Почему я обо всем этом вспомнил?
Видимо потому, что в процессе деловой переписки с неким молодым человеком, спросившим, не смогу ли я приехать туда-то и туда-то, чтобы выступить там-то и там-то тогда-то и тогда-то, я ответил что-то вроде того, что да, почему бы и нет. Но и прибавил к этому сакраментальное толстовское «ЕБЖ». Из суеверия ли, из скрытого ли от самого себя кокетства — не знаю.
Но молодой человек, как оказалось, с этой заветной формулой знаком не был и поэтому осторожно спросил, что это такое. Я объяснил.
Ну, и стал думать о том, что мы ведь всю жизнь живем с ними и среди них, таких привычных, отчасти даже родных, хотя иногда и неудобопроизносимых.
Да и само слово, которым их обозначают, известно не всем, да и те, кому оно известно, не всякий раз способны произнести его с первого раза. Особенно с утра.
Сильно задолго до того, как я узнал труднопроизносимое слово «аббревиатура» и научился правильно его писать, а именно когда мне было лет пять или шесть, на вопрос, где работает мой папа, я умел без запинки произносить слово «Гипроспецпромстрой», что очень развлекало и даже восхищало взрослых.
А что тут такого особенного? Вот у соседского Сашки, например, отец работал и вовсе в «Росглавстанкоинструментснабсбыте». И ничего — вполне, говорили, неплохо справлялся со своей должностью замглавбуха.
Это существовало уже очень давно. Если верить энциклопедическим словарям — а с чего бы им не верить — «аббревиатуры, или сокращения, издавна применялись на письме у всех народов, обладающих письменным языком. Целью сокращений были экономия места на носителе текстовой информации (бересте, керамических табличках, пергаменте и т.д.) и быстрота написания часто употребляемых слов и выражений. Одними из первых аббревиатуры появились в античных надписях, позднее получили распространение и в рукописях». Ну, и так далее.
Давно, да. Но ворвавшиеся, как несметная и беспощадная орда, в наш язык еще в годы Первой мировой войны и продолжившие свое триумфальное шествие после не менее беспощадных революционных событий, эти бесчисленные — чаще всего корявые и занозистые, но иногда и непредвиденно поэтичные на слух — аббревиатуры на фоне не только избыточного и неторопливого многословия русской классической беллетристики, но и на фоне кудреватой, медлительной и усыпляющей всякую деловитость стилистики деловых или казенных бумаг, выглядели более чем экзотично. Как, впрочем, и многие другие черты и приметы нового времени.
Это все понятно, и все вполне в духе времени: долой старье, даешь скорость, стремительность, бурю, натиск, американизм (в хорошем, разумеется, смысле), динамизм, краткость — сестру таланта, захлебывающуюся скороговорку, скупую деловитость, экономию бумаги, чернил, типографской краски, времени, пространства, умственных усилий. Некогда нам тут разводить старорежимные церемонии! Надо срочно строить социализм, надо добить классового врага, надо быстренько все объединить, распределить, обобществить, раскулачить, расчленить, отнять, поделить, уплотнить, сослать, посадить и расстрелять.
Энтузиазм безбрежного словотворчества не мог не захватить все сферы жизни. Не мог он не прельстить и падкую на все новое творческую среду, особенно ту ее часть, которая была связана с русским авангардом. «Лефовские» теоретики и практики, например, весьма были увлечены этими языковыми процессами.
Маяковский, хоть и издевался над «главначпупсами», без малейших пародийных коннотаций пользовался такими изделиями собственного производства, как «Млечпуть» или «Земшар».
На волне словотворческого зуда возникали такие квазичеловеческие имена, как Владлен или анекдотическая Даздраперма («Да здравствует Первое мая»).
Кстати, об анекдоте. Понятно же, что чуткая к фальши и обременительной избыточности насмешливая фольклорная стихия не могла пройти мимо. И конечно же, в народном обиходе стали возникать саркастические «замкомпоморде» (заместитель комиссара по морским делам), а позже — «засрак» (заслуженный работник культуры).
Да и мы с друзьями, помню, однажды придумали мифологический сюжет, центральным событием которого была яростная битва двух чудо-богатырей — Осоавиахима и Досаафа.
А еще помню исчерпывающий ответ на вопрос, что такое КПСС. Ответ был такой: КПСС — это совокупность глухих согласных.
Советская власть одной своей рукой возводила грандиозную бюрократическую машину, другой же — боролась с бюрократизмом. Она сама же плодила и насаждала, как картофель при Екатерине, безумных речевых мутантов, и сама же посредством вверенной ей сатиры яростно боролась с насилием над языком. То есть Наркомпрос совместно с рабкорами, селькорами и прочими ликбезами истово радели за чистоту великого, могучего и правдивого русского языка. И это была, конечно, никакая не шизофрения, как может кто-нибудь подумать, а самая что ни есть диалектика.
