22.06.2010 | Аахен-Яхрома

Е

Евпатория, Егехнадзор, Елабуга, Ереван

156. ЕВПАТОРИЯ

1983 , 1984, 1985

Я бывал в Евпатории несколько раз, когда добирался через этот город на Тарханкут или возвращался оттуда. Самое сильное впечатление – матери, озабоченные поиском пищи для детей, привезенных на лечение. Они зверели от этих поисков. Их можно было понять: в те времена купить творог, молоко и что там еще нужно детям было нелегкой задачей. Почти как для нас –  запастись алкоголем для пустынной жизни на Тарханкуте, не отстояв часовую очередь.

157. ЕГЕХНАДЗОР

1997

Мы с Сашей остановились в этом унылом городке на обратном пути из Мегри в Ереван. Сперва хотели поселиться в маленькой частной гостинице на берегу реки Арпы на отшибе от города, приглянувшейся, когда мы ехали на юг Армении. Пришли туда, оказалось, что хозяин еще не закончил ремонт. Пришлось идти в советской постройки полуразвалившуюся гостиницу в Егехнадзоре. Она была населена армянскими офицерами, воды не было, снова умывались «Джермуком». Раковина почему-то была расположена почти на уровне колен, зато унитаз стоял, будто трон, на бетонном возвышении.

Провели в Егехнадзоре два или три дня. Добрались до монастыря Нораванк, где я уже был в первый приезд в Армению. Это одно из самых красивых мест страны, а его церковь Сурб Аствацацин, творение великого Момика (кто про него слышал кроме армян?) – настоящий шедевр. Смотришь и не понимаешь, как можно было столь точно найти пропорции и (ни на метр не подвинешь) вписать здание в пейзаж.

К Нораванку от автомобильной дороги идешь по узкому ущелью с отвесными стенами. Постепенно они расступаются, и оказываешься в небольшой долине, которую обступают красные скалы, испещренные зеленью кустов, цепляющихся за камни. Играют тени на тонкой резьбе церкви, и покрывает все купол яркого синего неба.

Покажешь фотографию – скажут: не бывает таких красных скал, такое синее небо невозможно, это обработано на компьютере.

…И позвякивали о камни молоточки камнерезов, реставрировавших соседнюю церковь Сурб Карапет, лежащую в руинах.

Мы часами сидели на берегу быстрой и чистейшей Арпы в тени огромной шелковицы, нависшей над водой. Или залезали в реку, одной рукой цеплялись за камни, чтобы не унесло, другой срывали сладкие, ароматные ягоды. Их фиолетово-черный сок тут же смывала вода.

На рыночке в Егехнадзоре я искал тутовую водку. Пожилой армянин, сказал, что «тути» сейчас еще нет ни у кого, зато: «Смотри, вот что есть, 600 градусов, от всех болезней помогает, если угадаешь что, даром отдам». Сунул под нос бутылку с коричневой жидкостью, плеснул в стакан, дал попробовать. Я сказал: «Виноградная водка на грецком орехе – Молодец, джан, бери, пей на здоровье!». Я пытался заплатить, он наотрез отказался. Грецкая чача была действительно очень хорошая.

158. ЕЛАБУГА

2005

Про Елабугу я не знал почти ничего, кроме того, что там повесилась Цветаева. И представлял себе это место как безнадежное, заброшенное в голую степь. Когда увидел – сильно удивился. Кама вообще очень красивая река, но рядом с Елабугой она оказалась особенно хороша. Корабль подошел к причалу – высоченные берега со стройным сосновым лесом. Мы сели в автобус, поехали в город. Он хорошо поставлен на мысу у впадения реки Тоймы в Каму, зелен, сохранил много крепкой купеческой архитектуры – когда-то Елабуга была очень богата. Да и сейчас благодаря нефти и газу явно не бедствует. Конечно, во время войны все было не так, но тем не менее не могла тогда Елабуга быть полным адом. Хотя интересно, что во времена Ивана Грозного она называлась «Чертов, Елабуга тож».

Естественно, нас повезли смотреть дом-музей, где жила и повесилась Цветаева. От старой обстановки, похоже, ничего не осталось, да и не любитель я подобного рода музеев. Ну а дом – крепкий (или хорошо перестроенный) провинциальный деревянный дом, не халупа.

Повезли на кладбище, показали могилу Цветаевой с новеньким надгробием – могила определена предположительно.

В Елабуге не очень любимый мной поэт Цветаева – туристская приманка. Возле дома-музея – слащавый памятник, Марина с романтическим выражением лица стоит в беседке с тонюсенькими колонками.

Нет, Марину Цветаеву довели (и сама себя она довела) до того, что, наверно, удавилась бы где угодно.

