Чеховский театральный фестиваль
31.05.2011 | Театр
С британским акцентомДеклан Доннеллан открыл Чеховский фестиваль «Бурей»
Шекспировская «Буря» Деклана Доннеллана хоть и числится международным проектом (она осуществлена Чеховским фестивалем в копродукции с французами и англичанами, и премьеру до Москвы увидели в Париже и Лондоне), — у нас считается русским спектаклем. И не только потому, что актеры наши, но и оттого, что британец Доннеллан, для которого это уже седьмая постановка в России, стал восприниматься отечественными театралами как свой, русский, разве что с милым британским акцентом, скорее украшающим его спектакли. Этим самым акцентом мы считаем все особенности режиссуры Доннеллана, редко свойственные отечественным постановщикам: лаконизм (всегда поддержанный лаконичным же оформлением его постоянного сценографа Ника Ормерода), чувство меры и вкус. Ну и любовь к актерам, через которых он всегда рассказывает свои истории, никогда не выглядящие революционно, но всегда ясно, даже простодушно и трогательно.
Первый русский спектакль Доннеллана — «Зимняя сказка», которую играли в питерском Малом драматическом театре, — был попыткой британца понять русскую историю. Дело происходило в тоталитарные времена, мстительный король был маленьким Сталиным, а комические пасторальные сцены походили на препирательства белорусских крестьян. Похоже, шекспировская «Буря» снова пытается играть с русским тоталитаризмом. И в ней маленьким Сталиным оказывается Просперо.
Рассказывая о новой постановке, Доннеллан говорил, что ее герой, волшебник Просперо, когда-то свергнутый с престола коварным братом, а теперь мстящий обидчикам, — «человек, который не знает, что ему делать» и что «желание держать все под контролем делает его глубоко несчастным». Старый Просперо (Игорь Ясулович) — работник в штанах на подтяжках и с засученными рукавами — все время кривит сжатые губы, на всех кричит и почти не улыбается.
В этой «Буре» по версии Доннеллана история складывается такая: изгнанный Просперо держит свой остров в железном кулаке. Судя по страху и чувству унижения, которые герой вызывает и у чудовища Калибана, и у духа Ариэля, — волшебник всех мучает и бьет. Его любимая красавица-дочь Миранда (Анна Халилулина) — дикарка, почти Маугли, чуть что — скачет на четвереньках и готова куснуть. Калибана Александр Феклистов играет немолодым и добродушным увальнем, слугой-нянькой Миранде, болтая с ней на непонятном местном языке. Остров Просперо — это жестокое, патриархальное «вчера». Зато бывшие враги, которых Просперо своим волшебством заставляет пережить рядом с островом кораблекрушение, — это холодное и чуждое волшебнику «сегодня». Тут злодеи выходят в строгих офисных костюмах, а комиками выступают грубый «браток» да манерный хлыщ, мечтающий лишь о тряпках. Свой реванш Просперо строит, не жалея никого, в соответствии с обдуманным сценарием.
Причем даже эстетические идеалы волшебника отсылают к сталинским временам, будто ненавидящий нынешнюю «офисную» эпоху потребления старик был изгнан из тоталитарного рая не 12, а 60 лет назад. Благословение союза Миранды и Фердинанда духами превращается в каких-то «Кубанских казаков» с бравурными песнями, черно-белым кино про уборку урожая и с праздничным концертом, где есть и бутафорские дары природы в руках страшноватых колхозниц, и пляски лубочных колхозников с серпами.
Впрочем, придуманная Доннелланом история о властном старике, в финале понимающем, что он остался у разбитого корыта, и вынужденном, отпуская дочь в ненавистное сегодня, простить всех, — пока в этом спектакле считывается скорее рационально, задним числом. В целом же московская премьера выглядела крикливой, избыточной и противоречивой, чего прежде у Доннеллана не бывало. Будем надеяться, что, когда премьерная истерика утихнет, спектакль станет соразмернее и внятнее — у этого режиссера спектакли обычно растут. А пока из «Бури» в памяти остается только легконогий дух Ариэль, которого Андрей Кузичев играет молчаливым и почти невесомым строгим юношей в черном костюме на голое тело. Он неслышно бегает босиком, неожиданно появляясь то тут то там во главе маленького оркестра, потряхивая «палкой дождя» или маракасами и внося в этот тяжело движущийся спектакль то волшебство, которого в нем так не хватает.
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.