16.10.2006 | Нешкольная история

История семьи

Для торжества правды недостаточно усилий одних только историков. Работа десятиклассницы Наталии Чулковой

АВТОР

Наталия Чулкова, на момент написания работы - ученица 10 класса школы № 1080 г. Москва. 

Данная работа получила третью премию на VII Всероссийском конкурсе Международного Мемориала "Человек в истории. Россия - XX век", а также была отмечена специальной премией Правительства Москвы.

Научный руководитель - Е.В. Булычева.

Все дальше в глубь истории уходят страшные 30 – 40-е годы прошлого века. Но время не властно предать их забвению, выветрить из памяти народной. Мы всегда будем помнить о том времени, о тех людях, которые прошли весь ужас сталинских репрессий.

30 – 40-е годы – это трагический период в истории нашей страны, когда мечта о всеобщем равенстве и справедливости обернулась трагедией миллионов людей, обернулась историей беззакония, несправедливости и террора государства против собственного народа.

Тысячи людей попали в эти жернова, которые ломали, губили человеческие судьбы. В то время террор охватил все слои общества. Никто не был гарантирован от ареста, какое бы положение он не занимал: самое высокое или, напротив, самое незаметное.

Одержав победу в самой страшной и кровопролитной войне в истории человечества, народ-победитель, как и до войны, был бессилен перед лицом иного врага. Этот враг был более жесток и коварен, чем иностранный захватчик, его истинная натура скрывалась под маской «отца всех народов», а его «отеческая забота» о благополучии своей страны не могла сравниться даже с жестокостью к неприятелю.

Очень мало осталось людей, кто лично был свидетелем сталинских преступлений против собственного народа. Поэтому необходимо успеть собрать все сведения, исторические свидетельства о преступлениях тоталитарного режима. Горьким напоминанием о событиях тех лет служат для нас не только факты, приведенные в учебниках истории, но и воспоминания людей, на долю которых выпало жить в те нелегкие годы и быть очевидцами страданий своего народа. Свою работу я хочу посвятить моему любимому деду, его отцу, многострадальной матери и всем погибшим в ГУЛАГе.

Для торжества правды в истории 30 – 40 годов недостаточно усилий одних только историков. Очень важны воспоминания, непосредственные свидетели трагических событий тех лет. В своей работе я опираюсь на воспоминания моего деда Андрея Альфредовича Паль и его тети (сестры его матери).

Я постараюсь писать о прошлом не со стороны, а ощущая себя – и умом, и сердцем – частью народа, который творил тогдашнюю историю, с ее добром и злом, величием и позором.

Я мало знаю о том времени, когда жила моя прабабушка с семьей, мне сложно даже представить, что испытали те, кому было суждено попасть туда и, конечно, я уже ничего не смогу сделать для тех людей, исчезнувших на островах этого огромного архипелага. Но, я буду всегда помнить о тех людях. Я уверена, что жертва их была не напрасна, что их жизнь сохранена в моем сердце. Моя работа – это маленькая толика благодарности семье моего деда, их жизненному подвигу, редкому благородству, это дань памяти всем погибшим в ГУЛАГе.

История первая. Прадед

Прадед мой –  Альфред Андреевич Паль, немец по происхождению, родился в 1895 году в городе Лодзь. Как и все дети ходил в школу, потом пошел работать. Все события современности, происходившие тогда в мире, очень горячо воспринимались молодым мальчиком.

Осенью 1918 года, когда революция в Германии привела к свержению монархии и установлению Веймарской республики, прадед вступил в Коммунистическую партию Германии.

Октябрьская революция в России всколыхнула тогда весь мир, поэтому вскоре он оказался в России, в Москве, чтобы помогать молодой стране Советов строить светлое будущее. В 1918 году он вступает в партию большевиков ВКП(б).

Далее устраивается на работу на шарикоподшипниковый завод (ГПЗ-1). В 1929 году женится на матери моего деда, Ксении. Жили они на Озерковской набережной, д.48/50. Этот дом стоит и по сей день. В 1930 году у них родился сын – Андрей. В семейном альбоме сохранились фотографии счастливой семьи. На них отец, мать и их маленький сын Андрей. На обороте читаешь: «На добрую память от сестры, зятя и Адика (так звал отец своего сына), а ниже подписано: «когда то была семья» (эту надпись сделала моя прабабушка уже в 60-е годы). Так и жили, были и радости и огорчения, и никто не знал, что эти огорчения ничто по сравнению с теми, что ждали их впереди.

