США
14.07.2006 | Кино
Размер не имеет значенияИдеология фильмов-катастроф стала видоизменяться после падения башен-близнецов
22 июня на наши экраны выплыл «Посейдон» Вольфганга Петерсена. В Америке фильм о катастрофе гигантского океанского лайнера вышел на месяц раньше и не собрал тех огромных денег, на которые рассчитывали его создатели. Ясно, почему: публика заранее настроилась на иное. Формально «Посейдон» - ремейк фильма 1972 года «Приключения «Посейдона» (хороши приключения!), но публика-то ждала ремейк «Титаника»! Петерсен же, известный как мастер размашистых зрелищ (вспомнить хотя бы «Президентский самолет» или «Трою»), в том числе таких, где действие развивается в воде и на глубинах («Подводная лодка», «Идеальный шторм»), задумал и снял иную картину. И жанрово, и идеологически. Кажется не случайным, что она появилась именно в тот год, когда Голливуд собрался подступиться к теме терактов 11 сентября 2001-го и кошмара башен-близнецов.
Всякий уважающий себя образец того жанра, который иногда смешно именуют фильмом-катастрофой, уделяет должное время представлению действующих лиц. Зрители должны их узнать и полюбить, чтобы было кому сопереживать.
«Посейдон» тоже начинается с представления характеров: официант – и скрываемая им на корабле нелегалка, мать – и маленький сын, профессиональный картежник, богатый старый гомосексуалист, намеревающийся покончить с собой, экс-пожарный (возвращение на экран Курта Рассела), ревнующий свою красавицу-дочь – Эмми Россум из последнего «Призрака оперы» - к ее бойфренду, с которым у нее пока платонические отношения, и др. Но представление скомкано. То ли дело «Титаник» или «Экипаж», где судьбам героев до того, как они попадали в катастрофу, была уделена половина фильма! Уже на 19-й минуте, включая время, потраченное на титры, всех перечисленных персонажей, а с ними еще две-три тысячи человек, отправившихся в новогодний круиз на супермодерновом лайнере «Посейдон», накроет волна втрое выше азиатского цунами.
Петерсен – известный любитель невообразимых волн. Одну такую его подручные компьютерщики уже нарисовали в финале «Идеального шторма». Но та-то ясно откуда взялась: ураган надул. Откуда и почему – из безмятежной морской глади – поднялась напасть на «Посейдон», неведомо. В фильме 1972 года волна была приливной. Тут ее называют блуждающей. Что это – не знаю. Вопросы к морякам, рыбакам и сценаристам. Важнее другое: «Посейдон» переворачивается, но сразу не тонет, потому что его удерживает на плаву воздух, наполняющий внутренние помещения. Над поверхностью воды теперь торчит его днище. Для съемок были выстроены две разные декорации главной залы «Посейдона»: в нормальном виде – и в опрокинутом.
Те немногие, кто выжил, остаются ждать помощи ниоткуда на потолке главной залы, ставшей теперь полом, среди торчащих сталагмитами хрустальных люстр. Но группка их тех, кого мы представили, и еще троих-четверых решает спасаться самостоятельно. Поскольку океанская вода стремительно подступает снизу, их цель - пробраться в глубочайшие внутренности корабля, оказавшиеся теперь на самом верху. Вверх до самого дна.
Идея эффектна. Ее воплощение, сразу предупрежу, не идеально. Но мы-то сейчас говорим про специфическую идеологию фильма. Ее частью, как понимаешь задним числом, являлось и чересчур краткое представление персонажей. Петерсену, думаю, не хотелось, чтобы публика воспринимала их как каких-то небывалых героев. Он желал, чтобы они выглядели как люди случайные, как выборка американского народа. «Титаник» - это эпический размах, судьбы, история, метафора грядущих потрясений века, не говоря уже про то, что это еще и большая мелодрама.
«Посейдон» - в чистом виде catastrophe movie – и именно такой фильм Петерсен намеревался снять.
Фильмы и романы про катастрофы и родственные им ужастики идеологически отличаются от произведений других жанров. Рискуя нарваться на споры на форуме NEWSWEEK, замечу, что из всех жанров именно эти два возникли последними – если, конечно, не считать особым жанром звездные саги-боевики. Почему? Потому что это жанры благополучного общества. Жанры общества потребления – только в нем они производят настоящий эффект. Конечно, детские страшилки существовали с древнейших времен. Но у современных страшилок голливудского производства иной подтекст. Ужастики учат (прежде всего самих американцев), что Зло рядом: в твоем доме, твоем близком, тебе самом. Ты заработал денег и купил красивый дом, а он проклят, и в нем обитают злобные призраки. Ты купил ребенку игрушку – а она способна оживать и убивать. Фильмы ужасов разрушают ту картину благополучия и райской благодати, которую насаждают другие жанры американского кино.
