07.03.2006 | Архив "Итогов" / История

«Поход на Финляндию»

Политическая свобода господствующей народности может совмещаться с отрицанием прав народностей недержавных

Российское общество болезненно переживает трагические события в Чечне и неспособность российских властей навести законный порядок. Россия уже сталкивалась с подобными проблемами, и именно тогда, когда в ней проходили либеральные реформы. Но дело в том, что либеральная политическая мысль способна решать этнические проблемы, лишь только когда в обществе достигнут элементарный уровень согласия, в частности - согласия жить в данной стране.

Я понимаю, можно раздавить Финляндию, это дело нескольких корпусов. Но я спрашиваю, можете ли вы удержать плоды победы? 

П.Н. Милюков. 1908

...Русифицирование Финляндии как вообще поход против инородцев может иметь весьма тяжелые для империи и династии последствия.

С.Ю. Витте. 1910

Послесловие для Стенгазеты. По прошествии десяти лет автор с прискорбием вынужден констатировать, что статья нисколько не устарела и совершенно не утратила актуальности. Разве что предпосланный ей редакционный "врез" по необходимости имел бы теперь другой вид. Российское общество в его единоросско-аншлаговом большинстве уже нисколько не переживает насчет событий в Чечне, либеральных реформ нет и в помине, на шумной поверхности общественной жизни вовсе не видать либералов, способных задуматься о затронутой в статье проблеме.

Крушение старой России во многом было предопределено национальной политикой властей в последние десятилетия "старого режима" и беспомощностью попыток "общественности" предложить альтернативу имперскому курсу.

Для многонациональной России взаимодействие центральной власти с "инородческими" окраинами всегда представляло важную проблему. Однако властям довольно успешно удавалось подкупать "инородцев" многообразными привилегиями (вроде льготного налогообложения или освобождения от воинской повинности). Только во второй половине XIX века, когда в России, как и во всем мире, поднимаются массовые национальные движения, стратегия российской власти претерпевает существенную метаморфозу. И как это ни покажется странным, подлинно пожизненной "тюрьмой" Россия становится только в XX веке с провозглашением либерального правительственного курса.

Типологическое сходство основательно забытого "похода на Финляндию" с нынешней ситуацией (в частности, в отношениях с Чечней) позволяет задуматься о том, что помимо злободневных и частных причин, есть и фундаментальные трудности выработки либеральной национальной политики.

Финляндия, отвоеванная Россией у Швеции в ходе войны 1808-1809 годов получила в составе империи автономное устройство. В особой грамоте 9 февраля 1816 года Александр I подтвердил незыблемость "основных законов, прав и преимуществ, коими каждое сословие сего княжества, в особенности и все подданные, оное населяющие от мала до велика, по конституциям их доселе пользовались". Эти злосчастные "конституции" во множественном числе позднее станут причиной ожесточенной полемики русских и финляндских правоведов относительно того, дарована ли Финляндии настоящая "конституция", или обещано всего лишь уважать старинные права сословий. Практически Финляндия имела собственное законодательство, поскольку общеимперские законы приобретали силу на ее территории только после их утверждения местным парламентом - Сеймом.

С середины XIX века страна обзавелась собственной валютой, особой таможенной и школьной системой, почтой и телеграфом, независимыми от имперских. В этот период законопослушные и работящие финляндцы были, кажется, самыми верными из подданных российского императора. Всякий, кому случится быть в Хельсинки, может наблюдать материальный символ этой благостной эпохи - бережно хранимый памятник Александру II на центральной площади перед кафедральным собором.

Финляндские вольности на фоне общих имперских порядков воспринимались как незаслуженные привилегии, что безусловно противоречило либеральному идеалу гражданского равенства. Неудивительно, что первое покушение на эти привилегии совершает последовательный либерал - военный министр Д.А. Милютин, который в 1875 году настаивает на введении в Финляндии общерусского Устава о воинской повинности. Между тем служба на общих основаниях для рядового финляндца означала переход в инокультурную среду и зачастую потерю национальной идентичности. Финны взвыли. И непоследовательный либерал - Александр II - интуитивно нашел верный выход и сохранил за жителями великого княжества привилегию особой ратной службы.

Благополучные отношения имперской власти с финляндцами начали омрачаться после 1 марта 1881 года. По логике петербургских идеологов злодейское убийство Александра II было закономерным следствием либерально-западнических реформ, забвением русских национальных ценностей и потакания "инородцам". Новый политический курс Александра III по этой причине формировался под знаменем "патриотического здравомыслия". И тут-то автономные вольности финляндцев - "наших домашних иностранцев" - сделались объектом шквального огня консервативной публицистики, за которой вскоре потянулась и дерзновенное административное "усмотрение".

