20.12.2010 | Япония без вранья
Иностранцы в ЯпонииС точки зрения японского обывателя гайдзин должен стоять по ту сторону стены и оттуда продавать в Японии свою культуру
Уж не знаю, каким чудом это у них получается, но почти каждый иностранец, не проведя в Японии и полной недели, знает японскую культуру лучше самих японцев.
– Эх, – говорит мне какой-нибудь Джон Джексон из Вайоминга, с немалым трудом подцепляя рис палочками для еды, – разве это настоящая японская еда? Вот в эпоху Мэйдзи…
Другой стоит в чем мать родила у горного ручья возле людной тропы, потирая различные интимные части своего белого тела и нисколько не смущаясь под изумленными взглядами проходящих мимо японцев, и в ответ на мой протест заявляет:
- Да что вы! До американской оккупации японские мужчины всегда мылись вместе с женщинами! Уж мы-то с вами понимаем…
Позиция весьма удобная. Если знаешь традицию лучше самих японцев, слушать никого не надо. А поскольку большинство из иностранцев толком и говорить по-японски не может, быть знатоком японской культуры – причем априори – самое оно. Хотя эта позиция не очень-то адекватна, она в какой-то степени оправдана тем, как сами японцы смотрят на иностранцев и какое место в своем обществе отводят своим чужеземным братьям, которых называют словом «гайдзин» – «человек извне».
Японское общество, пожалуй, подобно всем прочим, в принципе ориентировано на заимствование. В далеком прошлом заимствовали из Китая, первую половину двадцатого века из Европы, а вторую из Америки. И для японца те, от кого на данный момент заимствуют – нечто большее, чем просто человек. Их чуть ли не ставят на пьедестал. Далеких и не очень понятных, их детально изучают, что-то берут, что-то отбрасывают, но редко ведут с ними равноправный диалог. Остальных иностранцев нередко игнорируют. В любом случае рассчитывать на равенство не приходится.
При этом в Японии постоянно проживает пятьдесят тысяч одних только американцев, большинство которых ведут более или менее благополучный образ жизни, преподавая японцам английский. Для японцев английский – дело престижа, и многие домохозяйки нанимают себе такого иностранца на собственный вкус, не столько для того, чтобы действительно выучить язык, сколько дабы поиметь своего личного носителя языка, эдакого «ручного» гайдзина, которого можно показывать знакомым и соседям. Такие ученицы за редкими исключениями не прогрессируют: иностранные слова, не складываясь в отдельную языковую систему, видоизменившись, просто входят в японский язык – не то же ли самое в последнее время происходит и в отношениях между русским и английским языками? В результате половина современного языка пишется на катакане – особой азбуке для иностранных слов, домохозяйки остаются на начальных уровнях всю жизнь, а спрос на учителей английского не падает. Интересно, что очень часто гайдзин преподает язык не в одиночку, а вместе с японским учителем, который уже на японском разъясняет ученикам тонкости грамматики.
Как пожаловался мне мой приятель англичанин, который преподает английский в элитном детском саду, он не учит, а просто изображает перед детьми и сидящими вокруг мамашами этакого аутентичного туземца.
Еще один вид деятельности для белых гайдзинов – так называемые «поддельные священники». Если вы готовы надеть на себя рясу, заучить несколько фраз на японском или английском и изображать из себя священника на свадьбе, ваше будущее в Японии обеспечено. Многие пары, правда, бывают привередливы в выборе, заказывая высоких или пониже, толстых или худых, тех, которые могут или не могут говорить по-японски, так, что надо еще и соответствовать желаемому типажу. Ощущение, что в этом случае бедняга иностранец здесь не более, чем товар, еще сильнее, чем с преподаванием английского. Отчего большинство «священников» после церемонии отправляются в специальные бары для иностранцев, дружно проклинают японцев на чем свет стоит, сетуют на исчезновение старой доброй японской культуры – которую только они-то и знают – и усердно промывают душу после богохульной работы.
В результате между гайдзинами и японцами стоит непробиваемая стена, кирпичики к которой дружно подкладываются с обеих сторон. С точки зрения японского обывателя гайдзин должен стоять по ту сторону стены и оттуда продавать в Японии свою культуру. С точки зрения среднестатистического гайдзина, японцев, поскольку те не впускают их, гайдзинов, в свое японское общество, удобнее не считать типичными представителями – они годны только на то, чтобы оплачивать иностранцу проживание. А гайдзин уж сам выбирает себе Японию по вкусу, занимаясь каратэ, каллиграфией, чайной церемонией или чем-то еще, становясь знатоком исчезающей традиции и браня современность.
Сам я приехал в Страну Восходящего Солнца шестнадцать лет назад и стараюсь, насколько удается, быть исключением из правила. Когда я говорю по телефону, и японский собеседник не видит моего лица, он говорит со мной в полной уверенности, что я родился и вырос в Японии, у меня японский паспорт, жена японка и двое весьма раскосеньких детей. У меня есть друзья японцы, которые вовсе не ставят меня на пьедестал, пьют со мной то японское сакэ, то водку и звонят, когда им плохо. Я чувствую себя японцем, во всяком случае, не меньше, чем русским, и, по крайней мере, стараюсь найти общий язык и с традицией, и с современной Японией. И все равно на улице чужие дети показывают на меня пальцем и кричат: «Гайдзин!» А родители? Родители хватают ребенка за руку и резонно поучают, уверенные, что я все равно ничего не пойму: «Не показывай на дядю гайдзина пальцем».
Когда я рассказываю садовнику что-то наболевшее, он никогда не дает ни советов, ни оценок. Он выслушивает мою историю и, на секунду задумавшись, начинает свою. И только дослушав его историю до конца, я понимаю, что эта история — его ответ.
Прошло три дня с его смерти, кончились поминки, похороны, бесконечный черед важных родственников, сослуживцев, начальников отделов и даже отделов кадров, чинных поклонов и пустых слов. И только теперь, глядя на двух братьев, я вдруг снова увидел моего отчима таким, каким он был мне дорог.