23.12.2013 | Архив Гриши Брускина

Живописный гнозис-4

(О шпалере Гриши Брускина "Алефбет") 2. Алефбет. Фигуры воображения. Часть 1

Продолжение

Итак, Брускин рисует картину двух миров, выпавших в безвременье. Мир "Лексиконов "– это земной мир затянувшегося предэсхатологического безвременья, мир катехона и деградировавшего времени. Мир "Алефбетов" – это результат гностического бегства из катехона в мир мистического воображения, являющего нам историю в моменте "сейчас", собирающем воедино то, что рассеяно в истории. Но это перераспределение исторического в картину превращает историю в миф. В этом мире истории, превратившейся в миф, и множатся те фигуры, которые заполняют шпалеру художника.

30.  Иосиф Флавий. Иудейская война (кн. 5, гл. 5). Минск, Беларусь, 1991, с. 338. В современном культе отдаленным аналогом шпалеры могу считаться занавеси, прикрывающие шкаф, в котором хранится Тора. Примерно с ХVI века сложился обычай покрывать занавес фигуративным шитьем, изображавшим «корону» Торы, колонны Храма и т.д. Основой их дизайна в основном служили мотивы титульных листов еврейских религиозных книг. Занавес, таким образом, был как бы прямым воспроизведением книги.
31. Известно, что в начале VIII века до н. э. эсхатон описывается, как «День Яхве», как явление Бога на землю, наказание врагов Израиля и утверждение царства божьего со столицей в Иерусалиме. Но после вавилонского пленения апокалипсическая литература начинает развивать тему иного мира, когда новые небеса и новая земля заменят собой нынешние. Эта тенденция получает развитие в «Книге пророка Исаии» (60-66) и в «Книге пророка Даниила». «Исайя» -- важный переходный текст. С одной стороны, тут еще речь идет о царствии божьем в Иерусалиме, с другой же стороны, мессия провозглашает: «Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце» (65, 17). Тут же имеется и элемент мистического видения: «Ибо вот, придет Господь в огне, и колесницы Его – как вихрь…» (66, 15) и т. д. Примерно начиная с 200 г. до н. э., получают распространение повествования о визионерском опыте путешествия в иные миры.
32. Историю ангелологии см. David Albert Jones. Angels. A History. Oxford, Oxford University Press, 2010. 
33.Гриша Брускин. Шпалера Алефбет, с. 3.
34. Там же, с. 5.
35. Гершом Шолем. Основные течения в еврейской мистике. М. – Иерусалим, Мосты культуры -Гешарим, 2004, с. 418-419.
36. Как явствует из акронима, Хабат отдавал предпочтение интеллекту, в то время как иные направления хасидизма предпочитали говорить о «сердце».
37. Gerschom Scholem. Jewish Gnosticism, Merkabah Mysticism and Talmudic Tradition. New York, The Jewish Theological Seminary of America, 1965, p. 39.

Каким образом происходит выпадение из истории? Гнозис чаще всего представляет это выпадение в виде экстатического путешествия мистика или его души в небесный, высший мир, путешествия, завершающегося завораживающим видением Бога или его славы.  Это гностическое воспарение в эмпиреи является одновременным движением к видимой манифестации невидимого, к картине. Художник поэтому вполне уместная фигура в контексте такого мистического опыта.

Шпалера Брускина, по всей  видимости, отсылает к той вавилонской шпалере, которая, по описанию Иосифа Флавия, отделяла мир видимый, земной, исторический от святыни, помещавшейся во внутреннем святилище: "Из  двух  отделений  храмового  здания внутреннее было ниже внешнего. В него вели золотые двери пятидесяти пяти локтей вышины и шестнадцати ширины; над ними свешивался одинаковой величины вавилонский занавес, пестро вышитый  из  гиацинта,  виссона,  шарлаха  и  пурпура,  сотканный  необычайно изящно  и  поражавший  глаз  замечательной  смесью  тканей.  Этот  занавес  должен  был  служить символом  вселенной:  шарлах  обозначал  огонь,  виссон  –  землю,  гиацинт  –  воздух,  а  пурпур  – море; два из них – по сходству цвета, а два – виссон и пурпур – по происхождению, ибо виссон происходит  из  земли,  а  пурпур  из  моря.  Шитье  на  занавесе  представляло  вид  всего  неба,  за исключением знаков зодиака" (30) . При вхождении в мир незримого человек должен был столкнуться с этим ошеломляющим символом мироздания, материальным образом небесного покрова, через который следует пройти по дороге к престолу Бога.

Путешествие визионера обычно сопровождается явлением множества нематериальных или полуматериальных фигур, например сонма ангелов (представлены они и на шпалере). Умножение этих фигур непосредственно связано с трансформацией эсхатологии, ее переходом из земного в небесный мир, ее поглощением гнозисом (31).