Страшная беда потихоньку подкрадывалась к ним. Уже по всему Союзу тогда работала страшная машина, имя которой ГУЛАГ, бездна, куда сталкивалось огромное количество людей. Там за колючей проволокой, от холода, голода и болезней погибали миллионы советских граждан. Я совсем не знаю и мне сложно даже представить, что там было, что испытали те, кому было суждено попасть туда. В те годы, практически каждая семья чувствовала на себе могильное дыхание ГУЛАГа. Дедова семья тоже не стала исключением. Тогда репрессии коснулись и рабочих, работавших на промышленных предприятиях. Атмосфера и здесь была накалена до предела. Так, после процесса, так называемого «троцкистско-зиновьевского блока», МК и МГК ВКП(б) направили на предприятие закрытое письмо, в котором говорилось об организации террористических групп на фабриках и заводах и ставились задачи по их разоблачению. В атмосфере начинавшегося психоза подозревались все без исключения. Неудивительно, что расцвела гипертрофированная подозрительность. Средства массовой информации открыто призывали граждан проявлять бдительность, разоблачать врагов народа, сообщать о подозрительных лицах и фактах в органы НКВД. Письма, заявления, доносы стали массовым явлением. Подозрительным казалось все.

В особо трагическом положении оказались в период массовых репрессий рабочие из Германии, Италии, Испании, приехавшие на родину всех трудящихся с искренним намерением строить социализм. Сейчас, когда стали достоянием гласности инструкции НКВД, стало очевидным, что иностранные рабочие методично уничтожались в плановом порядке.

Под подозрением были все «иностранцы». В обществе сознательно разжигалась ненависть к ним как потенциальным террористам и агентам иностранных разведок. Сегодня кажется труднообъяснимым, почему общественное мнение оказалось столь податливым на социальную демагогию. Репрессивная машина гребла всех под одну гребенку. Единственное основание – иностранная фамилия.

Мой дед помнит эту страшную ночь 1937 года, арест своего отца, обыск в доме. Ему тогда было 6 лет. Его подняли ночью с кроватки, перетряхнули все вверх дном. Отец был его очень спокоен, больше того, конечно же, был уверен, что произошла ошибка. Однако в лучшем государстве ошибок не совершалось.

За арестом последовала тюрьма. Больше известий не было. Напрасно его жена бегала на Лубянку, спрашивала, узнавала. Вскоре стало известно, что мой прадедушка, Альфред Андреевич Паль, был приговорен по статье 58 УК РСФСР к десяти годам без права переписки. В семейном альбоме осталось две его фотографии, на них красивый молодой мужчина, с женой и с сыном.

На мой вопрос, за что арестовали его отца, дед сказал: «Ходили разговоры, что он крепко поругался с начальником цеха». Этой версии все родные так и придерживались, но мне что-то не очень верилось, слишком все казалось просто. И тогда я решила, что нужно эту тему изучить подробнее. В библиотеке общества «Мемориал» я наткнулась на множество интересных фактов, к которым меня подтолкнул Борис Исаевич Беленкин, директор библиотеки. Анализ вывел меня на особое направление работ НКВД по этому вопросу. Оказывается ни один директивный документ ЦК или НКВД, посвященный иностранцам, не обходился без упоминания о немцах. Германия была страной «главного противника», но противниками считались также и многие другие страны, такие как Польша, Япония, их союзники. И все без исключения по логике НКВД 1937 – 38 годов являлись «подозрительными по шпионажу».

Начало «немецкой операции» датируется записочкой Сталина, приложенной к протоколу заседания Политбюро ЦК ВКП (б) от 20 июля 1937 года: «Всех немцев из наших военных, полувоенных и химических заводов, на электростанциях и строительствах, во всех областях, всех арестовать».

