16.05.2016 | Современный танец

Крупный план

Последняя премьера израильского ансамбля современного танца Батшева «Адам - Яаг»

Новый спектакль Батшевы соединил две одноактовки – премьеру молодого хореографа Рои Ассафа «Адам» на 12 танцовщиков и новую редакцию спектакля Наарина «Яаг», поставленного в 1996-м.

Первым действием играют «Адама»  и речь здесь идет о человеке и его теле. Танцоры выходят по одному и двигаются, называя части тела – нога, колено, плечо -  именно на этом месте сейчас центр внимания, именно оно как будто по собственной воле совершает движение. Палец, подбородок, бедро, и вдруг: бровь, зубы. Мы не властны над своим телом, оно живет по своим законам, его части медлительно отъезжают друг от друга, колеблются, тянут вверх и вниз. Каждый из героев сосредоточен на себе, внимательно прислушиваясь к тому, что совершает его плоть. К замирающим солистам выходят партнеры, их прикосновения так же медленны и деликатны, как и движения первых. Они как будто не руками, а собственным телом хотят ощупать другого, почувствовать, понять, что с ним происходит, чего хочет его живот, бедро, шея, ступня. Тридцатичетырехлетний танцор и хореограф Рои Ассаф много работал в Европе, в Батшеве он никогда не танцевал, но некоторое родство его работы с Наарином чувствуется – именно в пристальном интересе к каждому танцору, кажется даже больше, чем к собственно танцу, родство в как будто изучающем взгляде, стремящемся увидеть что-то сущностное.


В этом смысле спектакль Наарина двадцатилетней давности даже меньше похож на его сегодняшние спектакли чем постановка Ассафа. «Яаг» рассказывает о семье: на сцене трое взрослых детей, отец, мать и ее отец – дедушка. Каждый из них в разное время выходит вперед и рассказывает о себе и других: все говорят одно и то же, перечисляют членов семьи, говорят, что родители умерли (даже, если они на сцене) – и прибавляют: мы очень любили танцевать. Болезнь и смерть отца происходит у нас на глазах: он бы, может и хотел встать, ожить, да родные не дают. Перед смертью он отдает жене всю свою одежду и даже очки, и она надевает мужнины вещи поверх своих – теперь она одновременно за мать и за отца.

Наарин работает с предметами: оранжевая дверь то отделяет героев друг от друга, то превращается в могильную плиту, придавливающую умирающего. Одна из дочерей пересекает сцену наискось, выкладывая на пол треугольные китайские печенья с пожеланиями, будто мальчик-с-пальчик, метивший свой путь.  И все мужчины семьи медленно идут по этой дорожке, с хрустом давя печенья – этот звук становится музыкой.



Две одноактовки Батшевы говорят о человеке, но «Адам» как будто берет его крупным планом, а «Яаг»  работает на общем.

В иные моменты «Яаг» кажется скорее драматическим спектаклем или тем, что называется «физическим театром», чем танцем, хоть и танцуют там немало.  На сегодняшнего Наарина это мало похоже и этим особенно интересно. Особенно для тех, кто не видел его ранних постановок.