16.07.2005 | Архитектура / Интервью

Bernaskoni – это как Мазератти

Архитектор Борис Бернаскони утверждает, что профессия архитектора умерла

Борис Бернаскони не похож на своих коллег ни своим внешним видом, ни проектами, ни высказываниями. Ему всего двадцать семь. Он активен, заметен, моден и обаятелен.

Обожает все структурировать и обосновывать, но главное – предельно критичен по отношению к сегодняшней ситуации в российской архитектуре. За плечами – множество проектных идей и немногочисленные стройки. «Пока», – добавляет Борис.

Из заметного – интерьеры офиса BBDO и винный магазин Grand Cru в Москве. Определить их стилевую принадлежность невозможно – сам Бернаскони считает, что стиль, так же как и сама профессия архитектора, умерли. Остается – упаковка пространства, Emballage d’Espace. Почерк Бернаскони узнаваем: максимум эффекта – минимум приемов.

– Вы два года были сокуратором АРХ МОСКВы. В первый раз темой было «Настоящее Настоящее», а во второй – «Тупик». Похоже, сейчас слово «тупик» Вы готовы произнести не один раз. При этом в одном из интервью Вы говорили, что мы находимся в буферной зоне между прошлым и будущим, и поэтому у нас есть шанс сформировать новый стиль Так что, нас ждет: тупик или новый стиль?

– Архитектор как профессия умер. Это состоявшийся факт. Ведь сегодня архитектор должен предлагать какие-то формы и способы взаимодействия с внешним миром. Это не просто «нужно мне построить дом – идите к архитектору – да, я вам построю дом». Нет, это уже не та история. Архитектор сейчас выполняет миссию работы с пространством. Есть проблема, её надо как-то решить. Архитектор должен сказать: «вот это – проблема, её надо решить так».

То есть это уже скорее архитектурно-девелоперская миссия. Когда ты территорию и пространство развиваешь, потому что оно уже существует. Есть политика, есть архитектура, есть там ещё что-то, какие-то пространства – они же все пересекаются, и архитектор должен в этом уметь ориентироваться и создавать какой-то продукт, значимый для общества, значимый для политики, значимый для архитектуры, для эстетики. Как бы какую-то уникальную создавать вещь.

– Всегда? Даже в пространстве молла или гостиницы, где все регламентировано? Разве там возможно авторское высказывание?

– Возможно в любом случае. Абсолютно. Мне кажется, авторское высказывание возможно везде. Это абсолютно конкретная синтетическая задача, которую решает или предлагает архитектор. Эта тема бесконечна: синтез. Вот мне кажется, в чем архитектура сейчас.

– Своими проектами вы решаете эту синтетическую задачу?

– Да, например, проектом нового здания Московской городской думы и Правительства Москвы. Мой проект назывался Архитектурное средство массовой информации: все здание представляет собой что-то типа экрана. Причем еще была идея в том, что это здание не просто здание, а это как бы центр городского общения. Потому что есть еще интерактивные экраны, которые расставлены по всей Москве, на границах районов, например: здание вообще рассеяно по городу. Это что-то типа рекламного щита, и собственно горожанин участвует во всей городской жизни. Он может посмотреть, что происходит, там вся информация, но это как такая ссылка от этого большого здания по всей Москве. Горожанин может войти в эту сеть, он может общаться через эту сеть, он может понять, что происходит в самом здании, что происходит в городе. При этом он может ещё голосовать, что очень важно, то есть это интерактивная вещь.

Это инструмент для слежения за подчиненными мэра и мэром. И в обратную сторону тоже. То есть это предложение политическое: давайте сделаем так, что бы эта структура была бы такой, потому что это единственный способ для того, чтобы город работал в режиме, когда житель города является гражданином, а не населением.