Он же собственноручно начертал и проект решения: Ежову приказывалось немедленно приступить « к аресту всех немцев, работавших на оборонных заводах…». В книге Н. Охотина и А.Рогинского «Из истории «немецкой операции» НКВД 1937-38 годов» я нашла факт существования «оперативного приказа НКВД за № 00439» по немецкой операции. Этот приказ Ежов выпустил уже 25 июля – приказ, который открыл целую эпоху массовых операций, затрагивавших как «своих» граждан, так и иностранцев соответствующей национальности. Германские граждане, «осевшие» на оборонных предприятиях, квалифицировались в этом приказе как внедрившаяся агентура германского Генерального штаба и гестапо, подготовленная к диверсионной деятельности на период войны. В течение пяти дней всех их приказывалось арестовать. Но как замечают авторы этой книги в приказе Ежова, по сравнению с инициирующей запиской Сталина, задача операции существенно сужена: речь идет уже не обо всех и вся. Обязательному учету и составлению «меморандумов» (то есть досье с компрометирующими данными, на основании которых принимались решения об аресте) подлежали только германские граждане, где бы они не работали.

«Операция началась в ночь на 30 июля, а к 6 августа, было арестовано 340 человек, из них 130 в Москве и Московской области. По данным немецкого посольства, общее число граждан Германии, арестованных в СССР в 1937 – 1938 годах, составляло около 820 человек.

По отношению к общему числу немецких граждан на территории СССР в 1937-1938г. (4015 человек, по данным Отдела виз и регистрации Главного Управления милиции НКВД), это составляло 20 % - исключительно высокий процент». В течении почти 20 лет о судьбе моего прадеда не было никаких известий. Лишь в 1953 году, после смерти Сталина, начался пересмотр дел репрессированных в 1937- 1938 годах. Мой дед получил документы из Верховного суда СССР, из которых следовало, что Паль Альфред Андреевич умер 13 сентября 1943 года. Но эта была ложь, которая расписывалась на высшем государственном уровне. О судьбах арестованных лгали всегда. Просматривая семейные архивы, я находила справки, датированные разными годами. Почему так много справок? Ответом на этот вопрос мне послужила книга А. Рогинского «Без указания причин смерти». В книге я нашла интересные факты. Существовал приказ НКВД по этому вопросу, который относится к 1939 году. «Приказ предписывал на запросы родственников о судьбе… расстрелянного отвечать, что он был осужден на 10 лет ИТЛ без права переписки… Осенью 1945 приказ был скорректирован – заявителям стали теперь говорить, что их родственники умерли в местах лишения свободы». В 1955 году на заседании Президиума ЦК КПСС было вынесено Постановление, где «… приказывалось, как и раньше, сообщать относительно расстрелянных, что они были приговорены к 10 годам ИТЛ…» Также приказывалось регистрировать смерть в органах ЗАГС и выдавать свидетельство о смерти. «При этом дата смерти определялось органами КГБ произвольно в пределах 10 лет со дня ареста, вымышленной была и причина смерти». Как отмечает автор «ложь образца 1963 года просуществовала до самых последних лет и была отменена… 30.09.1989. В 1988 году из реабилитационного дела, его сын узнал, что отец «… осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР 16 августа 1937 года к расстрелу по обвинению в том, что он являлся участником контрреволюционной террористической организации, якобы существовавшей на заводе «Шарикоподшипник» имени Кагановича, на котором он работал до ареста.

Паль Альфред А. виновным ни на следствии, ни в суде не признал, что подтвердилось в ходе дополнительной проверки в 1956 году и явилось основанием для его посмертной реабилитации 2 июня 1956 года». В этот же день приговор был приведен в исполнение.

И далее запись: «Такие приговоры в тот период исполнялись немедленно, в том населенном пункте, где выносились, а места захоронений осужденных не фиксировались, в связи с чем установить их в настоящее время не представляется возможным.

Прошу принять искренние соболезнования в связи с трагедией, постигшей Вас и Ваших близких в следствие необоснованного осуждения Паль Альфреда Андреевича». В 1990 году дед получил свидетельство о смерти своего отца, где было указано, что Паль Альфред Андреевич умер 16.08.1937 года. Причина смерти – расстрел.

Память о моем прадеде и других погибших увековечена на Донском кладбище на могиле невостребованных прахов. На общей могиле № 1 в центре круглой клумбы установлена плита с надписью: «Здесь захоронены останки невинно замученных и расстрелянных жертв политических репрессий 1930 – 1942 годов. Вечная им память.

