Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

03.07.2006 | О прочитанном

Белоснежки из Люксембурга

писатель отличается от проститутки тем, что его гениталии никому не нужны. Писатель вынужден продавать свою голову

В «Тихих днях в Клиши» Генри Миллер описывает свою поездку в Люксембург, совершенную им с приятелем Карлом. Миллер (как я буду в дальнейшем называть рассказчика) пишет об этой поездке:

«Мы оставались в Люксембурге три дня,  поглощая пищу и питье, сколько душе было угодно, слушая превосходную музыку оркестров из Германии, наблюдая тихую, тупую жизнь народа,  у которого нет никакого резона существовать, и который в действительности не существует, если не считать, что коровы и овцы существуют».

Единственное существо, с которым они с Карлом в состоянии общаться в Люксембурге, – это актриса из привокзального кабаре по прозвищу Белоснежка, которая в силу своего швейцарского происхождения оказывается настолько тупой, что может волноваться только, как бы не опоздать на работу. Белоснежка знакомит их с подругой, о которой Миллер пишет, что она «была из Люксембурга и кретинкой до мозга костей. Мы говорили об изготовлении сыра, вышивании, сельских танцах, угольных шахтах, экспорте и импорте, королевской семье и болячках, время от времени портивших им жизнь и т.д.»

Этот список выглядит не особенно реалистическим, но зато он  включает в себя все те материи, которые вызывали у Миллера несомненную тошноту. Люксембург описывается, как милый, славный, улыбчивый кусок земли, издающий нестерпимый, гнилостный запах застоя. «Добропорядочность обитателей была столь отрицательной, что привела к разрушению их нравственной основы». Как пишет Миллер, жители эти не были в состоянии сами произвести хлеб и были озабочены исключительно тем, с какой стороны намазать его маслом. Он заключает: «Я чувствовал глубокое отвращение. Лучше вошью умереть в Париже, чем жить тут в сале страны...»

Чувство отвращения Миллера вполне понятно, как и его любовь к Парижу. Интересно, однако, то, что и множество парижских обитателей, которые вполне даже «существуют», также предстают в книге как бессмысленные. В потоке женщин, проходящих через «Тихие дни в Клиши» (показательна, кстати, эта параллель между «тихой» жизнью в Люксембурге и названием книги), многие из них описываются как совершенно равнодушные, лишенные способности к живой эмоциональной реакции. В самом начале книги Миллер пишет, что он был «поражен и приведен в ужас стоической индифферентностью французов». Ничто не в состоянии поразить их. Точно так же он пишет об одной истеричке, безостановочно пишущей стихи. Миллер сравнивает ее с сомнамбулой, которую невозможно вывести из транса.  Чтобы проверить, как она будет реагировать, Миллер всовывает ей палец между ягодиц (раздетая догола она продолжает писать стихи): «Она продолжала марать бумагу без малейшего шепота одобрения или осуждения, только слегка для  моего удобства раздвинув ноги. Я сейчас же почувствовал грандиозную эрекцию».

Полное равнодушие женщин возбуждает Миллера. Это равнодушие резко противопоставляется им тупой бессмыслице жителей Люксембурга. И это противопоставление центрально для книги.

