Прислушайся, и ты обретешь счастливейшую возможность услышать, как идущий рядом с тобой незнакомец с отчетливо приблатненной наружностью, давясь мефистофельским хохотом, со специфической уркаганской интонацией говорит в телефонную трубку: «Ну, ты, Стас, даешь! Ты, Стас, способен опошлить даже самую святую х…ню!»

Очень сильное, хотя почему-то и слегка стыдное чувство — это чувство надежды. Хотя нет, не стыдное, точнее будет сказать — стыдливое. А стыдливое оно потому, что она, эта надежда, всплывает из мутных пучин уныния или отчаяния всякий раз вновь и вновь, вопреки логике событий и вообще здравому смыслу.

Нет, как хотите, но водка — это водка. Она универсальна и всегда дружелюбна. Она ровна в общении. Она охотно и всегда содержательно поддерживает душевный разговор, когда нам грустно и одиноко, и деликатно молчит, когда человеку потребны тишина и покой. О ней легко и приятно говорить — как о женщине, любимой, преданной, охотно и легко отзывающейся на любые движения твоей непредсказуемой души.

С физикой у меня тоже было как-то не очень. Но зато, в отличие от математички Валентины Гавриловны, физичка Эльвира Васильевна почему-то была по отношению ко мне добра, снисходительна и терпелива. За что я до сих пор испытываю к ней искреннюю благодарность.

Разномасштабные события мелькают, не успев толком устояться в сознании, но ко всем вместе и к каждому из них в моей голове неизменно повторяется один и тот же эпиграф — две строчки из хармсовской «Елизаветы Бам»: «Давай сразимся, чародей! Ты — словом, я — рукой».

Однажды в дружеском кругу неожиданно зашел разговор на странную тему. Почему-то заговорили именно о ней, о зависти. То есть все стали вдруг по очереди признаваться в том, кто когда кому и чему остро и болезненно завидовал. В основном, речь шла о детстве — это всегда интереснее, потому что ярче и жанрово чище.