14.02.2014 | Кино

Гоголь-моголь

Новая экранизация «Вия» далека от первоисточника, зато оказалась неожиданно оппозиционной

Так вот фильм Фесенко, по легенде, вынужден был под напором Степченко и его продюсеров, сохранив гоголевскую канву, отказаться от персонажа по имени Вий (но он этому фильму и не нужен) и сменить название с «Вий» на «Ведьма». Чтобы не возникло конкуренции в прокате. В конце 2006-го! То бишь фильм Степченко существовал и тогда. И с самого начала меня настораживал, потому что две предыдущих работы Степченко «Сматывай удочки» и «Мужской сезон. Бархатная революция» раскручивались в середине 2000-х как суперсобытия, но оказались полупрофессиональной халтурой.

Не удивительно, что к «Вию» я относся с предубеждением и старательно оттягивал просмотр. Не  пошел на показ для московской прессы. Потом не пошел на премьеру. В итоге купил вчера билет на обычный сеанс в одном из московских залов… И, не поверите, готов теперь поставить фильму плюс.

О чем это

О том, что киевский семинарист Хома Брут был вынужден в течение трех ночей читать отходную и молитвы по почившей дочери сотника одного из хуторов. Эта дочь, Панночка, как ее все называли, была ведьмой и погибла из-за него — после того, как он ее одолел. Все три ночи ведьма вставала из гроба и пыталась умертвить Хому — и в конце концов ей это удалось, с помощью разной дьявольской нечисти и прежде всего всевидящего монстра Вия.

 

В повести Гоголя это развязка. В новом фильме — завязка. В повести Гоголя хутор находится в пятидесяти верстах от Киева, в фильме, судя по холмистому ландшафту, где-то в Западной Украине, в Прикарпатье, то бишь неподалеку от Трансильвании, родины графа-вампира Дракулы.

 

Туда, через год после трагедии с Хомой и Панночкой, приезжает английский картограф и инженер, сбежавший с родины, из самого Гринвича, от которого именно он начал отсчитывать географические меридианы, после сексуального скандала с дочерью знатного вельможи. У него нет денег, его полумеханическая карета — чудо техники начала XVIII века (время действия легко высчитываетя: оказывается, Петр именно сейчас закладывает Санкт-Петербург), — ломается после атаки волков-монстров, словно бы заимствованных из французского псевдоисторического триллера «Братство волка». И он вынужден принять предложение сотника — нарисовать карту здешних мест. На самом деле сотник желает, чтобы англичанин проник в церковь, в который год назад состоялось нечто страшное во время отходной по его дочери Панночке и закрытой как дьявольская вотчина местным священником (оттуда, с возвышенности, лучший вид на окрестности), и разгадал, что же там все-таки случилось.

 

В ролях — огромное количество наших звезд: Валерий Золотухин, Юрий Цурило, Андрей Смоляков, Алексей Чадов, Нина Русланова, Агния Дитковските и др. — у всех у них фактически эпизоды. Главного героя-картографа изображает Джейсон Флеминг — не самый известный, зато забавный, характерный британский актер. В финале посттарантиновского триллера Гая Ричи «Карты, деньги, два ствола» (где он был одним из трех приятелей персонажа, которого сыграл будущий суперстар Джейсон Стэтем) он застывал в стоп-кадре, когда пытался сбросить с моста преступные улики — два мушкета, не зная, что они стоят сотни тысяч фунтов стерлингов. А телефон, по которому ему пытались дозвониться приятели, чтобы сказать о сумме мушкетов, зажимал в зубах, ибо иначе деть его было некуда.

 

По ходу «Вия» становится понятно, что его создатели внимательно изучили «Сонную лощину» Тима Бёртона, «Братьев Гримм» Терри Гиллиама и «Лабиринт Фавна» Гильермо дель Торо, самый жуткий сюрреалистический монстр из которого явно стал одним из прародителей нового Вия. Ну что же: оказалось, что у Олега Степченко, чего никак нельзя было заподозрить после «Мужского сезона. Бархатной революции», неплохой киновкус.

