Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

25.02.2011 | Pre-print

Орбинавты

Отрывок из романа Марка Далета. Книга готовится к выходу в издательстве НЛО

публикация:

Стенгазета


Текст: Марк Далет

Глава 1

- И, ожидая того, что не ждут,

Я, посетитель случайный

Многих уютных домов, бреду

По закоулкам тайны.

Бланш Ла-Сурс

- Попытайся прожить жизнь так, чтобы никого не убить, - поучал Алонсо худого серого кота, который, как обычно, увязался за ним по дороге на рынок. - И чтобы тебя и самого никто не убил.

Мальчик и кот двигались очень похоже – мягко, пружинисто, бесшумно. Около старого масличного дерева, чей причудливо перекрученный ствол навел Алонсо на мысль о заколдованных царевичах из старинных багдадских сказок, кот внезапно остановился, словно потеряв интерес к происходящему. Уселся, торопливо протер лапой морду и снова побежал за мальчиком.

- А если будешь помнить, что жизнь очень похожа на сон, - Алонсо значительно посмотрел на четвероногого собеседника, который в целом не возражал против сказанного, - то сможешь управлять своей жизнью лучше, чем большинство людей, не говоря уже о животных. Так утверждает дед Ибрагим, а его все считают мудрецом. Даже визирь самого эмира Мухаммеда, да продлит Аллах его годы, приходит покупать у него книги и разговаривает с ним с большим уважением. Запомнил, Саладин? Повтори то, что я сказал.

Кот не успел ничего повторить, потому что они зашли за угол улочки и тут же оказались в самой гуще толкотни и многоголосого гула, по которым даже чужестранец сразу понял бы, что оказался на восточном базаре. А Алонсо в этом городе чужаком не был. Апельсиновые рощи, масличные деревья, тесные улочки ремесленников и купцов, мечети, минареты, тенистые сады, фантастические очертания эмирского дворца, называемого Красной цитаделью, Калаат аль-Хамра, таинственные дорожки примыкающего к нему парка - все это было знакомо мальчику с самых ранних лет.

Рыночная толпа была пестра, человеческие ручейки сливались и расходились, торговцы призывали покупателей и привычно спорили с ними о цене и качестве товара, а договорившись, щедро накладывали сверх взвешенного количества лишнюю пригоршню инжира или увесистый лоснящийся гранат. Воздух полнился запахами, солнечным светом, жарой, человеческими голосами, криками ослов и верблюдов. Чернокожий воин-бербер, проходя мимо, случайно толкнул зазевавшегося мальчика.

- Разве во сне бывает больно? – пробормотал Алонсо, потирая плечо, и тут заметил, что кота рядом нет. Впрочем, это обстоятельство ничуть его не озаботило. Серый хитрец, носивший гордое имя султана, который освободил от неверных святой град Иерусалим, всегда находил дорогу домой. Гранаду он знал не хуже своего двенадцатилетнего хозяина.

В лавке Мусы царила спасительная тень. Здесь никогда не бывало жарко, даже в разгар суховея. Разнообразные предметы, которыми торговал Муса, создавали атмосферу волшебства: масляные лампы разных размеров и форм, светильники, всевозможная медная и серебряная утварь, сосуды для вина. Ханна, жена Мусы, приветливо улыбнулась Алонсо.

- Мир тебе, Али, - она протянула ему связку сладких фиников. – Ищешь Рафаэля? Вот и он!

Отодвинув край темной бирюзовой ткани, прикрывавшей вход в лавку, Рафаэль, сверстник и друг Алонсо, впустил внутрь слепящий сноп андалусского солнца.

Вслед за ним в лавку вошла группа арабов знатного вида. Посетители стали разглядывать предметы, выставленные на продажу, расспрашивая о них Мусу, который сменил жену за прилавком. Мальчики вышли на задний двор, где их уже ждала смешливая Дина, младшая сестра Рафаэля.

Их любимое место во дворе, под кроной развесистой шелковицы, в круге, образованном за длгие годы синими чернильными пятнами тутовых ягод, было занято стайкой воробьев. При приближении детей они загалдели и разлетелись.

- Опять будете играть в войну мусульман с неверными? – поинтересовалась Дина, смешно произнося слова.

- Да, - с жаром объявил ее брат. – Только сегодня победоносным султаном буду я, а Али станет предводителем христиан, который попросит меня пощадить его самого и его презренное войско!