История вторая. Прабабушка

Свою прабабушку, Ксению Федоровну Паль, я знаю только по фотографиям, по рассказам мамы и деда. Но я испытываю к ней глубокое уважение, любовь и бесконечную благодарность за возвращение ее к жизни через 15 лет.

Ксения Федоровна Юпина родилась в Рязанской области 21 января 1902 года. Ее родина – это край бескрайних полей и сосновых лесов. По обе стороны реки Оки простирались заливные луга. За ними находилось ее село Захарово, где жили ее мать и отец. Но там она прожила недолго.

Отца ее раскулачили, и они всей семьей переезжают в Петербург. Ее отец и мать работали на обувной фабрике «Скороход». В семье было 6 детей. Маленькая Ксения со своими братьями и сестрами ходила в торговую школу для детей крестьян и рабочих.

В 17 лет она сестрой милосердия пошла на гражданскую войну. В 1919 году она познакомилась с немецким летчиком, который приехал в Россию защищать молодую Советскую власть. Перед одним из своих вылетов, он предложил молодой сестре милосердия выйти за него замуж и уехать с ним к его семье в Германию. Но это оказалась последняя их встреча. Он летел ликвидировать банду Антонова, но попал к ним в плен, где его жестоко изрубили. Это была первая любовь молодой девушки. В 1925 году она переезжает с семьей в Москву, устраивается на работу, и вскоре знакомится со своим будущим мужем. Через год она выходит за замуж за Альфреда Паль, моего прадеда.

В 1930 году у них родился сын Андрюша. Это была счастливая семья, как и многие другие семьи. Летом они часто гуляли в парке Горького, выезжали на дачу в Загорянку. Зимой катались на лыжах по Яузе. После ареста мужа все изменилось. В доме на Озерковской все замолкло. Маленький Андрюша постоянно оставался один, мать то работала, потом убегала, чтобы хоть что-то узнать о судьбе мужа. Но судьба готовила новый удар молодой женщине.

В конце октября, также поздно вечером подъехал к их дому «воронок». В комнату вошли трое мужчин. Поговорив с матерью, они предложили ей поехать на свидание к мужу. Она дала согласие и тут же в одном легком ситцевом платье уже спускалась вниз. В этот день домой она так и не вернулась

После ареста от мужа своего «врага народа» не отказалась. Ее лагерная судьба, как и миллионы других, была неправдоподобно страшной. Молодость, красоту, обаяние, стойкий характер как кость голодным псам, бросили в лагерный ад, где она прошла весь комплекс государственных мер по превращению человека в «лагерную пыль». Многократно оказываясь на волосок от гибели, она все-таки выжила. Реабилитация, возвращение в родной город, семья, одним словом – жизнь. Но это было потом, через 15 лет.

Виновной она себя не признала. Но следователь и не добивался признания. Пожалуй, это был единственный вид дел 1937 – 1938 гг., по которым они не обязаны были его добиваться.

«Признание» здесь заменялось справками, открывающими следственное дело, где содержались сведения о том, что такая-то была женой такого-то, арестованного и осужденного по обвинению в том-то и том-то. В обвинительном заключении обычно писалось: «… проживала вместе с мужем 8 лет, знала о проводившейся им контрреволюционной деятельности, но об этом следственным органам не заявила». И далее: «… обвиняемую в порядке приказа НКВД СССР от 15.08.1937 года за № 00486 по согласованию с облпрокурором направить на рассмотрение Особого совещания НКВД СССР». Обвинение подлое и бредовое, если вспомнить, что муж ее, как бы он не относился в глубине души к Сталину и его диктатуре, также ни в чем не был виновен.

Аресты жен «изменников родины» начались сразу же после 15 августа.

ЧСИР – член семьи изменника Родины. Эта мрачная аббревиатура известна не понаслышке. За ней трагедия неотвратимости, жестокого нравственного выбора: отречься от уже неизбежно обреченных родственников (жен, мужей, отцов) и предательством несколько облегчить собственную участь и участь детей, или нести свой крест, найдя в себе силы не поверить клевете на близких людей. ЧСИР… За этим словом в лучшем случае – искалеченные навсегда жизни, в худшем – смерть, ВМН (высшая мера наказания).

Первые этапы ЧСИР пошли в лагеря в сентябре 1937 года.