Но если ужастики говорят прежде всего о бренности молодости (отчего к термину «ужастик» почти всегда естественно добавлять определение «молодежный»), то фильмы катастроф - о бренности жизни вообще. В этом смысле они родственны голландским натюрмортам, каждый из обязательных предметов которых – от рыбы и полуочищенного лимона до черепа – несет в себе символическую нагрузку и учит тому, что все мы смертны. Особенность голливудских фильмов катастроф в том, что они учат помнить о смерти даже в момент осуществления американской мечты – достижения славы и богатства. «Помните (дальнейшее надо произносить голосом Буратино из кувшина): финансовые успехи не гарантируют вам вечной жизни!». Как следствие, фильмы катастроф зачастую антибуржуазны. Таким был «Титаник», в котором бедные обитатели нижних палуб (собственно народ) выглядели куда более живыми, человечными, нравственными, чем чопорные богатеи с палуб верхних. Таков отчасти и «Посейдон», успевающий за 19 минут до наката волны наметить тему, что судьба карает тех, кто делает десятитысячные ставки в покере и пьет вина по пять тысяч за бутылку.
Но тут-то у Петерсена поворотик. На примере «Посейдона» можно проследить, как трансформируется в нынешних условиях жанр катастроф. И трасформируется безусловно под влиянием ситуации 9/11.
Наверное, если бы я не знал, что именно в этом году Голливуд наконец-то решился осмыслить жуть 9 сентября 2001 года (в Америке первый из фильмов уже вышел, а у нас они оба – «Рейс 93» Пола Гринграсса и «Башни-близнецы» или WTC Оливера Стоуна – появятся почти одновременно в августе и сентябре), я бы не заметил, что «Посейдон» - тоже не столько про крушение корабля-колосса, сколько про башни.
Заметьте: сами внутренности корабля напоминают небоскреб. В нем ходят – и рушатся при ударе волны – лифты. Люди (при том, что катастрофа на воде), гибнут прежде всего от взрывов и пламени: «Посейдон» столько же ассоциируется с «Титаником», сколько с «Адом в поднебесье», который, между прочим, в оригинале содержит в своем названии слово, однокоренное с «башней» - The Towering Inferno. Вверх до самого дна, куда по необходимости стремятся добраться персонажи «Посейдона», согласитесь, звучит абсурдно. Но вверх до самого дна надо было добраться и тем, кто оказался в лакунах под завалами башен-близнецов.
Но главное, что делает «Посейдон» фильмом катастроф нового типа, все-таки идеология. Он не столько про бренность жизни и про смерть, сколько про волю к жизни.
Ударная фраза: Героиня Эмми Россум своему папе, которого изображает Курт Рассел (папа опасается последствий ее дружбы с бойфрендом):
- Ты видел размеры корабля? Здесь миллион мест для того, чтобы мы сделали то, что, как ты уверен, мы хотим сделать.
Во второй половине фильма вы заметите много банального и даже смешного. Кто спасается – всегда спасается в последний момент. Спасаясь в последний момент, успевает заодно выяснить семейные взаимоотношения. Первым гибнет заносчивый эгоист, вдобавок пьяница. Диалоги кажутся переписанными из десятков прежних сценариев: «Давайте сюда! – Нет! А если мы утонем! Это безумие!». Воплей «папа (мама, сын, дочь), я люблю тебя!» попросту не счесть. Особенно мне нравится постоянно звучащее: «Милый, ты о’кей!» - в момент когда милый, подобно негру-мафиозо из «Криминального чтива», совсем даже не о’кей. Есть и более тонкие, на сей раз сознательно заложенные в фильм шуточки-ассоциации, которые повеселят киномана. Поскольку экс-пожарный Курта Рассела является, как выяснится по ходу, еще и экс-мэром Нью-Йорка, «Посейдон» явно делает ссылку на один из самых знаменитых фильмов с Расселом, где ему тоже требовалось выбраться из опасной зоны, «Побег из Нью-Йорка» Джона Карпентера.
Веселясь, можно, однако, не заметить основной посыл фильма. А он вот какой: в ситуации массовой катастрофы надо спасаться лично. Это звучит еще жестче, как не звучало в кино никогда: надо спасаться любой ценой. По мысли фильма, те несколько персонажей, которые стали пробиваться к верху, поступили правильно. Пусть и не позвали с собой других. Помните поучительную байку про двух лягушек, угодивших в крынку с молоком? Одна смирилась с неизбежным, сложила лапки – и утонула. Другая стала отчаянно трепыхаться – в итоге сбила масло и сумела, оттолкнувшись от твердой почвы, выбраться наружу. Те на корабле, кто остался ждать помощи извне, сами виноваты, что в итоге погибли: башня «Посейдона» рухнула.
Нет-нет, Петерсен не призывает, спасаясь, идти по головам и трупам. Он аккуратненько уходит от вопроса: где та грань, которую нельзя переходить во имя самоспасения, и есть ли она? Тем не менее, смотрите как любопытно: в русской нравственной традиции – идти на самопожертвование во имя спасения других (иной вопрос: многие ли этой традиции следовали). Смысл «Посейдона»: надо прорываться самому. Да, один из героев тоже жертвует собой. Но при этом, по фильму, правильно отпихнуть в бездну того последнего, кто уцепился и может утянуть с собой в смерть кого-то еще (хотя этот последний только что помог всем) и не рефлектировать по поводу отставших или потерявшихся своих.
Никто ведь не выясняет сейчас, за счет чего и кого спаслись те, кто успел выбраться из горящих башен-близнецов. Те, кто по несчастию оказался там во время террористической атаки, делятся лишь на две группы: живых и мертвых.
В «Посейдоне» в итоге спаслись, если не ошибаюсь, шестеро – утонули тысячи. И такова же радость выживших в финале фильма!
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.