому выпуску примерно 1930 года") 
С 1932-го преподает в различных колледжах Оксфордского университета
1939 - выходит монография "Карл Маркс, его жизнь и окружение"
1941-1945 - сотрудник британского посольства в США. Его еженедельные депеши об общественном мнении Америки не пропускает Черчилль; в 80-е годы они не раз выходят отдельными изданиями, сейчас в компьютерных каталогах крупнейших книжных магазинов значатся с пометкой "трудно достать"
Осень 1945-го - 6 января 1946-го - работает в посольстве Великобритании в СССР. Встречается с Корнеем Чуковским и Борисом Пастернаком в Переделкино, с Анной Ахматовой в ее ленинградской квартире в Фонтанном доме (после польского писателя Юзефа Чапского в ташкентской эвакуации Исайя Берлин - второй иностранец, которого Ахматова видит за все послереволюционные десятилетия: "пять встреч в старинном полумертвом городе в проклятом доме", как сказано в наброске ахматовской драмы "Сон во сне", переворачивают ее душевную  жизнь и провоцируют, как она считает, карательное ждановское остановление)
1954 - выходит книга "Еж и Лиса: О взглядах Льва Толстого на историю", четыре лекции о русской интеллигенции 40-х годов XIX века (впоследствии они составили цикл "Замечательное десятилетие" на радио Би-би-си)
1955 - пишет программное эссе "Историческая неизбежность" с критикой гегелевско-марксистской концепции законов мировой истории ("исторического оккультизма" по формулировке Берлина)
1956 - выпускает комментированную антологию "Век Просвещения"; снова приезжает в Москву, навещает Пастернака, читает его роман "Доктор Живаго", звонит гостящей в столице Ахматовой (опасаясь за судьбу только что освобожденного из лагеря сына, она отклоняет предложение о личной встрече)
1957-1967 - преподает социальную и политическую теорию в Оксфорде (при вступлении в должность произносит знаменитую речь "Два понятия свободы"), президент-основатель Вольфсоновского колледжа
1957 - посвящен в рыцарское звание
1965 - в последний раз встречается с Ахматовой во время ее приезда в Великобританию
1974-1978 - становится президентом Британской академии
1977 - награжден Иерусалимской премией за защиту свободы человека
1978-1980 - издательство Оксфордского университета публикует четыре тома  философских работ и историко-философской эссеистики Берлина
1983 - удостоен премии Эразма Роттердамского за вклад в европейскую культуру
1987 - получает в Италии премию Джованни Аньелли за свои труды о моральных сторонах жизни современных развитых обществ
1990 - публикует сборник "Кривая древесина человеческой природы: главы из истории идей"
1992 - "Четыре очерка о свободе" (1969) выходят в Лондоне в русском переводе
1993 - выходит в свет книга "Северный маг: Иоганн Георг Гаманн и истоки современного иррационализма"
5 ноября 1997 - скончался в Лондоне "Полно мне леденеть от страха, /Лучше кликну Чакону Баха, / А за ней войдет человек... / Он не станет мне милым мужем,/ Но мы с ним такое заслужим,/ Что смутится Двадцатый Век". Эти строки "Поэмы без героя" вместе с циклами Ахматовой "Cinque" и "Шиповник цветет" посвящены Исайе Берлину.

Для читающих по-русски имя Берлина связано в первую голову с Ахматовой и Пастернаком, гостем которых он был послевоенной осенью-зимой и подробные воспоминания о которых на исходе 70-х годов напечатал ("Я всю жизнь писал о Белинском, Герцене, Писареве, кто у вас теперь их читает? - говорил он в интервью "Общей газете" в 1993 году. - Меня знают единственно как человека, встречавшегося с Ахматовой, Пастернаком".)

Пастернак и Ахматова - наряду с мемуарами Надежды Мандельштам и Лидии Чуковской, а потом юбилейным эссе Бродского к 80-летию сэра Исайи - можно сказать, представили Берлина России 90-х.