В качестве места, куда следовало направить заключенную Паль Ксению Федоровну, был обозначен Темниковский лагерь ИТЛ, дислоцированный недалеко от Москвы – в Мордовии. В конце сентября 1937 года здесь было организовано первое специальное отделение для женщин.

Теперь на Лубянку стала бегать сестра моей прабабушки – Валентина. Хоть что-то узнать о судьбе сестры ни к чему не приводили. Только через неделю Валя узнала, что этапом ее отправляют в Темниковский лагерь. Несколько суток – мимо Рязани в Мордовию. Далее в товарном вагоне еще 5 км до 1–го лагпункта. В Темниковском лагере моя прабабушка была одной из первых среди партий жен-заключенных.

Что собой представлял Темниковский лагерь мне помог узнать Центр имени А. Сахарова, в частности электронная библиотека базы данных «Воспоминания о ГУЛАГе и их авторов», а также, книга Тамары Петкевич «Жизнь - сапожок не парный». Бараки с двухэтажными нарами, нары на 8 человек: четверо внизу, четверо вверху. Спали на соломе, набитой в наматрасник. Это лесные лагеря. Лагпункты все были расположены в лесу. Жилых бараков было немного – по 200 человек в каждом. Как полагается, колючая проволока, вышки, собаки и комендатура. В первые месяцы работали на лесоповале – пробивали просеки к другим службам лагеря. Затем начало приходить оборудование для швейной фабрики. Кормежка была скудной: «утром – каша из овса или чечевицы, в обед – суп, часто из гнилой капусты и картошки.. иногда с селедочной головой, на второе – каша, на ужин – каша», - так вспоминает в своей книги Тамара Петкевич, которая тоже первым этапом находилась в Темниковских лагерях. От такой скудной пищи начинались болезни: пеллагра, цинга. Потом заключенных перевели в швейные мастерские. Но и там было не легче. Смена продолжалась с 7 до 7, дневная и ночная. Работать было так тяжело, что иногда не было сил идти в столовую. Больно думать о людях, которые обречены были лицом к лицу столкнуться с нечеловеческими условиями существования, невыносимой работой, голодом, лишениями.

Первые полтора года осужденные не имели права переписки. Не знаю, что отвечали ее сестре Вале в окошечке на Кузнецком, но сведений не было. Потом разрешили запросить о детях, которых забрали в детские дома. И только потом уже разрешили переписку всем – по одному письму в месяц.

Я не могу представить себе хоть сотую часть того, что испытала моя прабабушка. Лагерь убивал тело и душу, но наверное, самым страшным было в лагере чувство одиночества и страдание матерей, отлученных от своих детей. Да, самым тяжелым было состояние тех женщин, которых арестовывали, а дети оставались одни в квартире, и они не знали, что с детьми. И еще, когда начали приходить ответы на запросы о детях, находящихся в детдомах. Если приходил ответ, что ребенок в таком-то детдоме, это было уже счастье: он жив. Но на некоторые запросы приходил ответ: «Ваш сын бежал, и его местонахождение не известно». Эти дети почти все пропадали навсегда. Как выдержать такое? Об этих моментах ее сестра всегда рассказывает и плачет.

Все осужденные во многом были очень похожи. Похожи по приговору - ЧСИР, похожи тем, что для всех арест оказался полной неожиданностью.

Дед рассказывал, что его мама сидела с женами военных: Гамарник, Эйдеман, Якир. Много было женщин, причастных к литературе, искусству. Сидела жена и сестра историка Фридлянда, дочь Бонч-Бруевича, помнит Наталию Сац, но она пробыла дня 2-3, и ее увезли. Всего в темлаге было 7 тысяч заключенных женщин-ЧСИРов. 16 октября 1944 у прабабушки заканчивался срок заключения.

У женщин, сидевших по 58-ой статье, свобода, которую они получали, оказывалась весьма условной, поскольку директива предписывала «всех отбывших сроки наказания освобожденных оставлять для работы в лагерях НКВД на положении вольнонаемных без права въезда с прикреплением до конца войны к районам работ лагеря-стройки». Паспортов таким «освобожденным» как правило, не выдавали, ограничивались лагерной справкой. Окончательно их освободили через год. Так как моя прабабушка отбывала срок как «жена изменника Родины», ее освободили, но при этом в паспорте у нее стояло указание об ограничении прописки в «режимных местностях». Это значило, что освобожденная Паль Ксения Федоровна не могла вернуться в родной город. Вместе с радостью пришло чувство отверженности. Никто не вернет вычеркнутых из жизни 15 лет, никто не воскресит умерших друзей. Разрывается сердце о муже, погибшем в подвале Лубянки в 40 лет, в расцвете сил, о сыне, выросшим сиротой с клеймом детей врагов народа, об умершем с горя отце, о друзьях, замученных в лагерях, не доживших до реабилитации. Я все думаю, как такое может выдержать человек, ведь вся ее жизнь похожа на бесконечный кошмарный сон.

