Авторы
22.11.2010 | Япония без вранья
Как благодарят японцы…... И как не благодарят
Однажды, еще толком не разобравшись в японской действительности, я шел со своей японской женой по японской же улице и увидел впереди старушку лет этак двухсот на вид, очевидно проработавшую добрую долю своей японской жизни на рисовых полях, отчего ее согнуло вдвое. В каждой руке у нее было по огромному кульку с продуктами, которые, казалось, тянули ее еще ближе к вечному покою. Как человек хоть и с японским паспортом, но все же выросший среди положительного влияния широкой русской души, я, естественно, ринулся помочь. Жена меня резко остановила.
«Почему это?» – спросил я.
«А потому, - сказала жена, что если ты донесешь ей сумки, в ближайшую субботу она придет к тебе с пирогами благодарить. В Новый Год тебе самому придется раскошеливаться на какой-нибудь подарочек, и так до самой смерти. К тому же, она купила ровно столько, сколько может донести сама».
Я плюнул и донес старухе сумки. И поимел ровно то, что предсказала жена – разве что вместо пирогов получил рисовые лепешки.
Многое из того, что на великой и могучей легко дается, принимается и забывается, в Японии весьма четко регламентировано. На каждую услугу должно быть точно вымеренное вознаграждение. Есть два специальных праздника, существующих исключительно для дарения, и целая индустрия рассылок подарков с обертками на каждый случай жизни. Поэтому по возможности принимаешь услуги только от тех, с кем готов потом состоять в «дарственных отношениях» всю жизнь. Я привык к такому раскладу. Привык, да не совсем.
Трудно отделаться от привычки уступать место в транспорте. Места для престарелых имеются – очевидно, японцы содрали идею откуда-то с Запада – но не уступает их никто. Я уступаю, хоть и только тогда, когда вижу, что человеку действительно плохо. И все равно многие отказываются, а те, кто все же садятся, или просиживают до своей станции, увлеченно рассматривая собственные ботинки, или же благодарят и извиняются так усердно, что начинает казаться, что человеку было бы намного спокойнее пешком постоять. Да и недаром – в японском языке слово сумимасэн – «извините» – буквально значит: «этим дело не кончится». То есть теперь мы с вами связаны до гроба.
После пятнадцати лет в стране начинаешь следовать даже таким обычаям, которые не больно нравятся, и одно время я машинально подсчитывал все услуги как настоящий японец, многословно благодарил, щедро отдаривал и того же ожидал от окружающих.
А потом начал думать, что ошибся.
Началось все с того, что во время поездки в Латвию меня с приятелем остановил на дороге незнакомый нам обоим дядя и попросил моего друга дотянуть его машину куда-то на другой конец города. У него, мол, машина сломалась, сам он дальнобойщик, этой же ночью в рейс ехать, а до фирмы не доберешься. Приятель довез. Я, порядком к тому времени объяпонившись, и здесь ожидал японских вежливостей, но дядя лишь сказал: «Ну, парни, бывайте!» с довольной улыбкой помахал нам рукой и убежал дальнобоить. «А что такого? – удивился мой приятель. – Он бы мне тоже помог».
После японского регламента эта система отношений показалась мне более… функциональной. А потом, уже вернувшись в Японию, я попал в еще более убедительную ситуацию.
Одной гражданке Страны Восходящего Солнца я оказал очень большую услугу: я спас ей жизнь. Но не получил в ответ ничего.
Дело было в Японских Альпах, возле горы Дзёнэн три тысячи метров над уровнем моря. Начался ураган с проливным дождем да ветром двадцать семь метров в секунду, моя палатка легла мне на голову кучкой поломанных шестов, и пришлось стучаться в приют альпинистов. Вскоре с вершины спустился мальчик, едва державшийся на ногах, промерзший и вымокший до нитки. Когда его отогрели, он сообщил, что еще одна дама осталась где-то наверху. Немедленно было решено отправить поисковую группу.
В детстве начитавшись Библиотеки Приключенческой Литературы, я всю жизнь мечтал о таком шансе. Решив, что группа будет состоять из крепких альпинистов, что я смогу пристроиться где-нибудь в хвосте да примазаться к славе, я немедленно вызвался участвовать. Мне выдали резиновые сапоги почему-то с дыркой и термос с теплым чаем, и я вылетел из приюта наружу. Ветер немедленно свил меня в клубок, распутавшись из которого я обнаружил, что вся поисковая группа состояла из меня да паренька лет семнадцати. Часа через два, когда от теплого чая осталось только пара капель, и мы с пареньком уже начали понимать, что очень скоро за нами самими нужно будет отправлять поисковую группу, мы каким то чудом нашли похожую на свеженький труп даму, прикорнувшую у скалы и готовившуюся к известно чему. Как мы умудрились дотащить ее до приюта – не знаю. Но смогли. Там ее отогрели и уложили спать. А на следующее утро оказалось, что дамы и след простыл.
Решила ли она, что услуга была слишком велика? Что японский регламент требует от нее слишком многого? Не знаю. Но кажется, что ей было бы гораздо легче жить, если бы у нее была культурно санкционированная возможность просто сказать нам перед уходом: «Ну, парни, бывайте!»
Когда я рассказываю садовнику что-то наболевшее, он никогда не дает ни советов, ни оценок. Он выслушивает мою историю и, на секунду задумавшись, начинает свою. И только дослушав его историю до конца, я понимаю, что эта история — его ответ.
Прошло три дня с его смерти, кончились поминки, похороны, бесконечный черед важных родственников, сослуживцев, начальников отделов и даже отделов кадров, чинных поклонов и пустых слов. И только теперь, глядя на двух братьев, я вдруг снова увидел моего отчима таким, каким он был мне дорог.