- Что за детские игры, - отмахнулся Алонсо. – Гораздо интереснее играть в сновидения.

Эта мысль только что пришла ему в голову, и теперь ему уже казалось, что такая игра действительно существует.

- В сновидения?

Алонсо поманил друзей, и они уселись тесной кучкой.

- Но это страшная тайна, понятно?

Рафаэль и Дина закивали.

- Наша жизнь очень похожа на сон, а сны можно менять. Значит, можно менять и жизнь. Так говорит…

Он хотел добавить, что так говорит его дед Ибрагим, но, похолодев, оборвал себя. Ведь дед строго-настрого велел ему никому об этом не рассказывать.

«Ничего, - успокоил он себя. - Пусть думают, что это просто игра». - Как можно менять сны? – не понял Рафаэль.

- А я знаю! – Дина вскочила с места и запрыгала на одной ножке. Темно-русые локоны подпрыгивали в такт ее движениям. – Мне сегодня приснился страшный джинн, и я хотела от него убежать, и проснулась. А потом решила увидеть его снова, но так, чтобы он меня слушался и делал все, что я повелю.

- И что? Получилось? – насмешливо полюбопытствовал ее брат.

- Почти.

Девочка отвернулась, демонстрируя отсутствие интереса к скучным мальчишеским разговорам, и отсела в сторонку, время от времени поглядывая украдкой на Алонсо. Неожиданно что-то яркое и жгучее заставило того зажмуриться. Рафаэль с удивлением взглянул на друга, но тут сверкающее пятнышко перебежало с лица Алонсо на его собственное, и ему пришлось заслонить глаза ладонью.

Дина звонко рассмеялась и вскочила на ноги. Мальчики, проявив проворство, подскочили к ней раньше, чем она успела убежать.

- Что это у тебя в руке? Дай сюда! - потребовал Рафаэль.

Она, смущенно улыбаясь, протянула плоский овальный предмет, обрамленный золотой оправой и снабженный костяной ручкой. Поверхность предмета блеснула, и Алонсо сначала показалось, что это стекло.

- Откуда у тебя это? – спросил Рафаэль.

- Отец подарил.

- Смотри, какое зеркало! – Рафаэль протянул вещицу другу.

Алонсо покрутил ее в руке. Держать ее было приятно. Неожиданно из нее выглянул мальчик! Настоящий живой мальчик: прямые волосы, тонкий, слегка удлиненный нос, миндалевидные глаза!

Это был так неожиданно, что Алонсо чуть не выронил зеркальце из рук. Ему никогда не доводилось раньше видеть зеркала, покрытые оловянной амальгамой. То, которым пользовалась его мать, было сделано из полированного стекла, и отражение в нем было очень мутным.

- Али, я тебя не понял,- Рафаэль, поправив сползшую подвязку чулка, решил вернуться к прежней теме. – Почему ты говоришь, что жизнь похожа на сон?

- Э-э, это просто такая игра, - Алонсо почему-то расхотелось посвящать друга в страшные тайны деда.

- Может быть, то, о чем говорится в нашей Книге: «Все суета сует и всяческая суета»?

- Может быть. Давай сыграем в мавров и вестготов. Я буду великим Тариком, а ты – графом Родриго.

- Ну вот опять!- запротестовал Рафаэль, тут же забыв о сходстве между явью и сновидением. – С какой стати всегда я должен быть тем, кто терпит поражение?

- Ладно, я буду Тариком, а ты и Дина – верными воинами ислама, и я скажу вам: «О люди! Куда бежать?!».

Алонсо вскочил на ноги, отдал зеркальце Дине и встал в горделивую позу, вскинув голову, что, как казалось, должно было соответствовать драматизму момента.

- Море за вами! Враг перед вами! - произносил он звонким голосом. – У вас нет ничего, кроме стойкости и терпения!

- Ничего, кроме стойкости и терпения! – нарочито пискляво передразнила Дина и бросилась наутек. Алонсо подался было за ней, но она уже вбежала в дом.

- С такими воинами ты не скоро завоюешь страну Аль-Андалус , - заметил Рафаэль.

Об этой фразе Алонсо размышлял по дороге домой. Идти было недолго: дом книготорговца Ибрагима Алькади находился на улице, примыкавшей к ограде рынка Алькайсерия.