Действительно, разве может человек вынести все, что выпало на долю моей прабабушки. Да и сотой доли всех испытаний оказалось бы достаточной, чтобы лишиться разума и умереть от горя. Все пережитое отнимает самое естественное человеческое желание – желание жить. Невозможно даже представить всю трагедию человека, с которым случились такие страшные испытания.

В 1945 году она возвращается в Рязань, устраивается уборщицей в местную больницу, потом переезжает в Тверь, работает прислугой у врача.

Милый мой, родной человек, у тебя все отняли, искалечили судьбу, но осталось то, что есть в твоей душе. А душа у тебя была огромная. Моя мама мне часто рассказывала про свою бабушку. Она никогда не рассказывала про те года, зато все время рассказывала и вспоминала прекрасную юность, часто улыбалась горькой усмешкой своему прошлому. Может быть, в нем она черпала силы пережить этот ужас.

Ее дело было пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда Союза ССР 20 июля 1955 года. А в 1994 году ее сын получил документ, в котором говорилось: «Дело по обвинению Паль Ксении Федоровны, 1902 года рождения, необоснованно осужденной несудебным органом (без вменения конкретных статей Закона) как член семьи изменника Родины к 8 годам лишения свободы, пересмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР 20 июля 1955 года.

Постановление Особого совещания при НКВД СССР от 19 ноября 1937 года в отношении Паль К.Ф. отменено и дело прекращено.

Паль Ксения Федоровна, как жертва политических репрессий, по данному делу реабилитирована».

История третья. Сын

Осиротевшие дети, дети, отнятые от родителей, - одна из самых страшных трагедий 30-40 годов. В 1937 году закончилось счастливое детство моего деда. Так в 7-летнем возрасте он познакомился со сталинским методом управления государства.

После ареста матери, этим же вечером забрали и его. Его отвезли в Даниловский детприемник для несовершеннолетних преступников.

Офицально она называлась «Детский приемник-распределитель ГУЛАГа НКВД». Больше маленький Андрюша домой не вернулся. Свое пребывание в детприемнике дед помнит не очень хорошо. Помнит, как  его сфотографировали в анфас и в профиль, прикрепили к груди какие-то номера, и сняли отпечатки пальцев. Помнит, как выводили их на прогулку, отдельно от них гуляли испанские дети. Помещение детей в детские дома и наблюдение там над ними также возлагалось на сотрудников НКВД. Органы НКВД обязаны были проводить проверку персонала этих домов. Дети осужденных, размещенные в детских домах, учитывались как и осужденные. Через месяц моего деда и других детей должны были отправить в Самару, в детскую колонию.

Обо всем случившемся случайно узнала сестра его матери, тетя Валя. Она пришла к ним домой, на Озерковскую набережную и увидела, что квартира опечатана. Она сразу начала искать своего племянника. Нашла его в Даниловском спецприемнике. Ей отдают мальчика, и она увозит его в деревню к бабушке в Рязань.

Там проходит детство моего деда. Вместе с другими ребятами он бродил по лесам, собирал грибы, ягоды, в чистой Оке ловил рыбу. Помогал бабушке по хозяйству. Там же пошел в школу. Сохранилась фотография, где мой дед со своими одноклассниками Захаровской школы. С отличием окончил 5 классов, но началась Великая Отечественная война. Немецкие войска совсем близко подошли к Рязани, и дед уезжает к своей тете в Москву. Здесь на него оформила опекунство одна семья Романовых. Почему его не взяла к себе его тетя - не знаю, может быть, побоялась, может что-то еще. Осуждать никого я не в праве. Это были не самые лучшие годы в его жизни. Дед жил у этих людей, ходил в школу, но контакта у них не получилось. Не мог он называть их мамой и папой, как они хотели, называл их дядя Ларя и тетя Шура. В конце концов, он сбежал от них обратно в деревню к бабушке, но тетя Валя снова забрала его в Москву.

