Рисунок Лизы Ольшанской .
Сигнал был дан два года назад, в декабре 2017-го. Тогда Владимир Путин со сподвижниками праздновал 100-летие спецслужбы, из которой они все вышли. В официальной «Российской газете» было опубликовано интервью нынешнего директора ФСБ Александра Бортникова, в котором он дал такое объяснение массовых репрессий: «Угроза надвигающейся войны требовала от советского государства концентрации всех ресурсов и предельного напряжения сил, скорейшего проведения индустриализации и коллективизации».
Вспомним хоть Николая Павловича с горечью говорившего наследнику престола: «Сашка! Мне кажется, что во всей России не воруем только ты да я». Однако что Николаю, что Путину идеальной системой руководства представляется пресловутая вертикаль власти — некая пирамида, на каждом ярусе которой расположены трудолюбивые и честные чиновники, которые денно и нощно реализуют спущенные сверху гениальные замыслы, вроде нацпроектов...
Как показывает опыт, после таких трагедий следует поток заявлений от тех, кто стал жертвой насилия. И, что гораздо хуже, начинается эпидемия расстрелов, когда одетые в военную форму мальчишки вдруг видят в убийстве сослуживцев выход для себя. Так было в 1990-х и первой половине 2000-х.
Владимир Путин своим указом превратил Совет по правам человека из органа, неприятного главе государства, в орган совершенно бессмысленный. Под предлогом ротации оттуда изгнали людей, старавшихся инициировать разбирательства по наиболее вопиющим нарушениям прав россиян, полицейским расправам, махинациям властей на выборах.
Нормальным обществом я называю то, где многочисленные и неизбежные проблемы, глупости, подлости, ложь называются проблемами, глупостями, подлостями и ложью, а не становятся объектами национальной гордости и признаками самобытности.
Урок фестиваля 57-го года — это очередной урок того, что свобода не абсолютное понятие. Что свобода осязаема лишь в контексте несвободы. Что она, вроде как и материя, дается нам лишь в наших ощущениях. Что свобода — это всего лишь ощущение свободы и не более того. А оно, это ощущение, было тогда. Нам не дали свободу, нам лишь показали ее сквозь дырку в занавеске.