16.10.2006 | О прочитанном

Медь Алкивиада

Вы думаете - это Алкивиад любуется собой, нет - это автор видит себя в Алкивиаде

          А. Ж.

Ответ Наталии Мазур Дорогой коллега, искренне рада, что не избалованный вниманием текст Баратынского обратил на себя внимание достойнейших специалистов. Еще больше радуют меня неумышленные и от того тем более убедительные совпадения между нашими интерпретациями этой эпиграммы. Чтобы подтвердить наши совпадения, а заодно и скорректировать то представление о моем докладе, которое сложилось у Вас, а следом грозит передаться и нашим с Вами читателям, позволю себе привести из него несколько пассажей.

Мой друг Алик Жолковский прислал мне рукопись своей статьи, в которой он среди прочего обсуждает доклад талантливого филолога Наталии Мазур на Эткиндовских чтениях. Доклад этот был посвящен эпиграмме Баратынского «Алкивиад». Жолковский сообщает, что хотя обычно эпиграмма эта трактуется как образ тщеславия, Мазур соотнесла эпиграмматическое описание Алкивиада с каноном изображения поэта в позе меланхолии и увидела в Алкивиаде фигуры Байрона, Пушкина и даже самого Баратынского. Я не был на эткиндовских чтениях, аргументации Мазур не знаю, но мне показалась странной сама возможность превращения Алкивиада в романтическую фигуру меланхолии.

Алкивиад – талантливый генерал, демагог, беспринципный предатель, развратник, человек неудержимой активности и авантюризма как-то совершенно не вязался с задумчивым поэтом-романтиком. Это все равно, что превратить в модель меланхолии Цезаря или Нерона. Мне показалось, что в тексте Баратынского должен быть какой-то секрет, который позволял бы столь неожиданную метаморфозу.

Вот текст стихотворения «Алкивиад»:

Облокотясь перед медью, образ его отражавшей,
Дланью слегка приподняв кудри златые чела,
Юный красавец сидел, горделиво-задумчив, и, смехом
Горьким смеясь, на него мужи казали перстом;

Девы, тайно любуясь челом благородно-открытым,
Нехотя взор отводя, хмурили брови свои.
Он же глух был и слеп; он, не в меди глядясь, а в грядущем,
Думал: к лицу ли ему будет лавровый венок?

Что описывает Баратынский? Алкивиада, облокотившегося «перед медью», отражавшей его образ, и запустившего пальцы в волосы, от чего открылось его чело (эти пальцы в волосах и «чело», конечно, и есть то, из чего возникает романтический портрет меланхолика). Репутация Алкивиада и его красота заставляют окружающих видеть в нем нарцисса, поглощенного собственным отражением. Отсюда злобные смешки мужчин, и любование дев. Смесь ненависти и любования – это, конечно, главная черта восприятия Алкивиада окружающими и у Плутарха и у Фукидида, которые подчеркивали неспособность людей увидеть его, понять его сущность, неспособность, провоцирующую бесконечные трагические заблуждения на его счет.

У Баратынского, как и у древних историков, мужи  и девы ошибаются. Алкивиад – не нарцисс и не смотрит в зеркало. Он грезит о грядущем и примеряет на себя лавры бессмертного победителя. И в этом контексте характерен выбор Баратынским странного слова «медь» вместо какого-нибудь «зерцала». Алкивиад направлен на совершенно иную, незеркальную медь, это может быть медь фанфар, возвещающих славу, но, скорее всего это медь памятника (он, так сказать, видит себя уже «медным всадником»). Вообще необычайно интересно, как Баратынский использует семантическую неопределенность слова «медь», чтобы создать собственную систему действующих в тексте зеркал.

Тут, кстати, возникает непростой вопрос – что такое эпиграмма Баратынского: экфрасис (то есть описание картины или скульптуры) или нет? Нельзя исключить того, что Алкивиад потому оказывается перед медью, что сам он уже медный, то есть статуя. Но возможно, что медь тут появляется, как признак превращения Алкивиада в статую в самый момент созерцания. «Глух и слеп» вполне могут характеризовать изваяние. Но дело не в этом. Возникает вопрос, почему мужи и девы не видят в Алкивиаде будущего героя, но исключительно нарциссического денди? Ведь тема слепоты прежде всего касается их самих – наблюдателей, а через них –  и нас  – читателей-наблюдателей, занимающих то же положение, что мужи и девы стихотворения. Ответ заключается в том, что Алкивиад предстает перед мужами и девами, как их зеркальное отражение. Они собственно и видят в меди зеркало, потому что смотрятся в него. Это подтверждается фукидидовской интерпретацией отношений Алкивиада с народом (чем собственно, на мой взгляд, и объясняется выбор именно Алкивиада, а не нарцисса Баратынским). По Фукидиду, только лидеру, которому завидовали и которого ненавидели, афиняне могли доверить свою судьбу (только в нем узнавали себя). В этом для Фукидида – одна из причин финальной катастрофы Афин. Афиняне и мы способны видеть в Алкивиаде только любующегося собой нарцисса, потому что видим в нем наше собственное отражение. Зеркало в данном случае выступает как абсолютный механизм слепоты.

Такого рода встроенное в стихотворение ослепляющее зеркало и позволяет в конце концов прочитать Алкивиада как меланхолического поэта, так как оно парадоксальным образом всегда отражает в себе самого интерпретатора. Зеркало это настолько нарциссично, что позволяет увидеть в нем даже автора стихотворения -- самого Баратынского – меланхолического поэта. Это желание увидеть в Алкивиаде отражение самого поэта для меня чрезвычайно показательно, так как безоговорочно превращает медь в нарциссическое зеркало.

Вы думаете - это Алкивиад любуется собой, нет - это автор видит себя в Алкивиаде. А по существу не только автор стихотворения, но и доклада или статьи. Зеркало Алкивиада отражает мир филолога и его представления о романтических поэтах пушкинской поры.

Самым поразительным во всем этом мне представляется зеркальная структура эпиграммы Баратынского, построенная не вокруг темы зрения, но вокруг темы слепоты. Она превращает читателя в слепого нарцисса потому, что он вместе со слепыми  девами и мужами видит в Алкивиаде нарцисса, то есть, не видит Алкивиада. Замечу, кстати, что стихотворение было помещено Баратынским в сборник «Сумерки», в посвящении которого Вяземскому, в частности, говорится:

«Вам приношу я песнопенья,
Где отразилась жизнь моя,
Исполнена тоски глубокой,
Противоречий, слепоты...»

Поэт говорит о своих стихах, как о зеркале, в котором отражается слепота. Не ключ ли это к «Алкивиаду»?