Что ж, рекомендатели, каких поискать. Но это могли (и давно!) сделать и другие из его знавших, скажем, сотрудники, гости и публика лондонского Ковент-Гардена, директором которого он долгое время был. Или Черчилль и Эйнштейн, Фрейд, Стравинский либо Пикассо, дирижер Артуро Тосканини либо пианист Альфред Брендель, писатели Андре Мальро и Томас Стернс Элиот, Вирджиния Вулф и Олдос Хаксли, философы Бертран Рассел и Людвиг Витгенштейн. Да ведь, в конце концов, многие из нас могли и сами быть среди свежих читателей эссеистических сборников Берлина "Четыре очерка о свободе" в 1969 году, "Русские мыслители" в 1978-м и "Чувство реальности" в 97-м. Так-то оно так, но последняя из названных книг до наших краев пока не дошла, и нет никакой уверенности, что вообще дойдет, а остальные до 90-х были замурованы в спецхранах Ленинки и Салтыковки, Иностранки и ИНИОНа: сколько человек их там прочли - дюжина, две?

Выпав из круга реальных современников Берлина ("Время у них остановилось году в 1928-м", - вспоминал он Москву), не оказавшись его соратниками в живой работе, мы теперь, как обычно в России, принимаем "крупнейшего либерального мыслителя современной эпохи" уже общепризнанным авторитетом, завершившим свой путь классиком.

Но пьедестал - место для Исайи Берлина не подходящее. Видя тома сочинений английского мыслителя и перелистывая их, словно страницы европейской истории Нового времени - от Италии на рубеже XVII-XVIII веков до послесталинской оттепели, - не будем забывать, что в основе подавляющего большинства его работ - устные сообщения в ответ на сиюминутный заказ и заметки по вполне конкретному случаю ("Я как таксист, - говорил про себя Берлин, сегодня летевший в Японию, завтра в Соединенные Штаты, а послезавтра в Израиль. - Вызывают - еду".)

 

Помесь тетерева со спаниэлем

Один из серьезнейших своих докладов по философии личности и выражению  ее в языке Берлин, причем в присутствии Витгенштейна, делал на примере переживания своей, индивидуальной, никому другому не передаваемой зубной боли (потом Берлин и Витгенштейн полтора часа  полемизировали друг с другом, после чего Витгенштейн пожал докладчику руку со словами: "У нас была отличная дискуссия" - всякий, кто знает архитолстовскую прямоту Витгенштейна, поймет, что это был высший балл).

А Берлина, шагающего домой с вечным плейером, - Бродский  увидел в нем "помесь тетерева со спаниэлем" - и вовсе было впору спутать с его студентами-битломанами, разве что слушал он обычно своего любимого Верди, которому, кстати, и посвящалась его первая юношеская публикация.

Берлин по всему своему складу и воспитанию воспринимал душевную жизнь человека и историю человечества как драму с открытым концом. Тем не менее в апреле 1994 года он писал в Россию: "Я никогда в жизни не впадал в отчаяние" и в скобках добавлял: "Возможно, это признак недостаточной глубины характера".

Главным предметом Берлина было моральное самосознание,  историческая и политическая мысль Запада. Его постоянные герои - Вико и Монтескье, Берк и де Местр, Гегель и Шеллинг, Бакунин и Герцен (на вопрос анкеты  "Франкфуртер Альгемайне" "Кем бы Вы хотели быть?" он ответил: "Герценом"), Тургенев (он переводил его "Первую любовь" и "Месяц в деревне") и Толстой. Неравнодушный к каждому ("Его специальность - чужие жизни", - писал Бродский), либерал Берлин спорил в них и с просвещенческим гимном природе и разуму, и с романтической идеологией органического целого и надмирного провидения. Однако в отличие от большинства либералов Берлин вслед за Гердером не просто отдавал должное идеям национального самоопределения, но и предвидел их буйный всплеск в ближайшие десятилетия, в том числе, в стране, где жил (сам он, потомок любавичских хасидов, впрочем, говорил, что "евреям всюду не по себе" и считал себя "скорее преданным англофилом, чем англичанином"). Интерес к "контр-Просвещению" и вел его (помимо биографии) к России, где Просвещение и Романтизм переплелись до неразберихи, а образованное сословие безнадежно увязло в поисках символов национального целого и вновь и вновь оказывалось на "пути реакции и прогресса одновременно".