- Все гордятся воинами и полководцами. И христиане, и мы, - рассуждал Алонсо, когда они с дедом вечером разбирали рукописи и печатные книги. - Даже евреи, хоть у них и нет своей страны. Они восемь дней празднуют в честь Маккавеев, которые когда-то разгромили греков.

Дед с любопытством поднял на Алонсо бесцветные глаза, ожидая продолжения.

- Но ведь все эти воины сражались и убивали врагов, - рассуждал внук. - Именно за это их и считают героями. Почему же ты учишь меня никого не убивать? А если, когда я вырасту, христиане нападут на Гранаду? Как же я смогу воевать в славном войске эмира, если буду стараться никого не убить? Разве это возможно?

Ибрагим с трудом встал с циновки и проковылял, опираясь на посох, к столу, где лежала совсем недавно выполненная искусной рукой мастера-переписчика сказка о девушке-иприте, которая влюбилась в юношу-гончара и вселилась в него.

- Да и в школе учитель говорит, что тот, кто погиб в священной войне, сразу попадает в рай. А ты постоянно повторяешь мне, что надо стараться, чтобы меня никто не убил.

- Про восьмидневный праздник ты знаешь от Рафаэля? – спросил дед.

- Да, зимой я был у них дома, и они угощали меня вкусными пончиками в честь своего праздника.

Старый Ибрагим любовно разгладил слегка согнувшийся край рукописи. Невольно проследовав взглядом за этим движением, Алонсо прочитал заголовок трактата на кастильском языке: «Практическая музыка». Сочинитель – Бартоломе́ Рамос де Пареха.

- Алонсо, ты до сих пор ничего не ел! Мальчик и старик не заметили, как в комнату вошла Сеферина. Бесшумную походку Алонсо унаследовал от нее.

- Мама, не называй меня так! Меня уже дети дразнят на улицах.

- Хорошо, Али, пойдем, поешь плов с маслинами.

После ужина мальчик вернулся в комнату деда, чтобы задать ему мучающие его вопросы, но у Ибрагима был посетитель, с которым дед обсуждал какой-то толстенный том. Было ясно, что беседа затянется надолго, и мальчик решил перенести разговор с дедом на следующий день.

Ночью ему приснилась влюбленная в него прекрасная персидская царевна, которая неожиданно превратилась в демона-иприта. Алонсо испугался, что она вселится в него, и проснулся, все еще помня свой страх. Он лежал неподвижно, пока успокаивалась колотящееся в груди сердце. Снова и снова перед его мысленным взором повторялась сцена превращения чарующей женской улыбки в чудовищный оскал злого духа.

Неожиданно Алонсо осенило, что он может попытаться изменить этот сон. Но как он мог снова оказаться в том же самом сновидении? И каким должен быть новый сюжет? Может быть, Алонсо следовало вообразить, что злой дух снова обретает черты юной красавицы? Но разве после случившегося можно было всерьез поверить в то, что это настоящая принцесса?

Устав от размышлений и усилий, Алонсо заснул, и больше ему в эту ночь ничего не снилось.

В последующие дни он забыл о странных наставлениях деда – слишком много было дел. По настоянию Ибрагима он не только овладевал всеми тонкостями производства книг, но и учился понимать написанное в них. Для этого Алонсо приходилось изучать латынь и древнееврейский, что для мальчика в мусульманской Гранаде было не вполне обычным занятием.

Впрочем, оба языка давались ему без особого труда (чего нельзя было сказать о математике). Еврейский во многом был похож на арабский, а латынь напоминала кастильский – язык, на котором мать разговаривала с ним с самого детства. Сеферина была из семьи кордовских мавров, принявших христианство два поколения назад. Выйдя замуж за Дауда, она переселилась с ним в эмират Гранады – последний оплот ислама на Пиренейском полуострове.

Отца Алонсо не помнил. Дауд умер молодым от болезни, чуть было не унесшей жизни всех членов семьи. Когда никого из посторонних рядом не было, мать по привычке называла мальчика его кастильским именем, хотя для всех остальных он был Али ибн-Даудом.

