07.06.2011 | Театр

Жестокий мир

На чеховском фестивале показали «Неподвижных пассажиров» Филиппа Жанти - новую редакцию старой постановки

Свою первую, легендарную версию этого спектакля,  с названием, тогда переводившимся, как «Неподвижный путник», Филипп Жанти показывал в Москве и Питере пятнадцать лет назад, в 1996-м. Именно с этим спектаклем, - где мы увидели, как режиссер уходит от привычного ему кукольного театра в какой-то удивительный поэтический жанр, смешавший драму, танец, пантомиму и клоунаду, - связано восторженное отношение к Жанти наших театралов, с тех пор почитающих его гением.

Теперь режиссер сделал новую редакцию «Voyageur Immobile», перевел его название в множественное число  и привез на Чеховский фестиваль. Но это совсем другой спектакль.

Казалось бы, почти все ключевые сцены сохранились; по изумительно красивым фотографиям, где на фоне цветных экранов люди в песочных костюмах все так же танцуют в бумажной пустыне, плывут по синему полиэтиленовому морю или кувыркаются в кудрявых целлофановых облаках,  – можно и не догадаться о том, что во взгляде семидесятитрехлетнего режиссера на мир произошла кардинальная перемена. Но тот, кто увидит в театре «Неподвижных пассажиров» (так теперь переводят название), - поймет.

Прежний спектакль был о детском ощущении мира, свойственном всему человечеству. Его герои носили панамки, чепчики, похожие на младенческие, детские летчицкие шлемы и короткие  штанишки. Они дурачились, играли, пели малышовые песенки и восторженно ужасались страшилкам. Они познавали мир с радостным любопытством и открытостью, и постоянно изумляющий мир был добр к ним. Да, в нем были ссоры и даже смерть, но обиды мгновенно таяли, а смерть казалась легкой и голые герои, которых запаковывали в полиэтиленовые пакеты в присутствии милого ангела, потом встречались на облаках, окруженные открыточными рамками с розочками и одетые в веселые маскарадные колпачки.

Теперь не то. В программке к новому спектаклю Жанти пространно рассказывает, как недавно ездил с гастролями в Израиль и какой ужас он испытал, побывав на арабских территориях. Именно это, как говорит режиссер, придало новому спектаклю несколько более восточный оттенок – разрослась «пустыня», стало больше пения. Но ясно, что дело не в одном Израиле, а во всем мире, который за эти годы стал в глазах Жанти агрессивнее, нетерпимее, страшнее.

Уже нет на актерах коротких штанишек и глупых шапочек, но есть шаровары, котелки, феска и тюрбан.  Нет детских песенок, игр «я в домике», смешного превращения картонных коробок в животных – речь идет о взрослых. Раньше разные языки актеров труппы, вплетаясь в музыкальную ткань спектакля, становились гомоном большого мира, теперь чужие языки – знак непонимания, герои требуют друг у друга предъявить документы, показать содержимое чемодана, и это вовсе не шутка, как было прежде. Раньше герои нежно нянчили пластмассовых пупсов, строились с ними в композицию Святого семейства, а теперь одна из мамаш игрушечного младенца размахивает ножом, а другие отшвыривают кукол со словами: «на меня не похож». Вместо маленького дружелюбного города со светящимися окнами и  шумом машин теперь посреди пустыни вырастают башни-близнецы, вокруг которых герои шумят об акциях и Альфа-банке, и, конечно, эти башни рушатся.

Теперь плывущая по волнам картонная коробка с надписью «Fragile (хрупкое)» становится местом нешуточного соперничества героев. Изменилась даже прежняя уморительная сцена, где коробка оказывалась разделена на «комнатки», в каждую из которых втиснут голый кукольный младенец с «настоящей» головой. Теперь эта коммунальная жизнь с перепалками и перестукиваниями выглядит куда жестче и, когда к одному из «мальчиков»-голышей подселяется «девочка», отодвигающаяся стена совсем сплющивает соседку. Большая коробка разваливается, пуская светящиеся комнатки с героями по отдельности плавать по волнам, но это только поначалу кажется свободой – каждый домик в одиночку тут же тонет.

Поток  метафор и микро-притч, из которых строится спектакль Жанти, стал выглядеть куда определеннее, и, если раньше его поэтический мир чурался конкретики, а говорил скорее о всеобщем и неизменном – любви и смерти, страхах и открытиях, потерях и надежде, - то теперь многие из его картин  нельзя не понять однозначно. И даже финальная сцена приобрела пугающую определенность. В «Неподвижном путнике» все герои поддерживали неостановимый бег на месте маленького кукольного человечка, меняющего по дороге пол, теряющего руки и ноги и превращавшегося в конце концов в летучий лист бумаги с человеческой головой. В новом спектакле маленький голый герой в беге проходит эволюцию, превращаясь то в рыцаря в латах, то в делового человека в черном костюме, а потом побеждая и седлая появившегося рядом другого голого человечка.

Впрочем, финал у повзрослевшего агрессивного мира из нового спектакля Жанти, такой же, как у прежнего - дружелюбного и светлого. Конец один – ветер гонит комки мятой бумаги и вместе с ними укатываются со сцены, будто сухие листья, скрюченные тела героев. Остается пустая земля.

Источник: "Московские новости", 1 июня 2011,