 

Невозможно сразу иметь все

Среди понятий - не понятий-отмычек, а понятий-предпосылок и вместе с тем понятий-проблем, с которыми Исайя Берлин работал как философ и историк, выделю всего несколько. Во-первых, искренность взглядов и действий каждого своего героя. Для Берлина всякий интересный, пусть даже неприятный ему человек думает и ведет себя так, а не иначе вовсе не ради выгоды или перед кем-то позируя, но поскольку считает это правильным. Ясно, что такому взгляду чужды и самоуверенная нетерпимость к чужой позиции, и непобедимое желание разоблачить за ней  скрытое-де "второе дно", докопаться до подноготной.

Во-вторых, Берлин полагает, что различные направляющие человеческую жизнь ценности - вера, любовь, истина - непримиримы  на практике и несоизмеримы ни на какой  отвлеченной шкале.

"Невозможно иметь сразу все",- пишет он в "Четырех очерках о свободе", понимая, что эта простая мысль "может свести с ума тех, кто жаждет окончательных решений и единственной, всеохватывающей системы, вечность которой гарантирована". Тут - поле боя, почему и выходом может быть (и это в-третьих) только компромисс, какое-то хотя бы временное уравновешивание разных сил, условное примирение противоборствующих импульсов при постоянном сознании, что никогда не исключена ошибка. А отсюда - последнее: "При неотменимости выбора между равно абсолютными вехами, в которой и состоит характернейшая особенность человеческого удела", для подобного шага необходима свобода.

Всепоглощающий детерминизм, будь то при индивидуальном решении каждого человека или в общем существовании народов, все эти поиски в истории "ловко состряпанного либретто с хорошим концом" для Берлина неприемлемы. И по вполне ясной для него, хоть и необычно звучащей для нас причине: если подобная идея однозначности  "когда-нибудь получит широкое распространение, войдет в структуру общепринятых мыслей и действий, то смысл и использование всех понятий и слов, игравших и играющих в человеческом мышлении центральную роль, начисто обесценится или должно будет в корне измениться". Человек и мир, как бы говорит нам Берлин, сложны, и начались они не с нас и не нами, а потому попробуем по возможности внимательно отнестись к уже существующему. Перед нами тут не простодушный взгляд адамова детства человечества (или неуемного варварства вечно юных "скифов", опять готовых возводить очередные парадизы), а как раз наоборот - выношенное воззрение периода человеческой взрослости.

Кстати, этот мужественный взгляд вовсе не исключает терпеливого внимания к новому, к "экспериментам жизни" (сэр Исайя любил это выражение основоположника либеральной философии Джона Стюарта Милля).

Расхожей метафорикой непобедимой "натуры" - человека ли, общества ли - Берлин если и пользовался, то лишь в отрицательном смысле. Он был согласен с формулой Канта о "кривых горбылях человеческой природы", из которых вряд ли получится что-нибудь уж очень прямое. Для Берлина человек, свободно действующий в истории, - сам себе хозяин, единственный господин своей жизни и мысли. А потому он всегда произведение, хорошее или плохое, своих собственных рук, за что и отвечает лично. Понятно, что ни малейших приятностей такая самоответственная свобода не обещает.

"Все вещи на свете, - заключает Берлин свою речь "Два понятия свободы", - лишь таковы, каковы они есть и не сулят ничего другого. Свобода - это свобода, а не равенство или непогрешимость, не справедливость или культура, не счастье людей или твоя спокойная совесть".

Источник: "Итоги", №45, 1997,