Больше всего времени занимали уроки каллиграфии. Ибрагим готовил внука к тому, что тот когда-нибудь унаследует семейное дело. Дед хотел, чтобы Алонсо не только умел заказывать книги и торговать ими, но и собственноручно переписывал рукописи. Многим заказчикам были не по средствам ксилографии, при изготовлении которых приходилось мастерить для каждой страницы отдельную деревянную доску с вырезанными углублениями букв. Заказать рукописную книгу было немного дешевле.

Каллиграфия Алонсо не давалась никак, и в конце концов Ибрагим смирился с этим и отказался от мысли сделать внука переписчиком.

 ***

К тому времени, когда Алонсо исполнилось семнадцать лет, он уже в полной мере участвовал в книжной торговле. Ибрагим заметно сдал, ему было все сложнее вести переговоры с покупателями. Самая досадная неприятность состояла в том, что с годами у него заметно ухудшилось зрение. Внук, разделявший его одержимость книгами, часто читал старику вслух. Книги были для Алонсо всем его миром. Точнее говоря, каждая из них открывала перед ним целый мир.

Дед и внук слышали об особом методе книгопечатания, около полувека тому назад изобретенном Гуттенбергом в далеком Майнце. Если бы Ибрагиму удалось приобрести необходимый для этого наборный станок, процесс производства книг перестал бы быть таким медленном. Не пришлось бы ни переписывать книги от руки, ни вырезать буквы для каждой страницы отдельно. В гуттенберговском методе использовались уже готовые подвижные литеры, которые можно было соединять в любой последовательности. Алонсо мечтал когда-нибудь побывать в славном университетском городе Саламанке и своими глазами увидеть, как этот способ набора применяется в печатном доме Антонио де Небрихи.

Однажды Ибрагим показал юноше небольшой, очень древнего вида свиток. Алонсо бережно раскрыл его, и взору предстал рукописный текст, начертанный древнееврейскими буквами. Название читалось без труда: «Свет в оазисе». Однако сам текст был абсолютно непонятен. Пробелы между словами отсутствовали. Алонсо уже сталкивался с таким явлением. Во многих старинных книгах не было пробелов: переписчики старались вместить как можно больше сведений и не тратить драгоценный пергамент на пустые промежутки. Поэтому само по себе отсутствие пробелов не было таким уж непроходимым препятствием, однако в данном случае, как Алонсо ни пытался разбить сплошной текст на слова, ничего осмысленного не получалось.

Он вопросительно взглянул на деда.

- Здесь шифр, - пояснил Ибрагим, усаживаясь на диван, на котором в беспорядке валялось множество небольших подушек. Алонсо помог деду устроиться поудобнее, подложил ему за спину валик, а посох прислонил к стене. – Я расскажу тебе, как читать эту рукопись, но сначала тебе необходимо кое-что узнать. И о рукописи, и о нашей семье.

Заинтригованный юноша опустился на низкий тугой пуф.

- Помнишь, когда-то я сказал тебе, что жизнь похожа на сон, и тот, кто может управлять своими снами, способен научиться управлять и своей жизнью? – спросил Ибрагим.

- Разве это была не игра? – удивился Алонсо. Он помнил об этом, но был уверен, что дед тогда просто развлекал маленького внука.

- Нет, Али. Я хотел, чтобы ты с самого детства привыкал к этой мысли, пусть даже и в форме игры. Я еще говорил тебе, как важно прожить жизнь, стараясь никого не убивать. Даже животных. А ты пытался понять, как же при этом можно стать героем.

- И как же при этом можно стать героем? – Алонсо невольно улыбнулся, отвечая на хитрую ухмылку старика.

- Если героизм сопряжен с убийством, лучше не быть героем, - ответил Ибрагим вполне будничным тоном.

- И кто же тогда будет защищать ислам? – Алонсо почувствовал, как в нем нарастает возмущение.

- Если тебе придется сражаться, защищая близких, сражайся. Если придется разить врагов, потому что иначе пострадают те, кто тебе дорог, рази. Но заранее реши, что никакой доблести в этом нет. И всегда сожалей о тех, кого пришлось убить. Считай, что ты не сумел распорядиться своей жизнью наилучшим образом, коль скоро обстоятельства привели тебя к необходимости лишить кого-то жизни.

Алонсо задумался, уставившись на висящий персидский ковер, расшитый затейливыми миниатюрами. Повсюду на полках лежали книги. Занавеска, прикрывавшая дверь, была наполовину отдернута. Было видно, как ветер раскачивает оливковое дерево возле дома. Вдали, над низкими апельсиновыми рощами, возвышались острые черные конусы кипарисов.

