Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

02.04.2012 | Япония без вранья

Первый ветер весны

Светит солнце, но ветер пробирает до костей

Дует первый ветер весны, хару-итибан. Облака мчатся по небу как одержимые, то и дело льет косой дождь, окна в подгнивших рамах дома дрожат так, словно началось очередное землетрясение, и кошки, не находя себе места, то бросаются на улицу, то начинают сновать по дому, каждую минуту подходя потереться о мою штанину. Термометр все еще показывает семь градусов в комнате, но каждый раз, когда ненадолго появляется солнце, видишь, что краски за окном уже совсем другие.

Я выхожу на улицу. Светит солнце, но ветер пробирает до костей. У магазина на углу ругаются двое служащих. Тот, что постарше, очевидно, работающий в фирме неподалеку, приехал сюда купить готовый ужин на велосипеде, другой, помоложе, – на машине, которую он припарковал прямо перед входом, помешав, таким образом, старшему вывести свой велосипед. Оба в костюмах, для обоих кончается финансовый год, и последние недели две они, каждый в своей фирме, наверняка готовили бесконечные отчеты, праздновали на корпоративной вечеринке проводы прошедшего года, провожали тех, кого начальство решило перевести в другие филиалы и возвращались домой лишь за полночь. «Ты что это делаешь?» – кричит пожилой, обрушивая тем самым на молодого самое страшное ругательство японского языка. «Чего? Мне что, из машины выйти? А? Хочешь, выйду?» – грозно отвечает тот, что помоложе, довольный возможностью поругаться с человеком старше и выше его по карьерной лестнице. «Выходи!» с орет тот. Молодой выходит, и оказывается, что он на голову выше противника – средний рост японцев здорово вырос за последние лет двадцать, как считается, от количества выпиваемого молока. Пожилой в страхе отступает на пару шагов, молодой наступает. Некоторое время они еще стоят, переругиваясь, но не притрагиваясь друг к другу: по закону виноват всегда тот, кто ударит первым. Наконец пожилой уезжает, бормоча себе под нос что-то про нынешнюю молодежь, а я иду дальше.

На тротуаре японский парень в широких шароварах, кроссовках на толстенной подошве, майке с надписью «I ♥ NY» и шлеме несколько раз крутится на голове, потом, всего один раз оттолкнувшись от земли руками, ловко вспрыгивает на ноги, надменно смотрит мне в глаза, делает некий хип-хоповый жест, очевидно означающий, что даже если у него еще нет «кадиллака» и десятка поклонниц, то завтра (в отличие от меня) уж точно будет, и говорит:

- Check it out!

Я не знаю, что тому ответить, да и на каком языке. Играть роль испуганного белокожего американца, случайно оказавшегося в черном районе? Или пытаться честно объяснить ему, что я вообще-то из России, говорю по-японски лучше, чем по-английски, и вообще как бы тут ни при чем? Я так и стою несколько секунд с тупо открытым ртом, потом машу рукой и иду дальше.

Перед старым деревенским домом, чудом уцелевшим в теперь уже спальном районе, стоит старушка и смотрит на ветки еще не распустившейся сакуры. Ветер такой сильный, что она с трудом удерживается на ногах, но в глазах весеннее удовлетворение: еще неделя, и она сможет сказать сакраментальную фразу японских стариков, что еще раз перед смертью удалось увидеть цветущую сакуру. По узкой тропинке через рисовое поле рядом с домом едет худенький парень на модном нынче шоссейном велосипеде. С трудом удерживая равновесие – очевидно, велосипед только что куплен, – он подъезжает к старушке, наверное, чтобы спросить дорогу. На носу у него тоже модные теперь узкие розовые очки, в глазах хроническая уверенность в завтрашнем дне и такая же хроническая неуверенность в самом себе. Последние несколько лет таких парней без амбиций из обеспеченных семей в народе называют «травоядными». Парень останавливается прямо перед старушкой, забывает вытащить ноги из контактных педалей и медленно падает вместе с велосипедом ей под ноги. Старушка в недоумении смотрит сверху вниз на парня, а тот так и остается лежать на земле, тщетно дергая застрявшими в педалях ногами.

В парке играют дети, одни в теплых меховых куртках, другие в шортах и сандалиях. Первые живут в домах поновее, европейского типа, и привыкли к теплу. У вторых дома прошлой эпохи, и холодный ветер проходит через щели в оконных рамах, скрипит дверями и воет день и ночь.

На мосту стоит девушка лет двадцати пяти в костюме служащей. Костюм безупречно отутюжен, а рядом стоит велосипед с облупившейся краской и напрочь проржавевшей цепью. В ее худых пальцах длинная сигарета, девушка несколько раз щелкает стоиеновой зажигалкой, наконец прикуривает и вытягивает губы, с наслаждением вдыхая дым – наверное, первая затяжка после долгого дня на работе. Весенний ветер теребит ее волосы, ткань костюма то и дело прилипает от порывов ветра к телу, а она смотрит вдаль на реку, на танцующие деревья, на повисшее над горами на севере весеннее солнце.

И курит – с пустыми счастливыми глазами человека, достигшего просветления, курильщика, который знает, что эту сигарету, как и эту весну с ее первым ветром, он заслужил.



Источник: Сноб, 27.03.12,








Рекомендованные материалы



Садовник читает землю

Когда я рассказываю садовнику что-то наболевшее, он никогда не дает ни советов, ни оценок. Он выслушивает мою историю и, на секунду задумавшись, начинает свою. И только дослушав его историю до конца, я понимаю, что эта история — его ответ.


Стань водой

Прошло три дня с его смерти, кончились поминки, похороны, бесконечный черед важных родственников, сослуживцев, начальников отделов и даже отделов кадров, чинных поклонов и пустых слов. И только теперь, глядя на двух братьев, я вдруг снова увидел моего отчима таким, каким он был мне дорог.