Один лишь только Пушкин и никто другой протрет затоптанный коридор, заменит перегоревшую лампочку, сбегает спозаранку за пивком, заберет одного пацана из детсада, а другому решит трудную задачку. А когда он все насущные дела за нас переделает, сядет он тихонечко в углу и под жужжанье Арининого веретена споет нам колыбельную про «кружку-подружку».тЗа что мы его и любим. Не так, конечно, как товарища Сталина, но почетное третье место мы ему отведем.

Но в этой схеме, как теперь очевидно, было слабое звено — пресловутая заграница. То блаженное место, где российский олигархат мог радоваться жизни, держать вывезенные из страны деньги, обеспечивать их сохранность за счет британской или швейцарской судебной системы. До поры до времени казалось: Вашингтон, Лондон, Париж и Берн будут тихо радоваться, что наворованное в России складируется в их банках.

Но то, что теперь клеща запросто можно словить не в сибирской тайге, а на подмосковном дачном участке и даже в городе, настораживает. Уже цветы полевые собирать в букеты не рекомендуют — а вдруг в ромашке сидит клещ?

История двадцатого века существенно разделена на «до войны» и на «после нее». На «до Холокоста» и «после него». На «до ГУЛАГа» и «после него». На «до аннексии Крыма» и после. И так далее. Примеров много.

Неужели когда-нибудь к музыке, театру и к кино в нашей стране станут относиться с эстетической заинтересованностью, а песни или фильмы воспринимать не как подвиг воина, а как добросовестную, профессиональную работу?

Казалось бы, мы уже все видели: детсадовцев, марширующих в военных гимнастерках, детские коляски в виде танков, «георгиевские ленточки», которые привязывают чуть ли не на собачьи ошейники, разухабистые надписи на BMW и «мерседесах», которые выражают отнюдь не патриотизм, а комплекс неполноценности.