В комнату вошла Сеферина с подносом, на котором стоял кофейник и три чашки. Вкусный запах кофе с имбирем и корицей наполнил помещение. За годы жизни среди мусульман Сеферина научилась варить кофе, как это делают арабы, но так и не привыкла к тому, что женщина не должна есть и пить в присутствии мужчин. Вот и сейчас мать налила ароматный черный напиток всем троим, включая и себя, и села в сторонке, как будто собираясь участвовать в разговоре. Алонсо полагал, что Ибрагим попросит ее выйти, но ошибся. Дед нисколько не возражал против присутствия невестки.

- Как же я должен распорядиться своей жизнью, чтобы мне не пришлось убивать? – спросил Алонсо, пригубив кофе.

- К сожалению, не могу дать тебе готовых наставлений, - Ибрагим словно не заметил прозвучавшей в вопросе иронии. – Однако, мой мальчик, это не единственное, о чем тебе следует всегда помнить. Вторая твоя задача – не дать другим убить себя, уцелеть, что бы ни происходило, и сохранить рукопись, название которой ты прочитал как «Свет в оазисе».

- Разве она не так называется? – Алонсо потянулся к кофейнику за добавкой, но в нем оказалась одна гуща. Увидев разочарование на его лице, мать улыбнулась, отчего ее крупные карие глаза на слегка удлиненном худощавом лице словно озарились светом.

- Сейчас принесу еще, – тряхнув длинными прямыми волосами, тоненькая Сеферина выплыла из комнаты. Дома она не покрывала головы.

- Видишь ли, - пояснил Ибрагим, - если прочитать название, используя ключ, с помощью которого можно понять весь текст, то и оно окажется другим. Неизвестно, случайно ли это название сложилось именно в такие слова. Так или иначе, очень удобно называть рукопись «Светом в оазисе». Красиво звучит, не правда ли?

- Красиво, - согласился юноша. - Как начало касыды Ибн аль-Араби. Но что же эта за рукопись? Почему именно я должен ее беречь?

- Так уж получилось, что нашей семье выпала особая честь быть хранителями этого бесценного знания.

Дед замолчал, задумавшись, и стал от этого еще более морщинистым. То ли он подбирал подходящие слова, то ли вообще забыл, о чем шел разговор. В последнее время он мог подолгу молчать, сидя в полной неподвижности, и казалось, что он спит с открытыми глазами. Алонсо, зная эту его черту, не торопил старика.

В дверном проеме под колеблемой ветром занавеской возник Саладин и уселся на самом пороге. Юноша несколько раз причмокнул, подзывая его. Кот любил заставлять упрашивать себя. После нескольких приглашений он, наконец, милостиво согласился войти в комнату. Мягко перебирая лапами, серый хитрец запрыгнул на диван, потоптал оказавшийся под ним валик и улегся возле Ибрагима. Старик мягким движением провел пальцами по шее Саладина. Кот заурчал.

Продолжая гладить его, дед поведал Алонсо следующую историю.

Много столетий назад, когда великий царь греков Искандер Двурогий привел свое победоносное воинство в Индию, среди его воинов были и иберы . Некоему лучнику из Иберии, имя которого теряется в веках, посчастливилось познакомиться во время похода с учением индийского мудреца, жившего за сотни лет до прихода греков. В Индии всегда процветало множество различных учений и верований, сторонники которых спорили друг с другом до хрипоты, но никогда не воевали из-за веры («Неправда ли, дорогой мой внук, это так непохоже на наши времена, когда справедливость воззрения утверждается силой оружия?»). Одним из них и был тот учитель. Мы не знаем в полном объеме его учений, для этого пришлось бы отправиться в Индию через многочисленные страны, населенные враждующими друг с другом народами. Иберийскому воину удалось узнать лишь очень немногое из того, чему учил тот мудрый человек. В частности – учение о том, что наша жизнь подобна иллюзии, сновидению и что ею можно управлять так же, как и сном.

- Что-то я не заметил, чтобы снами можно было управлять, - не удержался Алонсо, вспомнив свои неудачные опыты.

- Значит, ты пытался это сделать? – торжествующе провозгласил Ибрагим, словно уличая его в чем-то. Алонсо покраснел и рассеянно оттянул от шеи стоячий воротник.

