29.07.2011 | Театр

Ты походи, а мы похлопаем

«Мадемуазель Жюли» с Жюльетт Бинош не стала сенсацией в Авиньоне

Главная программа Авиньонского фестиваля завершилась, неофициальная программа «офф» до конца июля еще гремит по центру старого города уличными спектаклями. Но журналисты уже разъехались, и теперь, в мертвый сезон, размышления об увиденных в Авиньоне спектаклях будут продолжать публиковаться во французских и зарубежных газетах. Продолжим рассказ о главных событиях Авиньона и мы.

Случайно или нет, в программе нынешнего фестиваля были две постановки по «Фрекен Жюли» Августа Стриндберга, причем обе очень ожидаемые. Но именно они оказались в некотором смысле эстетическими полюсами Авиньона. О парадоксальной немецко-британской трактовке этой пьесы — спектакле Кети Митчелл в берлинском театре Шаубюне - мы уже писали. Но изначально первой и главной «Жюли» тут считали постановку французскую, в режиссуре Фредерика Фисбаха, который и сам несколько лет назад был артдиректором Авиньона.

Эту «Мадемуазель Жюли» играли с первых дней фестиваля до конца при непрекращающемся наплыве публики; на 26 июля — последний день смотра — были назначены показ киноверсии спектакля для всех желающих на открытом воздухе в саду Папского дворца и одновременно телетрансляция. Продюсером постановки выступил сам Авиньонский смотр в сотрудничестве со множеством других солидных театров вроде парижского Одеона или лондонского Барбикана, мечтающих первыми показать версию Фисбаха. Это понятно: фрекен Жюли играла Жюльетт Бинош. В спектакле были и другие знаменитости, например артист Николя Бушо играл Жана, а сценографию и свет делал художник-дизайнер-архитектор Лоран П. Бергер, но все шли, разумеется, на звезду, тем более что Бинош очень редко играет в театре. И все же спектакль получился скучной банальностью.

Бергер выстроил на сцене хайтековский стеклянный павильон с раздвижными стенами. В нем находилась кухня и белый салон с диванами, а сзади, в глубине сцены, среди стволов берез, под лампами дневного света шла нескончаемая дискотека. Картинка выглядела эффектно — это был современный вариант того самого праздника для челяди на Иванову ночь, на фоне которого и развивается стриндберговская драма.

Бинош в струящемся золотом платье выглядела прелестной и молодой, легко играя органичный для себя и привычный образ открытой, милой и доверчивой женщины. В ней не было ничего рокового, нервного — ничего того, что обычно играют в роли этой неуемной и истерической героини, купившейся на лживую любовь слуги. Она прелестно двигалась, уютно, подтянув ноги, усаживалась на диван, заразительно хохотала — и на этом роль заканчивалась. Болезненный стриндберговский надрыв прошел мимо нее, хотя казалось, что в более осмысленной режиссуре сыграть эту роль она смогла бы. Дополнительным испытанием для зрителя был Николя Бушо — седоватый горбоносый мужчина, как говорится, «со следами былой красоты», на сцене торговавший этой самой красотой с картинными жестами и пафосными интонациями.

Фисбах — режиссер средних достоинств, прежде вежливо хвалимый прессой за открытость к театру самого разного толка, включая танец и оперу, — на этот раз особенной, да и вообще какой-либо трактовки хрестоматийной пьесы не предложил, но пару раз являл «режиссуру». Например, когда вся челядь, надев уродливые белые маски, вдруг под страшную музыку выходила шеренгой через павильон на авансцену и этим знаменовала перелом в пьесе. Или когда в драматическом финале Жюли и Жан, стоя на авансцене, залитой красным светом, обращались со своей трагической перепалкой прямо в зал. Но это, разумеется, ничего не меняло.

Зачем Фисбах взялся ставить игранную-переигранную пьесу, если ему решительно нечего было сказать об этом сюжете, понять так и не удалось. Если, конечно, не считать главную задачу любой антрепризы со звездой, которая, как видно, работает и в Авиньоне: «Ты походи, а мы похлопаем». 

Источник: "Московские новости". 28 июля 2011,