Эволюции эсхатологии соответствует эволюция ангелологии. Когда в «Книге Бытия» Авраама посещают два ангела, он говорит о них как о людях (19). Когда Израиль становится царством, анонимные ангелы фигурируют как члены господнего воинства. Но одновременно появляются ангелы особой категории – херувимы, призванные охранять врата рая. В Вавилоне ангелы начинают получать имена. В «Книге Иова» появляется Сатана. Во втором веке, во времена восстания Маковеев, в «Книге Даниила» возникает идея ангельских иерархий, и являются два персонифицированных ангела --Михаил и Гавриил. В «Книге Еноха», сыгравшей существенную роль в развитии еврейского гностицизма, уже названы семь --Уриэль, Рафаэль, Рагуэль, Михаил, Саракаэль, Гавриил и Ремиэль. Но  вскоре возникают и иные ангельские создания с именами (32).

Развитие ангелологии идет параллельно движению эсхатологии из мира истории в мир трансцендентного. Чем решительнее выходит гностик из мира исторического, тем более богатый мир небесных иерархий возникает в его видении. Экстатическое вознесение мистика в эмпиреи сопровождается видением целого сонма этих промежуточных существ, осуществляющих посредничество между миром видимого и миром чистого воображения.

То, что гнозис подменяет незримое картинами воображения, по мнению Бубера, бросает тень сомнения на весь этот мистический опыт. Картинка, как мы помним, была в глазах Бубера проекцией "я" на пустоту трансцендентного. Для того чтобы не допустить бесконтрольной работы воображения, визионерство в иудаизме обязательно привязано к книге, то есть к тексту откровения. Связь эта очевидна и в "Алефбете". Брускин так объясняет истоки своего замысла: «Иудаизм в силу известных исторических причин не создал художественного эквивалента своим духовным инициативам. Я всегда ощущал некий культурный вакуум, который мне хотелось на индивидуальном, артистическом уровне заполнить. Евреи – народ Книги. … Полагают, что в Книге спрятано имя Автора, золотой ключик к тайнам мира. Что буквы и текст начертаны Творцом. Вот почему Книга как таковая явилась прообразом моего искусства вообще и шпалеры "Алефбет", в частности» (33) . Источником фантастических фигур, населяющих шпалеры, прямо называется книга. Именно связью с письмом еврейский гностицизм отличается от  иных вариантов гностицизма. Экстаз визионера в еврейском мистицизме предполагает не просто момент просветления, но долгое изучение текстов. Это, если можно так выразиться, -- экстаз усердного книжника.

Фигуры  "Алефбета" – это фигуры азбуки, фигуры оживших слов. Слова покрывают собой и фон шпалеры, на котором выступают фигуры. Брускин называет текст, который он использовал для "Алефбета": «Текст на фоне шпалер заимствован из книги "Тания, важнейшей для хасидов направления Хабат» (34) .  «Тания» была написана основателем Хабата раввином Шнеуром Залманом из Ляд, которого Гершом Шолем считал единственным по-настоящему оригинальным мыслителем хасидизма (35). Само слово "Хабат" является акронимом трех слов – "Хохма", "Бина" и "Даат", означаюших "Мудрость", "Понимание" и "Знание" (36) . Учение, зафиксированное в "Тании", говорит о соединении в Боге двух противоположных друг другу типов божественной воли, которые одновременно относятся к возникновению бытия из ничто и уничтожению бытия в ничто. Мистик призван одновременно медитировать над конкретностью существования Yesh (бытие) и областью ничто Ayin. Осознание Yesh требовало изучения Торы, в то время как концентрация на Ayin --мистического воспарения от конкретного к абстрактному, переживания утраты телесности и экстаза. Приверженец Хабата видел в божественном непрекращающийся переход от полноты бытия к ничто. Этот переход может фиксироваться в формах движения от буквы к фигуре и наоборот. Нить шпалеры в каком-то смысле выражает идею этого непрерывного перехода.

Это движение к фигуративности (очевидное еще в библейском видении Иезекииля) выглядит неортодоксальным на фоне многократно декларировавшейся безвидности еврейского Бога. Мистика божеского «тела» в иудаизме известна как Шиур Кома, она восходит к телесным метафорам "Песни песней". Это придание божественному присутствию телесной видимости (Kabod) прямо соотносится с движением от ничто к бытию в Хабате. Гершом Шолем заметил, что Шиур Кома является продутом отказа понимания метафор "Песни песней" как фигуральных выражений, но их прочтением  как «чисто эзотерического текста, содержащего возвышенные и необыкновенные истины, касающиеся тела Бога в его явлении на троне Меркавы» (37) .

Продолжение следует

Источник: НЛО №122, 2013 ,