Настоящий "поход на Финляндию" предпринимается правительством Николая II по почину военного министра Куропаткина, полагавшего укрепить оборону столицы за счет подчинения финляндских войск непосредственному имперскому командованию и распространению на Финляндию общерусского законодательства о воинской повинности.

Поскольку было очевидно, что Сейм не пропустит этой меры, решили реформировать сам законодательный механизм.

Высочайшим манифестом 3 февраля 1899 года было установлено, что российские власти могут принимать обязательные для Финляндии постановления по вопросам, затрагивающим интересы империи, и без согласия Сейма. Вслед за тем, в 1900 году, русский язык устанавливается в качестве языка официального делопроизводства. Чиновникам, абсолютное большинство которых - местные уроженцы, предлагается в течении пяти лет овладеть русской грамотой или оставить должность.

Затем, в 1901 году, упраздняются особые финляндские вооруженные силы и расширяются полномочия финляндского генерал-губернатора, назначаемого из Петербурга.

Занимавший эту должность с 1898 года недалекий Н.И. Бобриков вызвал негодование даже умеренной финляндской общественности своими бестактными распоряжениями, не столько укреплявшими "русскую власть", сколько раздражавшими и оскорблявшими финляндцев (вроде запрета публичного исполнения финляндского гимна). На корректные поначалу протесты генерал-губернатор ответил закрытием газет, что, в свою очередь, вызвало протесты менее корректные. В стране формировался широкий национальный фронт (антиимперский, а по греховности человеческой природы очень скоро в своей низовой практике - и антирусский), включавший весь спектр политических течений от социал-демократов до консерваторов. Пассивное, в рамках закона, сопротивление стало дополняться "активным", в арсенале которого вскоре оказался уже и террор. Открыто создавались боевые группы под видом "добровольно-спортивного" общества "Войма" ("Сила"). Бобриков получил для успокоения провинции "чрезвычайные", практически диктаторские полномочия... И т.п. и т.д. В июне 1904 года сам Бобриков был убит финляндским террористом - молодым человеком из "хорошего общества". Коротко говоря, несомненным результатом "патриотических" усилий властей оказалось создание огромной пороховой бочки в двадцати верстах от столицы.

С началом в 1905 году всероссийской "смуты" С.Ю. Витте пришлось принимать пожарные меры для умиротворения "взбунтовавшейся провинции". На Финляндию был обрушен настоящий дождь привилегий, и в начале 1906 года она в одночасье оказалась наделена самой демократической в Европе конституцией. Пользуясь ослаблением российской власти, Сейм немедленно принял новый закон о государственном языке (русский при этом обидно потеснили), ограничил гражданские права российских уроженцев в Финляндии и приступил к разработке нового фундаментального закона о "форме правления", результатом которого становилось бы фактическое обособление Финляндии.

Своими мерами правительство Витте преобразовало финляндскую пороховую бочку в "черную дыру", вызывающую у властей не меньшую головную боль. Собственно, финляндцы утихли, но зато территория великого княжества сделалась практически недоступна для российских властей. А "доступиться" очень следовало бы, ибо туда вели и там терялись следы множества исполнителей российских "эксов" - террористических актов, совершаемых под политическими знаменами, но имеющих и отчетливо уголовный характер. Через Финляндию шел в Россию поток оружия и сомнительных денег, подпитывавших революционные организации. Как меланхолично замечал Витте, "финляндская администрация считала, что все это до них не относится, а русская администрация была стеснена и весьма ограничена в своих действиях в Финляндии".

Как только российское правительство, руководимое П.А. Столыпиным несколько оправилось после "смуты", вопрос об урегулировании положения в Финляндии сделался одним из первоочередных. Отличие столыпинской атаки на Финляндию от предшествовавших было однако принципиальным. В предшествующие периоды имперская власть и в мыслях не держала уважать какие-то "неотъемлемые права" национальных меньшинств, рассматривая особенности их юридического статуса как "дарованные привилегии", которые можно и пересмотреть в случае возникновения, как выражался Витте, "практической необходимости".

Столыпин повел дело иначе. Жестокость столыпинского антитеррора, в ходе которого власть часто сходила вовсе с правового поля, мешает многим и по сю пору осознать, что Столыпин был носителем либерального идеала не только в экономических вопросах, но и в политических. Столыпин, безусловно, не стеснялся резких выражений по адресу Финляндии - "этой завоеванной силой оружия провинции", сделавшейся притоном всероссийской нелегальщины.

