21.01.2006 | Театр

Старая кукла и террористы

Театральные премьеры конца декабря

На этот раз, как и обещала,  расскажу про премьеры второй половины декабря. Они по сей день считаются самыми свежими, поскольку до середины января театры еще зевают после праздников и ничего нового показывать не спешат. Зато в конце декабря премьер было полно, многие, как нынче говорят, «статусные», а некоторые из них даже смогли украсить бледное начало нынешнего театрального сезона.

По части «статусности» главными новинками были три: «По По» Евгения Гришковца, «Гамлет» Юрия Бутусова в МХТ и «Затмение» Александра Морфова в Ленкоме. О них я уже писала.

Две менее «статусные» премьеры прошли в театре имени Пушкина, причем обе получились не такими, как ожидалось. За одну из самых знаменитых и смешных, но редко ставящихся советских пьес – «Самоубийцу» Николая Эрдмана – взялся Роман Козак. Перед премьерой он интересно рассказывал о том, что в социальные проблемы вдаваться не будет, и что ему интереснее история про запутавшегося человека: вот жил некий Подсекальников, разболтал всем, что хочет застрелиться и как ему теперь быть, когда пришло время выполнять обещанное? Но человеческой истории, так же, впрочем, как и социальной сатиры, из постановки в Пушкинском не вышло: на сцене кричал и кривлялся несмешной фарс, и за ужимками героев было трудно угадать, что актеры в этом театре совсем не плохие. Сюжет равно не был похож ни на современный, ни на исторический, а больше всего угнетало то, что текст остроумца Эрдмана (чьи шутки из «Волги-Волги» до сих пор живут), казался безнадежно устаревшим, занудным и многословным. В общем, с «Самоубийцей» фокус не удался.

Зато беккетовские «Счастливые дни» в постановке Михаила Бычкова, многие критики причислили к лучшим премьерам первой половины сезона.

Страшноватая пьеса великого абсурдиста построена практически как моноспектакль актрисы, играющей роль Винни – женщины, закопанной в землю по пояс (в первом действии) и по шею – во втором. Другой герой – почти не появляющийся и лишь иногда издающий невнятные звуки мужчина – не в счет. На главную роль, которая очевидно является образом человеческой беспомощности, словно мыслящий тростник, несущий чепуху в ожидании скорого конца, режиссер пригласил пушкинскую приму старшего поколения – Веру Алентову. В его трактовке героиня стала женщиной, которая - что бы ни происходило вокруг -  остается благодарна богу за свою жизнь. Алентова лихо играет старую куклу с губками бантиком, она тоненько щебечет, наводит марафет, ведет непрестанный односторонний диалог с мужем и через зеркальце посматривает что он там делает у нее за спиной. 

Режиссер не «закопал» Винни в землю, а втиснул в щель будто бы растрескавшейся сухой почвы, оставшейся после катастрофы цивилизации. Из земли торчат одинокие мертвые травинки, а над головой героини, словно авиамодели проезжают по ниткам металлические птицы.

Когда земля уже доходит героине до подбородка, она начинает хрипеть, но потом снова возвращается к умильному щебету благодарности богу и милому мужу. Безнадежная и пессимистическая пьеса Беккета в отечественном варианте неожиданно превращается в «Старосветских помещиков», а финал спектакля, когда Вилли ползком, по трещинам, добирается до Винни и прижимается к ней, выглядит уже мелодраматическим хеппи эндом.

Ну и последняя премьера из декабрьского набора уже идет по ведомству нового театра. «Три действия по четырем картинам» тольяттинского драматурга Вячеслава Дурненкова в недавно открытом театре «Практика» поставил Михаил Угаров, которого большинство нынешних молодых «новодрамных» авторов считают «отцом и учителем». Критика этот спектакль не полюбила, выведя все его недостатки из пороков пьесы. И, на мой взгляд, совершенно напрасно.  Пьеса Дурненкова, занятная и смешная, строится как игра, где в авторской диковатой фантазии оживают четыре картины некоего третьесортного передвижника Брашинского. Картины эти связываются в общий сюжет якобы относящийся к концу девятнадцатого века, но, жонглируя штампами, автор беспрестанно нарушает сюжетные и стилистические ожидания зрителей.

В истории о бедном журналисте-разночинце, о молодых террористах и почтенных господах вдруг возникают черносотенные митинги и рассуждения нынешних радикальных художников-акционистов, действуют гомосексуалисты и наркота. Молодые революционеры, получив деньги на свои протестные акции, заваливаются с ними к шлюхам. И даже представительный мужчина с карандашом в руках, беседующий на питерской скамеечке с юношей (картина «Поживи с мое») оказывается извращенцем, мечтающим, чтобы молодые люди крутили у него карандашиком в ухе.

Угаров здорово работает с видео: он не только использует оживающие «картины Брашинского», которые  для него сняли молодые художники Ксения Перетрухина и Яков Каждан. Он с помощью видео расширяет крошечное пространство сцены: действие на стене-экране продолжает то, что происходит «живьем» на авансцене, а герои «заэкранья» выходят из него к зрителям, будто просто перемещаются по комнате. Придумано в спектакле много, но все его проблемы (а они есть), на мой взгляд, связаны с актерами, которые играют так важно и всерьез, с такими оценками и переживаниями, будто во МХАТе, хотя новым пьесам (дурненковским в том числе) эта обстоятельность противопоказана. Здесь нужна легкость и отстраненность, как в современном кино, иначе абсурдный юмор этой пьесы будет казаться тяжеловесным и многозначительным. (Кстати, нужная интонация точно поймана в недавней постановке Алексея Левинского, студия которого играла пьесу того же Дурненкова «Голубой вагон», где советские детские писатели (Барто, Маршак и др.) ведут себя, как нынешние подростки за бутылкой).

Вот, собственно и все, что я планировала рассказать про конец декабря. А о январе – в следующий раз.

Источник: "Русский журнал", 18.01.2006,