27.07.2012 | Театр

Времена не изменились

В Художественном театре сыграли «Зойкину квартиру»

В новом спектакле Кирилла Серебренникова есть несколько занятных ходов, которые хочется описывать, что, собственно, и делают все рассказывающие о его постановке «Зойкиной квартиры».

Первый — самый ожидаемый и не обманывающий ожиданий — прямое осовременивание. Любопытно следить за тем, во что в нынешнем времени превращаются персонажи и приметы советского нэпа и как легко булгаковская пьеса ложится на наши реалии. Вот взяточник из ЖЭКа Аллилуя, готовый за деньги закрыть глаза на что угодно (Сергей Сосновский), вот разбрасывающий направо-налево доллары богатей Гусь — узнаваемый гибрид олигарха и чиновника (Алексей Кравченко). Булгаковский китаец Газолин тут превратился во вполне русского мента (Антон Васильев), «прессующего» жуликоватого китайца. Понятно, что именно к криминализированному милиционеру посылают за наркотиками, а сам он прямо в рабочем кабинете норовит по-быстрому трахнуть пышнотелую посыльную в обтягивающем мини.

Серебренников сам сделал редакцию пьесы, приспосабливая ее к сегодняшнему дню и избавляясь от анахронизмов (например, герои говорят про «пивасик»), но в целом режиссер пьесу сохранил. Хохочет зал, когда вернувшийся из мест весьма отдаленных прощелыга Аметистов (Михаил Трухин) снимает с себя одежки одну за одной, а на каждой — знаки, отмечающие путь приспособленца: белая ленточка, оранжевый бант, георгиевская лента и, наконец, нашистская футболка с портретом Путина. Это сегодняшняя вариация тех самых «портретов вождей», которыми, добираясь до Москвы, торговал булгаковский Аметистов. (А под брюками, как выяснилось, были еще красные колготки и узенькие трусики из трансвеститских шоу.) Знакомы нам деловито-приблатненные люди «из органов», пришедшие с обыском и арестом. Ну и, конечно, узнаваемо то, что все до одного тут хотят уехать из России, кто в Париж или Ниццу, а кто в Шанхай, главное, как говорит Аметистов, «дать лататы из СЕСЕРЕ». Вот и в программке первая страница — фотография табло аэропорта со сплошным списком рейсов, вылетающих в Париж.

Запоминающийся ход номер два — это любимые режиссером выходы за пределы реальности. В начале по белым стенам-экранам павильона эффектно мечется абстрактное черно-белое видео вокруг Зойки, бегающей по инстанциям за нужной справкой, — то сужающее круги вокруг нее, то летящее в нее множеством острых углов или разламывающее стену трещиной. Вокруг героини суетятся странные черные люди в огромных шлемах-шарах, гротескно отсылающих к экипировке омоновцев-«космонавтов», пляшут балерины с черными звездами вместо голов. Дальше в спектакле видео будет брошено и забыто, а черные «космонавты» с балеринами явятся в Зойкину квартиру, отмечая наркотический «приход» у морфиниста Обольянинова и кокаиниста Аметистова. Тогда вслед за сюрреалистическими галлюцинациями под китайскую музыку выползет и красный карнавальный дракон, обозначая роль торговца «дурью» китайца Херувима.

Ну и третья составляющая «Зойкиной квартиры» Серебренникова — кабаре. Режиссер взял десять песен берлинского кабаре предвоенных 20-х — 30-х годов ХХ века и заказал для них новые тексты Игорю Иртеньеву и Владиславу Маленко, он пригласил на роль Зойки голосистую красотку и звезду московских мюзиклов Лику Руллу и ввел в спектакль живой оркестр. В его версии вместо модного ателье, демонстрирующего откровенные модели в качестве разминки перед открытием борделя, нехорошая квартира работает как кабаре, и каждая из девиц демонстрирует не столько платье, сколько вызывающий номер. И эти фарсовые номера — зазывные песенки вкупе с комической акробатикой (особенно поражает воображение Мымра — Светлана Колпакова, беспрестанно ходящая колесом и падающая на шпагат), — вызывают в зале такой восторженный хохот, что делается ясно: нашей публике очень не хватает театрализованного кабаре, остроумного и пряного развлечения. Кто сумеет его создать — будет иметь настоящий успех. Ну и, конечно, успех будет иметь (и уже имеет) спектакль Кирилла Серебренникова, который к кабаре добавляет пьесу Булгакова и всегда востребованную игру с сегодняшним днем. Чего же еще?