- Этому можно научиться, - продолжал дед. – И в рукописи подробно написано, как этого добиться. Благодаря воину Искандера, тайное знание пришло на этот полуостров. Позже оно передавалось среди исключительно узкого круга людей и постепенно дошло до нас. Это очень ценные и в то же время опасные сведения. Представь себе, что будет, если люди с нечистыми помыслами научатся одной лишь силой мысли менять мир. Поэтому эти методы необходимо хранить в строжайшей тайне.

- Но если о них вообще никто не знает, то какой же в них прок?

Было видно, что Ибрагим доволен вопросом. А также тем, что вернулась Сеферина с новой порцией кофе и со сладкой пахлавой. Кое-что из сочащихся медом крошек перепало и мурчащему от удовольствия, всеядному Саладину.

- Если никто не знает, то и пользы никакой нет, ты совершенно прав, - согласился Ибрагим. – Поэтому в каждом поколении несколько человек были посвящены в тайну. Тебе, Али, предстоит не только сохранить манускрипт, но и самым тщательным образом изучить его содержание. Ты сможешь познакомить с ним тех немногих, которых сочтешь достойными безусловного доверия. Кроме того, очень хотелось бы, чтобы среди них нашелся хотя бы один человек, которому удастся развить способность менять мир силой мысли.

- Как я узнаю, кто сможет развить эту способность? – юноше вдруг стало еще жарче.

- Вот тут-то и кроется ловушка. Заранее узнать невозможно. Это всегда поиск наугад. Поэтому в большинстве поколений среди посвященных в тайну не было ни одного человека, наделенного даром. Придется тебе довериться сердцу, которое у тебя уже есть, и опыту, который у тебя будет.

- В таком случае я не понимаю, - воскликнул Алонсо, - почему ты уверен, что такая способность вообще существует? Неужели ты просто поверил древней рукописи?

Алонсо на миг показалось, что старик, обычно отличавшийся ясным и острым умом, на этот раз пребывает в плену детских фантазий. Подобно Дине Абулафия, сестре его друга Рафаэля, которая много лет назад, будучи совсем еще ребенком, вознамерилась повелевать джинном во сне. Тут Алонсо вспомнил, что и сам он когда-то пытался снова увидеть уже пережитое сновидение и изменить его ход, и что из таких попыток никогда ничего не выходило.

- Я знаю об этом потому, - благодушно ответил Ибрагим, - что в некоторых поколениях такие люди все-таки попадались. И ради одного такого редкого человека, встречающегося пусть даже раз за многие столетия, мы и храним это знание. Мне не выпало счастья ни обладать такой способностью, ни даже знать такого человека. Но у моего отца был друг, из народа кале, которых сейчас немало на юге Аль-Андалус. Его звали Франсиско Эль-Рей. И он умел управлять реальностью силой мысли.

Алонсо уставился на деда, не зная, верить своим ушам или нет. Он привык считаться с суждениями старого книжника, к которому даже весьма ученые люди питали искреннее уважение. Но Алонсо привык также полагать, что человек способен менять обстоятельства лишь своими действиями (встречающими зачастую самое различное противодействие со стороны стихийных сил, ситуаций и других людей). Как совместить две эти веры, Алонсо не знал.

- То есть упомянутый тобой Франсиско, - произнес он, слегка запинаясь от волнения, - мог, как волшебник из сказки об Аладдине, творить предметы из ничего?

- Нет, не совсем так, - Ибрагим покачал головой и перевернул кота на спину, отчего тот замурлыкал самым беззастенчивым образом. – Это не волшебство из сказок, когда по взмаху руки возникает нечто, чего не существовало ранее. Речь тут о выборе витка реальности. Ты стоишь перед целым пучком возможных продолжений одного и того же момента. Как будто перед тобой есть несколько миров, и ты можешь переходить из одного в другой. Поймешь, когда прочитаешь «Свет в оазисе».

Отпив немного кофе из синей чашки, Ибрагим продолжал:

- Так или иначе, Франсиско Эль-Рей мог воздействовать на реальность в довольно ограниченных пределах, потому что сама эта способность тоже бывает разной силы. Для того, чтобы изменения были устойчивыми, необходимо удерживать в уме так называемое древо исходов, о чем ты также прочитаешь в рукописи. Это навык, который можно и нужно развивать. Поскольку сам я этим даром не владею, у меня нет знания о том, насколько легко или трудно это делать.