Повезли в музей-усадьбу Натальи Дуровой, это было интересно. Особенно что касается старости этой выдающейся личности, когда у нее выросли усы, она курила трубку с длинным чубуком и пугала елабужских обывателей своими экстраваганцами: прилюдно ругалась матом, а в церкви требовала, чтобы место ей оставляли прямо перед амвоном.

Потом отвезли на Чертово городище, высокий холм над Камой, где был домонгольский булгарский город. От него осталась не то сторожевая башня, не то мечеть, странно похожая на арабские постройки, которые я видел в Тунисе.

За Камой вдалеке дымили трубы Набережных Челнов.

На обратном пути мы проплыли мимо Чистополя. Уже было темно, я ничего не разглядел. А что если Чистополь, ассоциирующийся у меня исключительно с тюрьмой, тоже очень красив?

159. ЕРЕВАН

1995, 1997, 2001

Чудесная Сусанна Гюламерян работала в Москве в армянском посольстве и придумала сделать совместную выставку русских и армянских художников в Ереване. И спасибо Лене Бажанову – не помню, удалось ли ему найти какие-то деньги на эту затею, но он сумел оказать официальную поддержку, а тогда это еще что-то значило в отношениях между близкородственными государствами. Сегодня из Москвы в Ереван поехала бы попса, а скорее всего – никто.

Надо было придумать название выставки. Я придумал его легко: «Вопрос ковчега». Тупее не придумаешь, но тем и удачно.

Это была моя первая поездка в Армению, куда я мечтал попасть с юности. Читал Пушкина, читал очень хороший текст Андрея Битова, слушал друзей и знакомых, там побывавших.

Прилетели – нас встречали, кроме Сус, незнакомые люди. Некоторые потом стали друзьями – близнецы Манвел и Самвел Багдасаряны, Азат, Карен Андреасян; потом с кем-то общение прервалось, а Манвел умер.

Эти ребята нас тоже знали, им про нас рассказывала Сус. Они ждали бледных блондинов с голубыми глазами. В аэропорту Звартноц они увидели загорелых и не очень блондинистых людей. Мы с Андреем Филипповым до того были в Крыму, да и просто выглядим не слишком по-славянски в армянском понимании, Гор Чахал вообще армянин, хоть и московский, Костя Звездочетов загорать не любит, но тоже похож скорее на итальянца или хорвата. Образу русского соответствовал только Боря Матросов – рост под два метра, льняные волосы, светлые глаза.

Уже по дороге из аэропорта, хотя было темно, я увидел: вокруг бедность и разруха. Нас поселили в гостиницу «Ширак», чистенькую до аскетизма, и было с гордостью сказано: здесь есть вода, а также вид на Арарат. Вид был, и вода тоже, очень вкусная, как ключевая. Но ледяная, под душем было ощущение, что мозги скукоживаются. Мы по очереди ходили мыться к Лене Бажанову, которого в качестве замминистра культуры поселили в гостиницу «Армения». Там горячая вода текла всегда, и несколько номеров занимал посол США. Наверно, в посольстве, находившемся по соседству, были перебои с водоснабжением.

Почти все деревья в городе были вырублены во время страшных морозных зим конца 80-х и начала 90-х. Из окон торчали трубы буржуек.

В «Бочках», нелепой архитектуры здании ереванского музея современного искусства, где мы делали выставку, не было электричества. Только на открытие пригнали генератор, и что-то было видно в мигающем свете.

Что там современное искусство. В Матенадаране, где хранятся сокровища армянского искусства книжной миниатюры, свет был не во всех залах. По Историческому музею, там ценнейшая коллекция от Урарту до средневековья, я ходил с фонариком, врученным смотрительницей.

Город был нищ. В лавочках и с тротуаров торговали только самым необходимым. Тем более меня поразило достоинство его жителей и то, как белы рубашки ереванцев, как свежи женщины, как ухожены детишки. Это при том, что холодная вода текла из крана два раза в сутки по часу, а подача газа и электричества была непредсказуемой.

Это лето, а каково зимой, которая в Ереване бывает холоднее, чем в Москве?

Думаю, в таких условиях москвичи быстро бы обовшивели.

После этого в Ереване я бывал еще три раза. Привык любоваться серо-розово-коричнево-фиолетовым сталинским палладианством, которое там из туфа устроил архитектор Туманян. И это хорошо, когда начинаешь ценить то, что сперва показалось бессмысленным.

Архитектура Еревана может быть уродливой, но она не бессмысленна. То есть она человечна – вернее, честно хочет быть такой.

Я радовался, что растут деревья, что пооткрывались магазинчики, где торгуют не только необходимым, расстроился, что в Ереване построили способный соревноваться с храмом Христа Спасителя кафедральный собор Григория Просветителя – бетонный монстр, облепленный туфом. Как можно так, если есть Татев и Нораванк?

Я поистине счастлив, что теперь вода в Ереване из крана течет почти всегда, и лампочка мигает редко. Я люблю этот город и когда перебираю города, где хотел бы жить, он входит в long list.