Авторы
Одна из главных тем в блогосфере после прошедшего митинга – как хорошо вела себя московская полиция, доброжелательно, вежливо, предупредительно. Более того, полицейские не реагировали на мелкие нарушения договоренностей (например, когда во время движения с площади Революции на Болотную кто-то начинал скандировать) и не провоцировали участников, как это не раз случалось прежде. Очевидно, что результатом бесконечных совещаний и мозговых штурмов, которые проходили в Кремле накануне митинга, стал отказ от применения насилия. Восторжествовала характерная для нынешней российской власти точка зрения: раз нельзя воздействовать на ситуацию, то подождем, пока все как-нибудь не рассосется само собой. Ведь немало людей собиралось для протеста, когда Путин захватывал НТВ, а потом все утихло. А сейчас не апрель, между прочим. Мало того, что холодно. Скоро еще и Новый год с длиннющими каникулами, когда все успокоятся. Подозреваю, именно так рассуждал тот, кто велел не устраивать обычное «винтилово».
Однако столь благополучный исход вовсе не гарантирован в будущем, если митинги протеста будут продолжаться, а число участников – расти. Будем откровенны: компромисс между властями и оппозицией, мягко говоря, маловероятен.
Премьер Владимир Путин без остановок твердит о том, что протест организован американским государственным департаментом, ему послушно вторят федеральные телеканалы. Страх перед «цветной революцией» здесь не наигранный. Он вполне искренний. И в состоянии паранойи власти могут отдать силовым структурам самые неадекватные распоряжения.
Что делать в этой ситуации служилому человеку, который давал клятву выполнять приказы? В эти тревожные дни ветеран спецназа подполковник Анатолий Ермолин выступил с обращением к своим товарищам. Он предельно ясно описывает ситуацию: «Очень скоро через забрало своего защитного шлема вы увидите тех, ради кого шли служить своему Отечеству. Это будут лица людей, очень похожие на ваших отцов и матерей, братьев и сестёр, добрых знакомых и соседей по лестничной клетке». Как должен поступить командир спецназа в ситуации силовой конфронтации с собственным народом, спрашивает Ермолин.
Спасительный ответ на этот вопрос оказался прост, хотя и не очевиден с первого взгляда — «продолжать служить своему народу даже тогда, когда политики и подчинённые им силовые министры ставят перед тобой задачи откровенно репрессивного характера». Боевой офицер нашел, как кажется, главный нерв ситуации: те, кого российские начальники считают противниками власти, вовсе не являются врагами Отечества. А присягу военнослужащие давали не Путину и не Чурову. Они давали присягу народу, то есть как раз тем людям, которых им приказывают избивать. Рекомендации Ермолина фактически свелись к двум главным пунктам. Во-первых, сделать максимально гласным и задокументированным процесс отдачи приказа. Ведь старшие командиры отлично понимают, что приказы о расправе над безоружными людьми, собравшимися для мирного протеста, невозможно сделать документами — настолько они противозаконны.
Второй — быть готовым к выстрелам в спину, к провокациям со стороны тех самых государственных структур, которые будут отдавать приказы о репрессиях. Провокации могут потребоваться, чтобы довести силовиков до «озверения».
Советы Ермолина основаны на двадцатилетнем опыте взаимоотношений властей и силовиков. Ведь из-за безответственности первых вторые несколько раз вставали перед жестоким выбором: выполнять или нет приказы о подавлении народных выступлений. Впервые это случилось в 1991-м во время путча ГКЧП. Вечером 19 августа, когда заместитель министра обороны Владислав Ачалов приказал Грачеву, командовавшему тогда воздушно-десантными войсками, арестовать все руководство России. Грачев и все его заместители договорились не выполнять приказ, даже сознавая, что за это их может ждать трибунал. А потом Грачев стал сознательно валять дурака. Отлично понимая, что и тогдашний министр обороны Дмитрий Язов и Ачалов не хотят брать на себя ответственность за предстоящее кровопролитие, Грачев звонил им с просьбой «уточнить задачу». Однако те говорить не захотели — адъютанты сообщили, что они «отдыхают». Грачев позвонил командиру отряда КГБ «Альфа» полковнику Карпухину, который тоже согласился не выполнять приказ. Таким образом, отказ от выполнения приказа возможен, прежде всего, тогда, когда люди, его получившие, не уверены в успехе.
Чтобы использовать силу во внутриполитической борьбе, нужно было обладать волей и харизмой первого российского президента. Но и ему это удалось только однажды, в октябре 1993-го.
Ему пришлось лично приехать в Министерство обороны, чтобы в течение нескольких часов убеждать Павла Грачева, в личной преданности которого он не сомневался, применить силу против Верховного Совета. Министр обороны, явно не желавший этого, требовал все того же «письменного приказа», на котором в свое время настаивал перед ГКЧП в 1991-м. В результате спецназ открыл шквальный огонь по людям, атаковавшим телецентр «Останкино». А потом танки Таманской дивизии в упор расстреливали российский Белый дом.
