"Здесь играл Рихтер, - рассказывал Мюллер. - А здесь сидели гости. А вокруг дома стояли несколько нанятых мной человек и палками отгоняли соловьев. Они пели ужасно громко и мешали маэстро играть, а публике слушать".

Я же умею говорить только о евреях и о музыке. По крайней мере, если какой-то журнал вдруг почтит меня своим вниманием, других вопросов ждать не приходится.

Если взглянуть на все глазами Родины, то русская женщина в объятьях иноземца – либо добыча, либо предательница. Это характеризует русскую женщину вкупе с ее Родиной: обе не просто ощущают себя предметом вожделения, но испытывают потребность в нем.

Все, кроме несчастной, не в меру чувствительной рыбки, остались живы, и в целом, опять же не считая этой невинной жертвы, о которой я не стал сообщать хозяевам (зачем их расстраивать до поры, сами пусть увидят), все закончилось благополучно.

"Я хочу попросить вашего согласия на то, чтобы я сделал с вас гипсовый слепок". "Час от часу не легче!" - подумал я и, не теряя похоронной нити, поинтересовался: "Посмертную маску, что ли, снять хотите?" "Да вот еще! Ваше лицо меня не интересует".

Правильно: пора уже и о народе подумать. А то застоялся народ в прихожей, ожидая, что и его о чем-нибудь спросят. В дом позовут, за стол посадят, посоветуются с ним, уважат. Ты ко мне уважительно - и я к тебе. А то как же