Это инструмент влияния. Естественно, этот проект вряд ли утвердят просто даже за это. Ну, кто захочет, что там был какой-то интерактив. Мы население, мы населяем, мы не граждане, мы население. – В вашем проекте Матрешка-Matrёx («Идентификация Российской Федерации»), в отличие от Мосгордумы все-таки важна скорее форма, чем оболочка. – Матрешка – это просто ремесло, работа с формой. Я очень долго ищу форму, которую я бы смог считать идеальной, которая была бы красивой. Я просто беру матрешку и начинаю её разрабатывать – такая любовь у меня к форме. И в результате получается проект, который длится уже с 2000 года.

– И в каком состоянии сейчас находится «Матрешка»?

– Она сейчас в очень хорошем состоянии. Мы разработали определенный набор оболочек в зависимости от размера матрешки, соответственно конструкции и определенного дизайна материала. И форма, и силуэт у неё чуть-чуть меняется в зависимости от размера. Плюс к этому функция постепенно исследуется. Я думаю, первую матрешку мы построим в Токио. Это будет офис или музей. Материал – бетон. Потому что он наиболее прост в строительстве и технологии и, понятно, недорог.

– Многое из ваших утопических проектов осуществляется?

– Технологичные идеи у нас в стране очень сложно реализуются, потому что у нас нет промышленного дизайна на производстве, и у нас нет денег для того, что бы можно было потратить их на какие-либо технологии. А вообще сейчас вопрос формы не стоит, стоит вопрос оболочки, растворения этой оболочки и превращения оболочки в какое-то сообщение. То есть уже не материал работает, а мысль.

– Как в вашем дизайне интерьеров московского представительства компании BBDO?

– Да, в BBDO у нас получился механизм под производство идей. Пространство работает как механизм для выполнения конкретных задач. Мы думали, как это пространство должно выглядеть, как должны стоять столы, где люди должны собираться вместе за одним столом, какой должен быть вокруг них свет, какой цвет должен быть, например, на лестнице, чтобы перемещаясь, люди отвлекались от работы. Смысл в том, что клиент никогда не попадает на «фабрику идей»: все переговоры ведутся только на первом этаже. Креатив на верхнем этаже, руководство по центру вместе с IT. Потому что все провода и все мысли должны с одинаковой скоростью поступать как вниз, так и наверх. Все остальное может уже немного меняться. А еще все встречаются наверху у креатива. Творческая кухня – это единственное место, где все пересекаются.

– Сотрудники себя комфортно чувствуют в этом пространстве?

– Нет. Они должны чувствовать себя некомфортно, в этом задача. Это стимулирует их деятельность. Важно, как ты с условиями данного пространства работаешь.

Я бы с радостью сидел в черной комнате: важно, как организован там свет, сколько ты там сидишь и что ты там делаешь. Если так считать, то я не думаю, что черная комната сильно напрягает.

Вообще, была и другая задача – понять, насколько креативны сотрудники BBDO. Был даже проведен анализ. Результат был следующий – чем более креативен человек, тем он спокойнее относится к интерьеру, тем он более адаптивен к интерьеру. Точнее так: он сам адаптируется под интерьер, а чем менее креативен, тем больше он пытается интерьер адаптировать под себя.

– BBDO один из немногих ваших интерьеров. Есть ли у Вас заказы?

– Я мало всего построил. Немного. Но я буду строить дома. Интерьеры останутся, это моя любовь, дающая возможность очень быстрого высказывания. А дома – это наша любовница, мы с ней заигрываем пока. Просто какое-то долгое время я работал на поиск, на поиск внутренний. Сейчас уже наступил момент, когда все наработанное надо выражать в материале.

– Вы все время говорите «мы». Я знаю, что вы работаете под несколькими брендами.

– а_0 – это архитектурная группа, которая занимается исследованиями какого-то конкретного проекта. _BERNASKONINECHIPORENKO - это наше архитектурно-девелоперское бюро, которое занимается исследованием, подбором территорий и реализацией проектов уже на месте. Ну, а BERNASKONI – это как МАЗЕРАТТИ.

Источник: «Ле Табуре» (Екатеринбург), сентябрь – октябрь 2004.,