15.09.2005 | Интервью / Фотография

Это не делается щелчком пальца

Беседа с директором Московского дома фотографии Ольгой Свибловой

Церемония награждения лауреатов пятого ежегодного конкурса на лучший фоторепортаж о Москве «Серебряная камера 2004» прошла в Московском доме фотографии. Гран-при получили классик отечественной фотографии Владимир Вяткин за три серии работ (номинация «События и повседневная жизнь»), молодой фотограф Сергей Берменьев за серию черно-белых постановочных портретов знаменитостей «Образы» (номинация «Лица») и молодой арт-тандем Юлия Бычкова и Йорн Бёрнер за серию «Игра в 70» (номинация «Архитектура»).

Подобные результаты поразительны: в конкурсе, проходившем под личным патронажем мэра Москвы Юрия Лужкова, победил проект, воспевающий советскую модернистскую архитектуру, столь нелюбимую столичными властями. О том, как совмещать несовместимое – быть жестким менеджером и оставаться творческой личностью, – а также о планах будущего переезда Московского дома фотографии Александр Змеул поинтересовался у его директора Ольги Свибловой.

- Что движет вами в вашей бурной деятельности, как вам вообще все это удается?

- Ничего страшного я не вижу в том, чтобы послужить государству, которое меня выучило, сделало такой, какая я есть, и какое бы оно ни было – оно моё родное. Ничего страшного в том, чтобы на него поработать, нет. Мне нравится то, что мы делаем, мне интересно – и я плачу за это бессонными ночами, пребыванием на работе в субботу, воскресенье. Но взрослый человек понимает, что за все удовольствия надо платить, они не падают с неба.

- Есть некий стереотип представлений о московской официальной, даже официозной культуре: если певец, то Газманов, если скульптор, то Церетели. Вы вписыватесь в этот ряд?

- Давайте сегодня не будем говорить об официозной культуре. У нас была оппозиция официального и неофициального искусства, она была снята к концу 80-х годов. На сегодняшний день каждое учреждение культуры отвечает само за себя. Оно может жаловаться, как и мы жалуемся, на то, что не хватает денег. Но с другой стороны, мне дают возможность работать. Если я сегодня скажу, с каким бюджетом мы работаем, то со мной не будет говорить ни один серьезный зарубежный музей или фестиваль. Потому что они мне просто не поверят. Но я вам могу сказать, что можно за малые деньги сделать много, а можно за большие не сделать ничего. Ровно так же, как можно прилично выглядеть в одном платье, которое куплено за 100 долларов, а можно неприлично выглядеть в 10-ти купленных за 10 тысяч. Это зависит от головы.

Конечно, мне приходится учиться быть чиновником в определенные моменты. Нельзя сказать, что я каждый день живу в Комитете по культуре, но, когда мне надо было написать письма, надо было научиться их писать. Надо грамотно подать заявку – и, возможно, тогда тебе грамотно ответят. Бывают задержки, проволочки, но это нормальная история любой государственной машины. Но если ты находишь время и настаиваешь, то тебе рано или поздно помогут. У меня не было таких случаев, когда бы я кричала, а мне не помогли.

- В МДФ происходит огромное количество событий: десятки выставок, международные фестивали, исследовательская, издательская работа. Как вам удается управлять этой машиной?

- Вся наша деятельность строится стратегически выверенно. Мне хочется сделать выставку, например, Джоэля Питера Уиткина. И тем не менее я 8 лет ждала, прежде чем её сделала. Я готовила к этому публику, я должна была сделать так, чтобы эта выставка попала на территорию, которая её примет. То же самое было с Орлан. Я должна подать фотографа в таком контексте, который готов к тому, чтобы это принять. Когда ты показываешь современную фотографию, надо понимать, что есть жесткая стратегия показа истории фотографии: бывает, иногда показываешь фотографа сначала в групповой экспозиции, потом одной маленькой выставкой, а потом большой ретроспективой. Потому что ты внедряешь в общественное сознание что-то важное, и это не делается щелчком пальца. Поэтому огромная и широкая деятельность МДФ, как мне кажется, имеет внутреннюю жесткую логику.

- При такой напряженной деятельности у Вас по-прежнему нет полноценного здания, отвечающего современным требованиям.

- Мы застряли со строительством здания, потому что уже 6 лет существует решение правительства Москвы о нашей реконструкции. Уже 2 года существует окончательно выполненный проект реконструкции здания на Остоженке, выполненный в «Моспроекте-4» Андреем Боковым. Во многом то, что мы застряли, – моя ошибка, потому что сначала нам предлагали здание, куда мы бы могли временно переехать, но где нельзя проводить выставочную деятельность. Но остаться без выставочного зала было бы смерти подобно. Адаптировать то, что мне предлагали, казалось долгим и трудным процессом. Казалось, что проще всего построить здание из временно возводимых конструкций. Эту идею мгновенно поддержал мэр Москвы Лужков. Мне выделили асфальтовую площадку, где когда-то стоял цирк-шапито, – на самой границе Нескучного сада у Третьего транспортного кольца. Началась стройка, за это время пошел кавардак с изменением законодательства в области строительства на территории памятников архитектуры и прилегающих к нему территорий, и мы попали в эту мясорубку. При этом начались работы, в эту стройку вложены государственные деньги – деньги налогоплательщиков, в том числе и мои, как налогоплательщика. Тем более что Парку Горького (а на его балансе было бы это здание) очевидно нужен объект культуры. Дальше начинается борьба жителей, которые кричат, что это только первая ласточка, дальше будут бордели, казино и т.д.