В основании столыпинской программы, представленной Думе 5 мая 1908 года, лежала идея верховенства права. Признавая за данность, что Финляндия и Россия "составляют одно политическое тело", председатель Совета министров подчеркивал, что "Россия не может желать нарушения законных автономных прав Финляндии относительно внутреннего ее законодательства и отдельного административного и судебного устройства". Вместе с тем политическое единство диктует общность и некоторых государственных задач, таких как "общая защита... общего отечества", и т. п.

Сменивший убитого Столыпина В.Н.Коковцов, защищая в октябре 1911 года в Государственной думе внесенный еще Столыпиным законопроект об уравнении в правах русских подданных в Финляндии, сформулировал очень неудобные для оппозиции проблемы. На вопрос, почему "в этой маленькой окраине существуют такие льготы, которыми не пользуется остальное население России", еще можно было возразить, что привилегии финляндцев следовало бы сделать правами всех российских граждан. Но на вопрос, почему три миллиона финляндцев пользуются всеми гражданскими и политическими правами на пространстве всей Российской империи, а "150 000 000 населения России не могут пользоваться этими правами в пределах маленькой части той же неразделенной России, не получив на это или особого дозволения местных установлений, или не приобретя этого права в порядке местного законодательства", возразить с либеральной точки зрения было нечего.

Законопроекты, касающиеся Финляндии, не встретили у либерального большинства российских законодательных палат никакого противодействия по существу.

Решительно против "финляндского" законопроекта (об уравнении в правах русских подданных в Финляндии) выступила лишь крошечная группа во главе с П.Н. Милюковым. За принятием этих законов, заклинал Милюков, "последует ненависть, злоба, отчаяние, за борьбой последует необходимость репрессий... Правительство провоцирует страну на поступки, которые оправдают жестокие меры управления, а иначе оно управлять не умеет". Речи эти принесли Милюкову колоссальную популярность в Финляндии, а в прессе поползли слухи о том, что он "подкуплен финляндцами". Слухи о подкупе были в судебном порядке признаны клеветой. Историк, лучший ученик блестящего Василия Ключевского, интуитивно ощущал несправедливость, совершаемую при подобном наведении "правового порядка" на национальной окраине. Однако его защита финляндцев оказалась исключительно эмоциональной и потому совершенно беспомощной. Оказалось немыслимо построить защиту финляндской автономии в рамках либеральной политической доктрины начала века. Возражения Милюкова сводились исключительно к осуждению "ассирийских методов" правительства, предложенная же им идея "параллельного законодательства" принципиально не отличалась от правительственной схемы.

Для разработки альтернативной концепции не оказывалось теоретических оснований. Как и столыпинское правительство, либералы исходили из того, что Финляндия - неотъемлемая часть России, унитарного государства. Исключался малейший намек на возможность ее федеративного устройства. Один из главных кадетских экспертов по национальному вопросу Ф.Ф. Кокошкин утверждал от лица партии, что федеративное устройство государства не только находится "вне области практической политики", но и принципиально неприемлемо для русских либералов, поскольку представляет собой прямой путь к расчленению "единой и неделимой России".

Само существование "племенных" различий воспринимается либералами как досадное препятствие к созданию индивидуалистического гражданского общества. И они лишь постольку ратуют за свободу культурного самоопределения "народностей", поскольку "всякие стеснения в этой области ... замедляют и осложняют естественный мирный процесс слияния их с преобладающей народностью". Идеалом межнациональных отношений представлялось русским либералам, по выражению П.Б. Струве, "свободное состязание национальностей". Однако именно это формальное равенство свободного соревнования и должно было привести к исчезновению малых народов естественным образом.

"Финляндский поход" показал неприемлемость для национальных меньшинств России не только правительственного курса, но и положил конец надеждам на изменение положения с приходом к власти  либеральной оппозиции. Как подытожил один из украинских либералов, "уже выяснилось, что политическая свобода господствующей народности может совмещаться с полным отрицанием прав народностей недержавных".

Результат известен. При первом же ослаблении имперской власти в 1917 году не одна только Финляндия сочла за благо отложиться от метрополии, руководимой либеральным Временным правительством. А национальные движения не подали русским либералам никакой сколько-нибудь действенной помощи в эпоху кризиса 1918-1920 годов.

Малый народ для сохранения самого своего существования нуждается в институтах, защищающих от воздействия подавляющей культуры большой нации. Эти институты, с точки зрения либеральной доктрины, являются привилегиями, противоречащими идеалу гражданского равенства. Однако "свободное состязание" с большой культурой для малого народа самоубийственно.

И либеральному сознанию придется освоиться с законностью этих привилегий, принципиальная необходимость которых теоретически обоснована либеральной политологией XX века. Политологией, прошедшей мимо наших домашних "гуру", которые, кажется, и в экономике и в политике "твердят зады" классического либерализма века XIX.

Источник: "Итоги", №29, 26.11.1996,