06.09.2012 | Театр

Папский дворец рухнул

Авиньонский фестиваль открылся «Мастером и Маргаритой»

Саймон МакБерни, художественный руководитель программы нынешнего, 66-го, Авиньонского театрального фестиваля, готовил «Мастера и Маргариту» специально для его открытия, но спектакль уже успели показать весной в Вене, так бывает в случае масштабных копродукций. Говорят, венская премьера большого успеха не имела, но это как раз тот случай, когда показ постановки на другой сцене чреват потерей половины ее достоинств. В Авиньоне спектакль играли в гигантском почетном дворе Папского дворца под открытым небом, выдеопроекция разливалась во всю высоту древних стен, превращаясь в гигантскую google-карту Москвы 30-х годов, на которую мы будто бы пикировали с высоты то на Патриаршие пруды, а то в нехорошую квартиру. Во время бала Сатаны эти самые стены как будто раздвигались, образуя зал, размером с площадь. В «советских» сценах зрителей брали в полуокружение видеотолпы волнующихся, как на митинге,  людей. В окнах папского дворца появлялся двойник беспокойной Маргариты в то время, как сама миниатюрная брюнетка стояла на сцене; ее «отражение» со свистом летело по небу, когда женщина лежала на полу, а в высоких, узких арочных стенах, будто в стрельчатых окнах, возникали виды пустыни, когда на сцене шли библейские фрагменты романа. К финалу действия сцены  начинали «трескаться» и в конце концов средневековые кирпичи окончательно «осыпались», обнаруживая звездное небо, по которому Мастер с Маргаритой улетали на огромном  коне, сложенном из стульев.

Авиньонские зрители были захвачены и эффектными видеопревращениями, и самой булгаковской историей, которую тут, похоже, мало кто читал. С точки зрения российского зрителя, знающего роман наизусть, само сценическое действие, к тому же с не слишком яркими актерами британского театра Комплисите, выглядело весьма простодушно и вторично: за спиной артистов чуть что вставал гигантский видеопортрет Сталина, безымянные персонажи в ролях совслужащих карикатурно суетились, отрезанная трамваем голова Берлиоза превращалась в расколотый арбуз, а худющий голый Иешуа робко жался в присутствии массивного Пилата в белом кителе. Самым выразительным тут, пожалуй, был одетый в черное, с полным ртом золотых зубов Воланд, которого режиссер отказывался считать Сатаной. Кем его считал МакБерни понять было мудрено: большую часть спектакля роль рокового иностранца играл тот же артист, что и Мастера. А в финале, сбросивши черную одежду, Воланд превращался в голого Иешуа и, обнявшись с грузным Пилатом, уходил по световой дороге вдаль. Роман Мастера завершал Бездомный.

Как ни восхищайся визуальными эффектами и прочей изобретательностью известного британского режиссера, приходится признать, что его театральный язык выглядел устаревшим.  Противоположностью «Мастеру и Маргарите» выглядел кельнский спектакль Кети Митчелл «Кольца Сатурна», который тоже играли в первые дни фестиваля.

Авиньон влюбился в Митчелл год назад, когда она привозила спектакль «Кристина по «Фрекен Жюли», где невероятно тонко и продуктивно соединялось драматическое действие и видео. События из хрестоматийной пьесы Стриндберга мы будто бы видели глазами второстепенного персонажа, служанки Кристины, причем на первом плане - перед глазами зрителей - развивалось то, что обычно составляет кухню театра и кино: снимались крупные планы, сводились комбинированные съемки, работали звуковики. В этом году Митчелл привезла спектакль, работающий на том же открытом приеме, но здесь демонстративно отсутствовало действие: это была постановка романа-размышления В.-Г. Зебальда.

В романе «Кольца Сатурна» герой совершает меланхолическую пешую прогулку по морскому берегу в графстве Соффолк и повсюду замечает признаки упадка, приводящие его во все большее уныние. Воспоминания лирического героя, проведшего детство в Германии, встречи, связанные с бывшими нацистами, смешиваются с его нынешними печальными наблюдениями жизни природы. Свой  спектакль Митчелл строит вокруг старого человека, лежащего в больнице.  За открывшейся в глубине сцены стеной мы видим чистую палату, суетящихся вокруг больного врачей, капельницы, ветер, раздувающий оконные занавески. На трех экранах над сценой сводится стильное черно-белое видео, похожее на старое хорошее кино: крупные планы старика, снимаемые у нас на глазах, виды бедной природы, старые документальные съемки. Все это проецируется на облупившуюся, растрескавшуюся стену, что добавляет видеосъемке ощущение старины и художественности. А в это время одетые в черное молодые актеры на авансцене по очереди ровными голосами читают роман, будто становятся слышны мысли в голове умирающего больного. Вместе с тем артисты создают те самые звуки, которые слышит герой, гуляющий по берегу моря — шорох шагов по гальке, шум ветра в ветвях, хлопанье крыльев чаек, учащенное дыхание, звук открываемой железной банки с питьем. Эпизоды отбиваются дневниковыми заголовками, настуканными на пишущей машинке: день, число. Видео и музыка то совпадают с текстом Зебальда, то расходятся с ним - так возникает удивительный жанр визуализации романа, который не всякая публика готова считать театральным.  Число разочарованных зрителей, уставших два часа кряду смотреть на сцену, где почти ничего не происходит — разве что безмолвно умирает старик и звучит текст романа в сопровождении стертого, невнятного видео -  было немалым. Но сохранялось ощущение, что именно здесь, а не на самой престижной сцене Авиньона, происходят поиски нового театрального языка.

Мастер и МаргаритаКольца СатурнаКольца Сатурна

Источник: "Московские новости", 12 июля 2012,