Почему Миллер не любит сонную тупость люксембуржцев (и люксембургских белоснежек, в частности) и высоко ценит пустоту и равнодушие парижских шлюх? Он кое-что объясняет, когда описывает некую Нис, неизменно вызывающую у него желание: «Я завидовал ее флегме, ее вялости, ее беззаботности. Я хотел бы убедить ее побольше рассказать об этом, то есть о ничегонеделании. Это был идеал, с которым я никогда не заигрывал. Чтобы добиться его, нужно иметь пустую, или же очень набитую голову. Я привык думать, что иметь пустую голову лучше». Миллер восхищается Нис потому, что она не способна ни на что полезное, например, рожать детей или принести пользу обществу. Он прямо пишет, что хотел бы быть насколько возможно бесполезным. Он сравнивает Нис с любовницей Карла Колетт, которая «была неспособна сказать что-либо заслуживающее внимания. Она не имела вдохновения, мечтаний, желаний. Она была столь же неунывающей, как корова, послушной как раба, привлекательной как кукла. Она была не глупой, но тупой. Тупой, как животное. Нис же, со своей стороны, была неглупа. Ленива, да. Ленива, как смертный грех. Все, о чем говорила Нис, было интересно, даже когда это было ни о чем. Дарование, которое я ценю гораздо выше умения говорить умно. В действительности такого рода разговор представляется мне первоклассным. Он вносит вклад в жизнь, в то время как иной, на культурном жаргоне, подрывает силы, делает все бесплодным, поверхностным, бессмысленным».

Безразличие Нис – это форма высшей открытости жизни и миру.  Всякая цель, установка, знание отделяют нас от жизни, делают ее недоступной. Существование предполагает отсутствие всякой  дискриминации, всякого выбора, всякой установки. И именно в этом смысле для Миллера продажный секс выше романтической любви, которая не интересна потому, что отделяет человека от существа жизни, заключающегося в отсутствии смысла. Миллер пишет о неромантическом, продажном сексе, как если бы он был наделен пикантным ностальгическим ароматом. В книге проводится очевидная параллель между трудом писателя и шлюхи. В какой-то момент Миллер заявляет: «Иногда мне хочется быть женщиной, и не иметь ничего, кроме привлекательный пизды. Как замечательно пустить в дело пизду, а мозги использовать только для удовольствия!»

Безразличие чистого секса интересно Миллеру потому, что оно открыто любому приключению и не ищет смысла в «работе». Чистый секс – это абсолютная повернутость к любой форме реальности, а именно такой и должна быть литература – интересное писание ни о чем, то есть о самой действительности, как она есть. Литература кончается, как только место недискриминирующего приятия мира, пустой головы, занимает любая форма идеологии, проекции смысла, понимания.

Обыкновенно писатель отличается от проститутки тем, что его (или ее, если это «писательница») гениталии никому не нужны (потому что не «привлекательны», -- сказал бы Миллер). Писатель вынужден (или желает) продавать свою голову. Но продать пустую голову трудно. Поэтому писатель продает голову, набитую идеологическими клише, голову распространяющую «смысл» вокруг себя. В результате, вместо «пикантного ностальгического аромата» продажного секса, возникает именно тот список тем, который с полнотой выражал сознание подруги Белоснежки: вышивание, сельские танцы, угольные шахты, экспорт и импорт, королевская семья, болячки, национальная идея, духовность, патриотизм, слава отечества, империя и т.д. 

Настоящие писатели, конечно, хорошо знают ценность пустой головы и работающей п... Для меня нет сомнения в том, что это идеал современной словесности, впрочем, доступный только очень умным писателям. Но идеал продажного секса слишком честен, чтобы он мог в простоте своей реализоваться в наше коммерческое время.

Писатели боятся говорить ни о чем, потому что именно такой разговор с полнотой выявляет их ничтожество в половой области.  Отсюда бесконечная дребедень идеологических кошмаров или постмодернистского умничанья. Вместо абсолютного существования парижской проститутки Нис – абсолютное небытие люксембургской Белоснежки, «у которой нет никакого резона существовать, и которая в действительности не существует».











Рекомендованные материалы



Смерть и филология

Борис Эйхенбаум умер на вечере скетчей Анатолия Мариенгофа, после своего вступительного слова, прямо в зале, от остановки сердца.Два его друга - Роман Якобсон и Виктор Шкловский описали эту смерть, хотя обоих не было в Ленинграде.


Катехон

Катехон – это нечто, что задерживает время, устремленное к эсхатону, к концу времен, и не дает времени безудержно двигаться к завершению эона. Понятие катехона привлекло к себе внимание мыслителей, интересующихся проблемой политической теологии,