Посреди сугроба стояла большая открытая коробка с кремовым тортом — совершенно не тронутым, резко и живописно выделявшимся на белоснежном фоне своими розовыми и зелеными ядреными розами — ну, вы знаете эти специальные цвета. Вокруг торта с очень торжественным видом сидели трое бродячих псов, сосредоточенно, в гробовом молчании уставившихся на это рукотворное чудо.

«Вот у всех мужики как мужики, — сокрушалась Маруся в минуты откровения. — Нюркин спьяну под поезд попал. Шуркиного прямо у проходной зарезали. А мово-то миленка никакая холера не берет. Эх-х». В определенной социальной среде такой тип супружеских отношений считался если не нормой, то, скажем так, вариантом нормы.

Сильно задолго до того, как я узнал труднопроизносимое слово «аббревиатура» и научился правильно его писать, а именно когда мне было лет пять или шесть, на вопрос, где работает мой папа, я умел без запинки произносить слово «Гипроспецпромстрой», что очень развлекало и даже восхищало взрослых.

Чаще всего это сакраментальное отчество произносилось даже и без имени. «Соломоныч», — так чисто по-приятельски называли своего однополчанина господа офицеры. Ну да, ведь именно таким, как известно, манером во времена поручика Лермонтова и обращались друг к другу офицеры. «Алё! Соломоныч! Ты Юрьичу, что ли, стрелку забил? Ну, ты даешь в натуре!»

Книга была о том, что у каждого «трепетания» есть свое значение и не следует чесаться бездумно, чесаться надо со смыслом и с осознанием своей связанности с природой и с миром людей. Я же читал эти самые «аще затрепещет» как чистую поэзию, уже тогда зная, что чистой поэзией способен стать любой текст, если из него тщательно выпарить прикладную, служебную функцию.

Мало ли как одет человек. Как хочется ему, так он и одет. Главное было другое, а именно то, что человек этот распространял окрест себя такой оглушительный, такой ни с чем не сопоставимый дух, что причина его гордого, поистине королевского одиночества на этой скамейке ни прямых, ни дополнительных вопросов не вызвала.