Авторы
16.10.2006 | Просто так
Ни Пуха, ни пераВ октябре 1926 года вышла в свет первая книжка о Винни Пухе. Лучшему медведю всех времен и народов стукнуло 80.
"Как может стукнуть число, и отчего я не чувствую боли", - спросил бы Винни, если б узнал вдруг о случившейся с ним неприятности. Мы зададимся иным вопросом: почему нам так дорог этот иностранный зверь, в голове у которого, по версии усыновившего его Бориса Заходера, опилки, а по версии родного отца А.А. Милна - самая настоящая пустота? В самом деле, почему? Мало что ли в литературе (особенно, конечно, английской) других обаятельных недотеп, то и дело попадающих в переплет? Но Шалтай-Болтай, свалившийся со стены, не вызывает у нас никаких чувств. Пытливая озорница Алиса кажется разве что забавной. Робин Бобин Барабек с его разболевшимся животом рождает легкую неприязнь (это надо же, скушал сорок человек и не поперхнулся - пусть страдает). О хармсовских пакиных и ракукиных, избивших друг друга до полусмерти, или о трусливых зверятах из "Тараканища" не хочется даже и говорить - отвратительные, в сущности, типы.
Винни Пух и его друзья - совсем другое дело. Они почти родные. Каждый из нас, кажется, знал их всю жизнь, просто в какой-то момент поближе познакомился.
О загадке Винни Пуха написано много умных книжек. Их теперь почти так же много, как умных книжек о "бессмыслицах" Льюиса Кэрролла, предвосхитивших, согласно последним исследованиям, математическую логику, семиотику, лингвистический анализ и - ну да, конечно же - теорию относительности. Винни тоже медведь не промах. Пустота внутри его головы способна многое вместить - кто бы сомневался. Зря что ли Бенджамин Хофф, вдохновившись глубокомысленными изречениями косолапого резонера, написал целый труд под названием "Дао Пуха", а Вадим Руднев - интеллектуальный бестселлер 90-х "Винни Пух и теория обыденного языка". Значимость мишки, поросенка, ослика и кролика для истории культуры нам давно объяснили. Наша нежная любовь к этим представителям лесной фауны так и остается загадкой. Лао-Цзы, сказочным воплощением которого является, по мнению Хоффа, Винни Пух, в сущности, значит для меня не больше, чем Шалтай-Болтай. А чувства к Винни, Пятачку и Иа, возникнув давно, все никак не проходят. Мало кто из моих соотечественников не разделяет эти чувства.
Конечно, важно, что английский медведь разговаривает по-русски голосом Евгения Леонова и словами Бориса Заходера. Это ему ужасно идет. Но еще важнее другое. Создатели нашего мультяшного Пуха совершили по отношению к первоисточнику редукцию, выявившую суть обаятельных персонажей даже точнее, чем многомудрые исследования очень образованных людей. В отличие от оригинала в русских мультиках про Винни нет ни Кристофера Робина, ни его папы. Зверушки оставлены наедине с самими собой и наедине с нами - без посредников. И вдруг становится совершенно ясно, что они не порождение детского сознания (как Карлсон), они ипостаси этого сознания, вступающие друг с другом в диалог и даже иногда конфликтующие.
Тут детская хитрость (Пух), взяв за руку детскую доверчивость (Пятачок), идет в гости к детской амбициозности (Сова), и все вместе придумывают, как им поздравить детскую беззащитность (Иа).
С Чеширским котом или королевой из "Алисы" трудно себя отождествить. С героями "Винни Пуха" - легче легкого. Они все жили в нас когда-то. И каждый из нас видит (и любит) в каждом из них частицу себя - наивного, задиристого, беззащитного. Взрослая амбициозность отвратительна, взрослая хитрость противна, взрослая доверчивость смешна. Их надо преодолеть и изжить - это единственный способ стать из ребенка хорошим (а не плохим!) взрослым. Но, простившись с ними, их хочется иногда повидать. Хотя бы издалека. Так во сне сворачиваешься в позу эмбриона, надеясь вернуться обратно. Читая Милна, возвращаешься к себе.
У меня дома тоже живет один Винни Пух пяти с половиной лет. Иногда, впрочем, он кажется мне Кроликом, а иногда - Совой. Иногда - Метерлинком ("Знаешь, мама, мне кажется, что если умрет лампа, ее привидение будет светящимся, а если утюг, его привидение будет горячим"). Иногда - Хармсом ("Я познакомился с одной бабушкой, ей, знаешь, сколько лет - ДЕВЯНОСТО. Мне кажется, она уже может прыгнуть с восьмиэтажного дома". Это в ответ на мои слова, что с пятой ступеньки аттракциона прыгать не надо, потому что он еще маленький).
В детском сознании, как в матрице, заложено все сразу. Там разом помещаются Метерлинк, Хармс, Лао-Цзы и все-все-все. Потом, когда сознание станет взрослым, эти все-все-все наверняка уснут в нем крепким сном.
Но там, в сказке о Пухе, они не дремлют. Им не до сна. И если очень истосковался по себе прежнему, к ним всегда можно зайти в гости. Посторонним В. разрешен.
Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!
Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.