А между тем, они, аббревиатуры, продолжали плодиться и размножаться, не принимая во внимание жалкие потуги разного рода развязных шутников или строгих ревнителей языкового целомудрия. И без стука они входили в нашу жизнь, не слишком заботясь о том, нравится нам это или нет. Хотя и тревожили иногда неискушенные души. Например, детские.
Одна маленькая девочка, выросшая, как и многие дети того времени, под неумолчные звуки кухонной радиоточки, спросила у папы: «А что такое цекака для принцесс?» «Чего, чего?» — изумился отец. Впрочем, очень быстро он понял, в чем тут дело, и вместо вразумительного ответа принялся радостно хохотать.
И ладно бы только дети. Некоторые отравленные этой экспансией взрослые тоже время от времени что-нибудь «выдавали». Моя учительница начальных классов, например, на вопрос, кто такой «юнкер» (она только что рассказала нам про штурм Зимнего), со всей определенностью разъяснила, что «юнкер» — это «юный керенец». Неплохо, по-моему.
Да, они плодились и размножались.
Какие-то из речевых бастардов, не выдержав суровых условий естественного отбора, бесследно выдувались историческими ветрами. Какие-то оставались в архивной памяти в виде лишившихся первоначального содержания каменных истуканов, загадочных и непонятных. Какие-то продолжали жить дальше, постепенно обрастая историческим жирком и словообразовательными возможностями.
Некоторые из аббревиатур от частого и повсеместного употребления напрочь забывали о своей семантической родословной, забывали о том, что когда-то и они были аббревиатурами.
И это безусловный признак их живучести. Самые удачливые из них становились просто именами существительными русско-советского языка, надежным признаком чего являлась их способность к непринужденному, как бы естественному формообразованию. Часто ли задумываются те, кто употреблял и продолжает употреблять в обиходной речи или в письме такие слова, как «комсомолец», «колхозник», «чекист» или «цэковский паек», о происхождении этих въевшихся в сознание советизмов?
Или взять, например, странное, хотя и широко употребляемое в наши дни слово «пиар».
Я как-то упустил тот момент, когда это слово стало вполне русским и к тому же необычайно распространенным, когда от него стали смело образовываться глаголы и другие части речи и когда оно стало означать… А что, собственно, оно стало означать?
Все чаще и чаще это нейтральное, казалось бы, слово используют в негативных контекстах. По поводу любого действия, поступка или высказывания более или менее публичного человека говорят: «Это он пиарится». Или «это же типичный самопиар». Получается, что, в общем-то, любой публичный жест публичного человека есть «пиар». А что же в таком случае не «пиар»?
И никто, главное, особенно не задумыватся о том, откуда вообще это слово взялось. Людей, помнящих об этом, становится все меньше и меньше. И я ничуть не сомневаюсь, что кто-то из лингвистов далекого будущего наверняка выдвинет однажды дерзкую и завиральную гипотезу, в соответствии с которой русское слово «пиар», возможно, происходит от английской аббревиатуры PR, что означает всего лишь «public relations».
Над ним, конечно же, будут издеваться.
Какие-то из аббревиатур неутомимо мутируют, постоянно меняя названия, но сохраняя свою онтологическую суть. Так, на моей памяти ЖАКТ незаметно становился ЖЭКом, ЖЭК — ДЭЗом, ДЭЗ — чем-то еще. А канализационные трубы как засорялись прежде, так засоряются и в наши дни. Так, на протяжении прошедшего века некая мрачная и при этом неистребимая организация беспрерывно, наподобие неуловимого вора-рецидивиста, меняла свои кликухи, посредством которых как бы приводила самое себя в соответствие с духом очередной эпохи, не забывая, впрочем, о незыблемых основах своего «внутреннего мира».
Жизнь продолжается. Продолжается она и в причудливом, увлекательном языковом мире. И вот уже достигнуты большие успехи в борьбе со СПИДом. И вот уже ЛГБТ-сообщество активно борется за свои гражданские права. И вот уже Роскомнадзор твердо стоит на страже нашей с вами морали. И вот чудесным образом выкопан из земли и поставлен на нетвердые ножки уже, казалось бы, давно изглоданный могильными червями ГТО. И на опустевших, открытых транзитным ветрам просторах ушедшего в небытие Гостелерадио пасутся стада разнокалиберных випов, напоминая нам о том, что какая-никакая жизнь все же существует и даже не вполне стоит на месте.
Источник:
inliberty, 18.12.2018,