Алонсо попытался что-то сказать, но закашлялся. Слова застряли в горле комком. Его замешательство было столь очевидным, что Сеферина сочувственно улыбнулась. Перехватив ее взгляд, Алонсо вдруг подумал о том, что и она посвящена в тайну. Эта мысль его поразила. Его мать, такая родная и в то же время такая домашняя, такая привычная, такая обычная, оказалась одним из буквально считанных людей на всем белом свете, которые обладали Тайной!

- Сколько всего человек сегодня знают об этом? – вымолвил он наконец, отчасти справившись с оцепенением.

- Если под источником знания разуметь вот эту рукопись, то о ней известно на сегодняшний день троим людям и одному коту, присутствующим в этой комнате, - лицо деда Ибрагима выражало не свойственную ему торжественность. – Но в мире могут быть и другие такие же рукописи. Не исключено, что текст со времен древнего иберийского воина многократно переписывался, и о том, сколько существует на сегодняшний день экземпляров, у нас нет никаких сведений. К тому же мы не знаем, что происходит в далекой и недоступной Индии. Стало ли там это знание за прошедшие столетия всеобщим достоянием… Или его хранят лишь отдельные группы…

Алонсо вскочил на ноги. Переполняющие чувства не давали спокойно сидеть на одном месте.

- Я все понял, - коротко произнес он. – Я буду беречь эту рукопись. А сейчас мне надо побыть одному.

Он вышел из дома и торопливо направился к ближайшему холму, испытывая настоятельную потребность взглянуть на весь мир сверху. И открывшийся ему вид был прекрасен! Чудесны были горы и долины, быстрые воды реки Хениль, водоемы и фонтаны во дворце эмира, обиталища нищих и чертоги богатых, прекрасны были деревья, люди, звери, птицы и даже насекомые.

«Это мой мир, - говорил он себе, чувствуя, как расширяется грудь. - Это мой сон. Я, Али Ибн Дауд Алькади, семнадцати лет, которого мать любит называть Алонсо, из рода муваллад , являюсь носителем и хранителем бесценного древнего знания. И, возможно, я наделен способностью менять мир силою мысли…»

Он еще много часов ходил по улицам и дворам Гранады, не чувствуя под собой земли. Ноги сами несли его, словно ему хотелось обойти пешком весь мир, весь свой мир.

Алонсо остановился, когда заметил, что почти дошел до растянувшегося по холмистому гребню, утопающего в зелени дворцового комплекса Аль-Хамра с его тридцатью башнями и четырьмя дворцами.

Другие части города простирались внизу, лепясь к холмам и прячась в расщелинах между ними. Алонсо находился в парке, террасы которого вели к расположенной выше по склону небольшой молельне. По желобу в перилах, установленных над широкими каменными ступенями, тихо, почти без журчания или плеска, текла прозрачная, с изумрудным блеском вода. Время от времени она проносила мимо Алонсо листок или травинку.

На следующем пролете каменной лестницы, чуть выше того места, где находился Алонсо, несколько мужчин разных возрастов совершали в желобах омовения, готовя себя к молитве. Они мыли уста, из которых исходят неправедные слова; руки, совершающие неправедные поступки; ноги, ведущие неправедными путями.

Алонсо поймал на себе взгляд одного из них и, сбросив оцепенение, отправился в обратный путь.











Рекомендованные материалы


29.07.2020
Pre-print

Солнечное утро

Новая книга элегий Тимура Кибирова: "Субботний вечер. На экране То Хотиненко, то Швыдкой. Дымится Nescafe в стакане. Шкварчит глазунья с колбасой. Но чу! Прокаркал вран зловещий! И взвыл в дуброве ветр ночной! И глас воззвал!.. Такие вещи Подчас случаются со мной..."

23.01.2019
Pre-print

Последние вопросы

Стенгазета публикует текст Льва Рубинштейна «Последние вопросы», написанный специально для спектакля МХТ «Сережа», поставленного Дмитрием Крымовым по «Анне Карениной». Это уже второе сотрудничество поэта и режиссера: первым была «Родословная», написанная по заказу театра «Школа драматического искусства» для спектакля «Opus №7».