В принципе всего этого достаточно, чтобы три часа занимать внимание зрителя и иногда к восторгу зала выстреливать эффектными фразами, хоть фирменными булгаковскими, вроде ответа Обольянинова на чаевые: «Мерси. Когда изменятся времена, я вам пришлю моих секундантов», хоть и новейшими, вроде патетического «не забудем, не простим» в исполнении Аметистова. Или смешными трюками-намеками, как то, что невысокий начальник Гусь любит, когда его собеседники стоят на ступеньку ниже. Но, честно сказать, все это из разряда упаковки. Спектакль МХТ вполне презентабельно упакован, а содержательно, как выясняется, о нем сказать почти нечего.

Поскольку в целом он сделан вполне традиционно, то есть главное в нем — актеры, но, несмотря на то, что знаменитостей в постановке Серебренникова много, сильно сыгранных ролей тут нет. И, значит, исчезает вся тоска булгаковской пьесы, оттеняющая ее мрачный угар и остается лишь фельетонная часть. Точно так же несущественными оказываются две отчаянные любовные истории — продувной Зойки к аристократу-наркоману Обольянинову и нувориша Гуся к светской Алле. С женскими ролями в спектакле вообще беда, причем в первую очередь нет главной героини: Лика Рулла очень красивая женщина, и голос у нее есть, но то, как она играет прожженную Зою Денисовну Пельц, — это собрание общих мест. И юная Светлана Мамрешева в роли Аллы пока всего лишь безжизненная куколка, и Ольга Добрина играет Манюшку так вульгарно, что неловко на нее смотреть. Впрочем, знаменитые актеры-мужчины тоже положения не спасают: Алексей Девотченко в роли Обольянинова пока лишь суетится, тарахтит и бьется в истерике. А играющий Аметистова Михаил Трухин хоть и веселит зал, но все же в этой грандиозной, «самоигральной» роли, предвосхитившей Остапа Бендера, не нашел ничего своего, особенного, он даже в роли старухи из дурацких «Примадонн» был энергичнее и смешнее. На этом фоне запоминаешь разве что новое для МХТ лицо — Евгения Сангаджиева в роли Херувима с его экзотической красотой и улыбкой плута, косящего под дурачка. Да странную, будто юродивую, пожилую женщину с набеленным лицом, бродящую по дому в белом девичьем платьице, а в программке названную Квартирой (Татьяна Кузнецова). Душа она этого места, что ли?

Поневоле вспоминаешь из истории театра ту легендарную и очень скоро запрещенную первую постановку «Зойкиной квартиры» в Вахтанговском театре, для которого Булгаков и написал ее. Ту Зойку — Цецилию Мансурову — с огнем в глазах и дьявольски поднятой вверх нарисованной бровью, того Аметистова — юркого Рубена Симонова с пошленьким прямым пробором, как у приказчика. Спектакль 1926 года замечательный режиссер Алексей Попов, человек чистый и прямой, искренне ставил о «пошлости, разврате и преступлении» нэпа, но воспитанные Вахтанговым актеры, приходящие на сцену с улиц нэпманской Москвы, играли сложнее, чем требовала сатира. Они приносили с собой тревогу, бездомность и униженность людей, вовлеченных в чужой угар. Времена вопреки надеждам Обольянинова не слишком изменились до сих пор. Сегодняшние актеры МХТ тоже живут в криминализованной Москве, полной дурных, случайных денег, лжи, наркотиков и вездесущих чекистов. Но, как бы ни осовременивал пьесу Булгакова режиссер, похоже, что актеры не чувствуют ее связи со своей жизнью.

Источник: "Московские новости", 4 июля 2012,