 

Что в этом хорошего

Новый «Вий» при всех компьютерных спецэффектах не ужастик. Старый советский «Вий» Георгия Кропачева и Константина Ершова пострашнее. Упыри и сам Вий выглядят в нем, на современный лад, комично, этакими пластилиновыми воронами. Но сцены, когда по щеке мертвой Панночки Натальи Варлей скатывается слеза, оборачивающаяся кровавой, когда Панночка незаметно поднимается в гробу за спиной Хомы Брута Леонида Куравлева, судорожно и злобно перебирает руками по невидимой защищающей его стене, пытается протаранить стену с помощью летающего гроба, пугают и сейчас.

 

Новый «Вий» совсем про другое. Это история об ученом, позитивисте, который не верит в потустороннее, ни в черта, ни в Бога, а доверяет исключительно науке, но сталкивается с неведомым и вынужден исследовать его на предмет того, насколько оно неведомое и потустороннее.

 

Ближайший родственник нашего нового «Вия» — «Сонная лощина» Тима Бёртона. Увы, в нашем кино всегда что-то не так. Тим Бёртон тоже рассказывал сказку, тоже страшную (в его случае куда более страшную), но при всех фантазиях четко знал, в какое именно время ее следовало поместить. Позитивизм — философия XIX века. У Бёртона речь о кануне XIХ-го, о преддверии позитивизма. О первых людях, которые стали противопоставлять научное знание религии и суевериям. Именно такой человек сталкивается у Бёртона с потусторонним и совершает шокирующее для себя открытие, что детективную историю про убийства, которую он расследует, невозможно понять до тех пор, пока не признаешь наличие этого потустороннего — всадника без головы.

 

В «Вие» Олега Степченко все наоборот и все, в итоге, противоречит Гоголю (что, впрочем, для меня, считающего, что кино вовсе не обязано слепо следовать за литературным первоисточником, аргумент, скорее, «за»). Тут, в отличие от Бёртона, позитивист, помещенный в начало века не XIX-го, а XVIII-го, когда позитивизма еще не было, расследуя мистическую историю гибели Панночки  и Хомы, приходит к выводу (тут уже окончательный привет Николаю Васильевичу), что никакой мистики в этой истории нет. Что все можно объяснить рационально. При этом, правда, позитивист-англичанини все-таки приходит к вере — вере в Христа и Господа.

 

Авторы картины вообще пытаются сигануть мимо темы, демонстрируя свои личные глубины. В какой-то момент Украина и «Вий» монируются со Стоунхенджем, что, на мой взгляд, уже чрезмерность. Тут уже и до Lost'a легко докатиться.

 

Самое, однако, неожиданное, что главным злом в фильме Степченко в итоге оказывается церковь в лице отца непонятного вероисповедания, которое, однако, логично отождествить с православием. Этот отец исповедует идеологию, которая близка нынешней официальной российской: иностранцы — бесы. От них — одни гадости. Нам ничего от Запада не нужно. Он способен только навредить. Нам не нужны никакие знания — важно сберечь собственное главное: самодостаточность и самобытность (кто тут чихнул, произнеся чучхе? Будьте здоровы!)

 

Не религиия в фильме плоха. А ее носитель, именно он не просто мракобес, а истинный дьявол.

 

 

Сложности

У «Вия» гигантский тираж, и публика на него безусловно пойдет. Между тем не удивлюсь, если фильм угодит в зазор между двумя аудиториями: образованной и массовой, — не удовлетворив ни ту, ни другую. Образованнную публику может смутить чересчур сказочный стиль фильма, его излишняя детскость, которые уместны в случае с «Вием» и отсылает к советскому сказочному кино, но выглядят слегка старомодными. Хоть и похоже на Тима Бёртона, но все-таки не Бёртон. А массовая аудитория может попросту запутаться в хитросплетениях сюжета и не оценить культурологические игры: взаимосвязь «Вия» с современным западным сказочным кино и финальную игру в Гоголя с внезапными и смешными цитатами из «Ревизора» и «Мертвых душ».

 

Наш вариант рекламного слогана

Николай Васильевич, ау!..

Источник: "Московские новости", 31 января 2014,