В 1944 году он поступает в ремесленное училище. После училища выпускается на завод № 715 в Болшево. Все эти годы он жил воспоминаниями об отце и матери, особенно матери.

Мать для него была всем. В эти годы он познал, что такое быть сыном «врага народа». Прописки у него не было, приходилось скрываться от милиции, было постоянное недовольство руководства из-за прописки, неурядицы с милицией. Друзья были, но в гости никто не звал.

Первая встреча с матерью произошла зимой в 1945 году. К этой встрече дед готовился, экономил деньги, не покупал себе ничего лишнего, хотел сделать матери подарок – красивый пуховый платок. Но на рынке вместо платка купил теплые варежки, они ему очень понравились,

а может быть было очень холодно, и дед постоянно мерз в своем осеннем пальто. На оставшиеся деньги купил что-то из продуктов. В поезд сесть было очень трудно. На перроне дежурили патрули, милиция, проверяли паспорта, билеты. Дед умудрялся как-то пройти незамеченным. Спасала его худоба, на вид ему давали не больше 12 лет. В поезде занял место, отогрелся, варежки засунул за пазуху. Его разморило. В памяти стояла мама, молодая, веселая мама, которая так любила своего мальчика, которая всегда с ним играла, гуляла, даже позволяла некоторые шалости. Отец был строгий, и мать всегда жалела маленького Андрюшу, когда его наказывали. Так он заснул. Когда проснулся, ни варежек, ни сумки с продуктами не было. Горькие слезы хлынули из глаз 15-летнего паренька. Слезы, которые накопились за много лет. Кто-то его успокаивал, кто-то протягивал какую-то еду. От слез и переживаний он совсем обессилел, поэтому добрался до деревни только к вечеру.

Встреча произошла, но не с молодой веселой мамой, а с больной, старой, невероятно худой женщиной.

Сколько слез они пролили вместе, проговорили всю ночь, а на утро дед уехал в Москву на работу. После этой поездки у деда засела в голове одна мысль, вернуть маму домой, в Москву. Хотя дома - то не было, в последнее время было общежитие при заводе.

В 1947 году его дядя предлагает ему ехать на Командорские острова. На завод, где работал дед, приходит перевод из Министерства Внешней торговли, где содержалась просьба отпустить Паль Андрея А. в командировку на Командоры в зверосовхоз.

Дед уезжает на Север, в надежде заработать деньги, которые, как он считал, были необходимы, чтобы прописать мать в Москву.

Он уезжает без всякого энтузиазма, но именно эта страница в его жизни особенно запомнилась и осталась в памяти.

Когда он рассказывает про Командоры, в его глазах появляется огонек, он молодеет. «Каждый, кто хоть раз побывал на Командорах, еще долго будет не спать ночами, вспоминая остров» - так всегда начинает свой рассказ мой дед. Он так красочно описывает этот уголок Земли, что невольно ощущаешь себя его обитателем. Этот край называют страной ветров и туманов, но не есть ли прелесть – эти первые июньские цветы, такие нежные и трепетные, в островках снега среди зябкой тундры? Только здесь, среди них, можно до конца понять, что несет в себе и что скрывает такое простое чувство – ожидание чудес. Каждый звереныш, каждое пернатое, каждый тоненький низкорослый росток воспринимаются столь величественно, что, право теряешься: вроде сердце должно замирать от суровости, а нет – тает оно и теплом наполняется, и любовью. Именно в этих суровых краях оттаяло сердце моего деда. Казалось бы, чего интересного и неповторимого в холодных волнах Тихого океана, шумно набегающих из сумрачной дали: чего необычного в северной растительности и в островной живности? Разве могут говорливые птицы быть царственнее своих экзотических собратьев и настолько ли невероятны по красоте далекие острова? Да, именно эти острова согрели душу моего деда. Каждый день он сталкивался с чудом. А ведь его так не хватало в детском возрасте.

Про Командоры дед может рассказывать часами, у него сохранилось много фотографий. Работал он там машинистом-мотористом на электростанции. Там он закончил вечернюю школу.