Поэтому на сегодняшний день это здание на территории Парка Горького оставлено в том виде, в котором оно оставлено, и я надеюсь, что будет найден разумный консенсус. Здание строилось для парка, и я надеюсь, оно будет достроено.

- Тем не менее Вы  всё-таки начали реконструкцию здания на Остоженке. Выходит, найдено какое-то временное решение?

- Эксплуатировать здание на Остоженке я больше не имею права. Я отвечаю за жизнь сотрудников, за сохранность фондов и за жизнь посетителей. Здание с деревянными перекрытиями, усадка потолков при нашей посещаемости – 18 см, а это на грани ЧП. Поэтому надо переезжать немедленно и переходить к стройке. Правительство Москвы помогает мне сейчас найти помещение, для того чтобы мы перевезли фонды. И ищет сейчас здание для продолжения выставочной деятельности, потому что нельзя потерять обретенную за эти годы публику. Наш переезд должен осуществиться не позже сентября, соответственно выставочную программу надо начинать не позже октября. Вариантов переезда два – цокольный этаж Манежа и помещения в Гостином дворе.

- У Вас особое отношение к публике. У Вас, очевидно, нет синдрома музейного работника, у которого одна цель – уберечь музейные ценности, а лучший способ это сделать – вообще не иметь посетителей. В МДФ же наоборот, даже на вернисажи можно попасть без пригласительного.

- Я считаю, что вместо того чтобы в чинной чопорной пустоте водить пять випов на открытии выставки, лучше иметь вернисаж, на который пришла тысяча человек. Я считаю, даже если люди потолкались, это дает возможность тому, кто не рассмотрел выставку на вернисаже, прийти потом. А тому, кто рассмотрел, рассказать другому –  «ты знаешь, было интересно». Эта нормальная циркуляция информации из рук в руки дает не меньше, чем все СМИ вместе взятые. А то, как удался вернисаж, говорит во многом о том, как и каким образом будет существовать выставка, жить отведенные ей месяц-два. Кстати, на западе большие хорошие выставки стоят по три месяца, у нас хоть ангела поставь - будет крыльями махать, а через три месяца публика начинает уходить. Видимо, в городе так много всего происходит, что идеальный срок для выставки – месяц-два.

У нас в среднем 30 тысяч человек в месяц, 70% публики – люди до 30 лет. Они могли пойти черт знает куда, но они пришли в музей, который до 9 вечера полон. Мы единственный музей Москвы, который работает до 21. В следедующем здании, если мы туда переедем, мы будем работать до 22. Людям хочется пойти, поговорить, музей – место встречи, и это при том, что у меня здание в аварийной ситуации, нет элементарного кафетерия, где люди могут посидеть и обсудить выставку. Даже гардероба нет, а все равно ходят и проводят время.

- Как всё-таки правильно называется учреждение, которое вы возглавляете? Иногда вместо привычного МДФ можно услышать малопонятное «Московский мультимедийный комплекс актуальных искусств»...

- Есть МДФ, который уже стал брендом. Но официальное название нашего упреждения – государственное учреждение культуры и образования "Московский мультимедийный комплекс актуальных искусств". Мы начали выходить с этим названием очень осторожно, потому что оно очень громоздкое. Я его сама придумала – удачно или неудачно, мне трудно судить, но это название было придумано, потому что оно освобождает руки и отвечает тому, как развивается сегодня процесс в искусстве, – это мультимедийный комплексный процесс. Как название – плохо, поэтому у нас будет другой бренд. Будет АртМультиМедиа Комплекс, который мы сейчас как раз лицензируем. И мы очень осторожно позиционируем это название, вводя его в сознание людей, прежде всего когда мы работаем с такими современными проектами, как, например, «Вторжение» на Московской биеннале современного искусства.

Структура нашего учреждения культуры такова: это музей Московский дом фотографии, у которого остались все музейные функции, это международная фотошкола, которая вскоре откроется, и издательская деятельность. Также мы создаем сайт «Фотолетопись России. Проект фотоархивации российской истории». К сожалению, сейчас он находится на реконструкции, но тем не менее работа по его наполнению идет, и мы надеемся показать его во всем цвете и во всей красе к концу этого года. Когда-нибудь на фоне этого сайта будет создана игра по русской истории, и, вместо того чтобы играть в стрелялки и бодалки, посетители будут с такой же увлеченностью гулять по русской истории. Пойдешь направо – впадешь в НЭП, налево – в первую пятилетку. Я уверена, что люди будут играть в интеллектуальную историческую игру с не меньшим удовольствием, чем играют в стрелялки.

Источник: "Полит.ру", 27.07. 2005,