Авторы
Живущий в Нью-Йорке и Москве известный художник неофициального круга, инициатор многих проектов артжизни 60–70-х годов Михаил Одноралов рассказал «МН» о том, почему его тревожит ситуация, в которой оказалось современное российское искусство, и почему он хочет сделать проект «Русская ниша» с художниками Венециановым, Федотовым, передвижниками, Оскаром Рабиным и Ильей Кабаковым.
— Как вы воспринимаете современное российское искусство в сравнении с тем, что было в эпоху 60–70-х?
— Страна другая — люди те же. Искусство было другим, потому что ощущалось давление тоталитарного государства, и мы с трудом могли узнать что-либо о мировом артпроцессе. Сегодня ситуация изменилась. Цензура почти отсутствует. Информации огромное количество. Однако это не принесло творческой свободы. Известный галерист Марат Гельман одновременно с экспозицией «Россия/Russia!», которая проходила в нью-йоркском Музее Соломона Р. Гуггенхайма с сентября 2005 по январь 2006 года, выставил своих лучших художников в нью-йоркской галерее White Box. Дал своей выставке вполне амбициозное название «Россия 2». Он подавал это как откровение для Нью-Йорка. По сравнению с масштабным смотром всего русского искусства от иконописи до Кабакова в Музее Гуггенхайма проект Гельмана выглядел довольно посредственно, несмотря на участие известных мастеров сегодняшнего дня, включая Олега Кулика, группы AESF, «Синие носы». Очевиден дефицит идей. Все — и художники, и кураторы — хотят идти в ногу с западным искусством. И это как раз реакция провинциалов. Это напоминает новые туфли, которые через два года становятся модными в провинции. На Западе выставленное Гельманом современное русское искусство воспринималось как политический феномен, но не художественный.
— И что же в эстетическом плане всерьез нас никто не воспринимает?
— Современное русское искусство появилось неожиданно и оказалось сегодня невостребованным. Его продвижение разными энергичными кураторами мне чем-то напоминает действия молодцов, пришедших в магазин за картошкой. Стоит очередь. Вдруг приходят молодые люди и начинают работать локтями и кулаками, пытаясь в нее внедриться. Сомнительный успех нашего искусства на Западе связан и с тем, что творчество российских мастеров не рассматривается как необходимый элемент в мозаике европейского искусства. Виной является не только историческая изоляция, но и чисто коммерческие конкурентные интересы. Понятие современного русского искусства оказалось не введено в оборот западного искусствоведения. Серьезный анализ качества этого искусства никто не проводил.
— Что же нам выставлять — всегда только иконы и русский авангард?
— Иконы и русский авангард знают лучше всего. Это воспринимается всерьез. И я задумал выставку, которая может показать, что современное творчество русских художников связано с изобразительной и духовной историей всего русского искусства в целом. Каждое искусство, будь то немецкое, итальянское или польское, гордится своими традициями. Именно ему присущими. Однажды я увидел русскую картину начала XIX века: крепостная актриса, одетая пастушкой, кормит грудью барских щенков. Безумное сочетание французской пасторали с отечественной рабской психологией. Или вот красивые, но несвободные девушки-крестьянки, стоящие посредине поля. Не это ли был один из лейтмотивов русского искусства, от Венецианова до Малевича и Свешникова?
— Да, вспоминаю каталог выставки «Россия/Russia!». Там на обложке как раз статная крестьянская девушка с картины Алексея Венецианова. Так что парадоксы нашей истории и самосознания стали своего рода визитной карточкой огромной выставки 2005 года. Как конкретно эти парадоксы захотите представить вы?
— Задуманная мною выставка будет из двух визуальных линий. Одна — рабство как идиллическое состояние. Вторая — индивидуализм как покаяние. Эти линии будут выстроены в качестве альтернативной истории русского искусства. Русское искусство очень эмоционально соучаствует в ужасе и восторге низменного и возвышенного, несвободы и воспарения. Принципиальны темы: зависимость от власть имущего, индивидуализм как духовный порок. Даже такие больные темы воплощались отечественными мастерами на высоком качественном уровне, который мало замечают.
— Каких художников вы выбираете в союзники?
— Прежде всего романтиков начала XIX века. Они владели формой на высшем уровне, когда писали крепостных или описывали гнетущие стороны российского быта. Это был бесконечный «Анкор, еще анкор!». Далее идут бытописатели середины XIX столетия. Потом Сомов и Борисов-Мусатов — демонстративная ирреальность в мире. Следующий раздел будет полемикой с русским авангардом, прославляющим коллективизм. Завершает проект современное искусство, эстетически опирающееся на русский авангард. Однако мотивация нового искусства является теперь противоположной. Это враждебное отношение к социуму, базирующемуся на тоталитарной идеологии. Эстетика и идеология в современном русском искусстве расходятся. Таким образом, оно воспринимается шизоидным. И эту уникальную ситуацию я тоже пытаюсь представить. Надеемся, что эта выставка поможет нам обрести общий язык с Западом.
Творчество Межерицкого - странный феномен сознательной маргинальности. С поразительной настойчивостью он продолжал создавать работы, которые перестали идти в ногу со временем. Но и само время перестало идти в ногу с самим собой. Ведь как поется в песне группы «Буерак»: «90-е никуда не ушли».
Зангева родилась в Ботсване, получила степень бакалавра в области печатной графики в университете Родса и в 1997 переехала в Йоханесбург. Специализировавшаяся на литографии, она хотела создавать работы именно в этой технике, но не могла позволить себе студию и дорогостоящее оборудование, а образцы тканей можно было получить бесплатно.