В 1952 году он возвращается в Москву. Прописывается за деньги у своего друга, и буквально через неделю ему приходит повестка в военкомат. Срок службы - 4 года в Иваново, определили его в дальний авиационный полк. Прошло 4 года. Подходил срок его службы, а ехать было некуда. Совсем отчаявшись, все рассказывает командиру, всю свою жизнь. И тот посоветовал написать Жукову или Маленкову. Дед пишет в Москву, все подробно описывая. Буквально через 10 дней его вызывают в Москву, на улицу Воровского, д.13 в Военную Коллегию и просят заново все изложить. Так дед начинает хлопотать о реабилитации. В то время кое-кого уже реабилитировали, но все тянулось страшно медленно: для подачи заявления о реабилитации требовали справки со всех мест, где работали мать и отец, где был прописан дед, а ведь жил-то он в Москве нелегально. Дед начал ходить, собирать справки. На заводе, где работал его отец, все его вспомнили, дали характеристику, все подписались, не побоявшись.

Так в 1956 году сбылась его детская мечта – вернуть маму обратно в Москву. Им дали комнату в коммунальной квартире на Хорошевской улице.

Так они жили вместе. Мама его почти ничего не рассказывала, наверно сказывался тот страх, который прочно засел ей в душу. Лишь на фотографиях ее рукой сделаны надписи. Наверно, пересматривая фотографии, вспоминала свою нелегкую жизнь

Скоро мой дед женился на моей бабушке, у них родилась дочь, через два года вторая дочь, моя мама. После этого прабабушка успокоилась: как она радовалась, что ее внучки выйдут замуж, и кончится род этой фамилии.

Почему-то она думала, что все несчастья были из-за иностранной фамилии. Конечно, это было заблуждением. Ее муж был иностранец, но она любила его, не отреклась от него, не поверила ни одному пункту обвинения, в котором он обвинялся. Отсидела 7 лет в лагерях и еще 8 лет на вольных поселениях с этой фамилией. Но страх настолько глубоко въелся в ее душу, что уже никогда оттуда не уходил. Конечно, она боялась, что ужас ГУЛАГа может повториться, и все понимали, что она боится, как бы в дальнейшем сведения о деде не повредили ее внучкам. Она почти ничего не рассказывала о том, что пережила. Но я преклоняюсь перед ней уже за то, что она смогла выжить и сохранить в себе доброту, любовь, человека.

Прабабушка умерла в 1978 году, когда моей маме было 13 лет. Через год ей попался в руки дневник бабушки. Там были замечательные стихи А.Ахматовой «Реквием» и А.Твардовского «По праву памяти», и совсем немного воспоминаний о лагере, о каких-то женщинах, вероятно, о лагерных подругах.

Когда я начала писать эту работу, моя мама, Елена Андреевна Паль, вспомнила про этот дневник. Дед нам отдал все справки, фотографии, но дневника так и не нашли.

***

Почти 70 лет назад в СССР тысячи граждан были объявлены врагами народа, расстреляны, замучены в скользких подвалах Лубянки или отправлены в лагерь. Тысячи детей остались сиротами, а «семьи изменников Родины» стали на долгие годы изгоями. В эти кровавые годы пострадали миллионы ни в чем неповинных людей.

«… как жертва политических репрессий, по данному делу реабилитирован (а)». За этой фразой стоит один из самых тяжелых и трагических периодов жизни моего прадеда, прабабушки и деда – точнее борьбы за жизнь, за справедливость, за веру в людей.

Уже 6 лет, как мы вступили в третье тысячелетие, однако продолжаем наблюдать военные конфликты, дерзкие убийства, массовые теракты. И поэтому я думаю, история моей семьи, пострадавшей в то страшное время будет поучительна.

Знания о том, как страдал наш народ в советские времена от бесправия и несправедливости, помогут нам, будущему поколению, избежать многих ошибок.

Я хочу выразить благодарность своему деду, который еще раз мысленно прошел эту жизнь, рассказывая мне о том времени, моей учительнице истории Булычевой Елене Владимировне, обществу «Мемориал», Музею и общественному центру имени А.Сахарова, московскому историко-литературному обществу «Возвращение», благодаря которым я больше узнала о том страшном времени, и я надеюсь,

я верю, что такое никогда не повторится. А иначе зачем все эти жертвы, неужели напрасно?!