Но это получилось только один раз. Между тем, желание использовать силу против оппозиции возникало у Бориса Ельцина и его окружения не единожды. Однако практически сразу становилось очевидно: шансов на то, что силовики выступят на стороне исполнительной власти, равны нулю. Так было, к примеру, в октябре 1997, когда оппозиция обещала массовые выступления. Но Минобороны ясно дало понять, что во внутриполитическом конфликте армия не желает принимать участия ни с той, ни с другой стороны. Последний раз вопрос об использовании армии против оппозиции встал осенью 1998 года, когда жестокий финансово-экономический кризис перерос в политическое противостояние. В момент, когда все возможности для диалога властей и оппозиции были исчерпаны, оппозиционеры стали всерьез опасаться, что президент разгонит Думу с помощью армии. В президентской Администрации действительно допускали возможность еще раз использовать военную силу в противостоянии исполнительной и законодательной властей. Однако тогдашний секретарь Совета безопасности Андрей Кокошин подготовил обширный меморандум о настроениях в армии, основанный на данных военной контрразведки. Вывод был очевиден — даже получив прямой приказ президента о «наведении порядка в столице», ни армия, ни Внутренние войска его не выполнят. А Ельцин в 1998 году совсем не походил на Ельцина 1993-го…
Итак, при одинаковом отсутствии легитимности приказа силовики отказались его выполнять в 1991-м и выполнили в 1993-м. В чем здесь дело? Когда служилый человек готов бить (и даже убивать — вспомним Тбилиси, Вильнюс, Москву 1993-го) сограждан, а когда нет?
К сожалению, рефлекс безоговорочного выполнения приказа (именно поэтому российские власти так старательно сохраняют воинскую службу в силовых структурах) способен пересилить соображения человеколюбия и гуманности. Думаю, что в 1991-м силовики действовали бы куда решительнее, если бы к тому времени власть не дискредитировала себя в их глазах. Нет, не жестокостью при подавлении национальных движений в Прибалтике и Закавказье. А тем, что высшее руководство страны всячески пыталось спрятаться за спины военных.
«Начиная с 1988 года, с Сумгаита, я не получал ни одного письменного приказа, — с вполне искренним раздражением говорил Лебедь. — Телефонный звонок: «Летите, соколы, в ту сторону, там нехорошо, наведите порядок» — и все. В Тбилиси, например, я прилетел с тремя полками — на 140 военно-транспортных самолетах. Представляете, какая это работа: поднять десятки самолетов в разных городах, построить эту армаду в воздухе, пригнать, а потом, когда Горбачев удивляется, сделать вид: а черт ее знает, как она туда попала... Ничего с тех пор не изменилось.
Каждый раз мне звонили по телефону. Ни разу не получал письменного приказа. Как будто это командир дивизии сам решал погрузить личный состав в самолеты и лететь в Тбилиси, Вильнюс и Баку. Я вдруг понял, что я только инструмент… Я устал от дураков, которые отдают мне приказы».
Итак, в 1993-м Борис Ельцин не побоялся открыто взять на себя ответственность, и военные выполнили приказ скрепя сердце (я знаю командира, который никогда не надевал высокую награду, которую получил после обстрела Белого дома). Хватит ли Путину духу? С одной стороны, этот человек не раз демонстрировал, что считает для себя унизительным подчиняться «требованиям подкупленной толпы». Однако, с другой, он пасовал всегда, когда сталкивался с протестами, которые казались ему «законными». Вспомним реакцию на выступления пенсионеров против монетизации льгот, вспомним Пикалево. Многие полагают, что Путин считает законным социальный, а не политический протест. Но, может быть, все дело в том, что до недавнего времени политические протесты были довольно малочисленными. Подозреваю, что в ближайшие недели как раз за количество участников развернется беспощадная борьба в информационной сфере. Одним словом, главная защита от возможного насилия властей — это способность собрать на следующие митинги десятки тысяч (для этого оппозиции следует договориться об общих требованиях и, главное, об общем кандидате в президенте — мечтать, так мечтать).
Второе — необходимо довести до «силовиков», что даже наличие написанного приказа вовсе не означает освобождение от ответственности, если речь идет о преступных приказах. Читаем в комментариях к Уголовному кодексу Российской Федерации:
«Незаконность приказа или распоряжения может выражаться как в неправомочности должностного лица отдавать такой приказ (распоряжение), в частности, когда он не соответствует целям и задачам данного учреждения, организации, ведомства, так и в несоблюдении установленной формы приказа или распоряжения (например, письменной). Чаще всего незаконность приказа или распоряжения определяется его содержанием, противоречащим требованиям действующих законов и иных подзаконных актов. Преступность приказа или распоряжения означает их несоответствие требованиям уголовного закона. В большинстве случаев действия (бездействие), совершаемые во исполнение преступного приказа (распоряжения), связаны с нарушением прав и свобод человека и гражданина, гарантированных Конституцией Российской Федерации.
При этом подлежит ответственности как лицо, отдавшее данный приказ (распоряжение), так и его исполнитель, если ему заведомо была известна незаконность такого волеизъявления начальника».
Понятное дело, что в законах, определяющих задачи силовых ведомств, ничего не написано про разрешение нарушать Конституцию. Разумеется, наказание возможно только при наличии независимого суда. Необходимо, чтобы командиры среднего и низового звена отдавали себе отчет, что такой суд возможен. Опять-таки все дело в организованности и единстве оппозиции. Все зависит от нас.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
