21.05.2010 | Театр

В эстрадном духе

В Художественном театре сыграли «Женитьбу»

Главное чувство, которое возникает, когда смотришь эту «Женитьбу», -- изумление. Буквально щипать себя приходится: где я? неужто и правда в Художественном театре? То есть актеры-то все известные -- кто отсюда, а кто из «Табакерки», которая последние годы с МХТ превратилась в сообщающиеся сосуды, но ведь актеров теперь где только не увидишь.

Неузнаваема не только сцена -- публику тоже как будто в полном составе вывезли из какого-нибудь ДК, где гоняют сборные юмористические шоу.

«Женитьбу» в Художественном театре поставил Игорь Золотовицкий -- прекрасный комический актер. Он и пригласил играть роль Кочкарева, мелкого беса, который и мертвого может поднять и повести к венцу, питерского артиста Юрия Стоянова, с постперестроечных лет знаменитого скорее как эстрадный юморист. С кого тут началось, гадать не берусь, подозреваю, что все-таки с режиссера, но спектакль превратился в череду бесконечных «цыганочек с выходом» в знакомой эстрадной манере, где каждый из артистов имеет свой личный небольшой бенефис (а Стоянов даже большой), но все вместе они вообще никак не соединяются, будто увидели друг друга за час до представления, и так теперь и дуют каждый в свою дуду. Причем артисты-то все хорошие: и Ольга Барнет в роли тетки снова придумала уморительную маску почти лысой заторможенной сумасшедшей, и Борис Плотников, восторженный и бесплотный, очень годится для моряка Жевакина, и Сергей Беляев из «Табакерки», как всегда, органичен и мил в роли экзекутора Яичницы -- он никогда борозды не испортит. Ну и, конечно, приятно посмотреть на Ирину Пегову в роли Агафьи Тихоновны -- «розанчик» со звонким, хотя и уже несколько сорванным мальчишеским голосом. Но их всех -- от карикатурной Барнет до лучезарной Пеговой -- мы уже видели не раз ровно в таком же виде.

Причем поначалу казалось, что все пойдет по-другому. Не то чтобы лучше, но иначе: когда в прологе в синеватом свете Агафья в чепчике и массивный Подколесин (Станислав Дужников) произносили какие-то кусочки из своих монологов и ходили, вытянув руки, будто лунатики, мимо друг друга, это было похоже на режиссерский театр 70-х годов. Во время спектакля еще пару раз зажигался синий свет и на сцене происходили какие-то воображаемые события (как лет десять назад знакомый режиссер пояснял вот такие же архаические перемены света в спектакле: «Синий свет -- значит, она вспоминает»), но в остальном уже никаких 70-х годов не было, а была знакомая режиссура эстрадных и массовых представлений.

Начиная с выхода Стоянова--Кочкарева, публика встречала появление каждого нового персонажа аплодисментами, как на концерте.

Артисты поддавали жару вовсю, но, конечно, за Стояновым им было не угнаться, театральная стыдливость давала себя знать.

Выйдя на сцену в маниловских кудрях с чтением «Товарищ, верь!..», дальше звезда эстрады придерживался гоголевского текста весьма приблизительно, все время сыпал поговорками и стишками в духе «не размахивай руками, а то схлопочешь каблуками», все разговоры с Подколесиным перемежал обращением «Вань», шутковал, играл бровями и вообще царил. Ударной стала сцена репетиций с Агафьей Тихоновной того, как она должна сказать женихам: «Пошли вон, дураки». Тут Кочкарев-режиссер даже выскочил в зал, кричал «не верю», заставлял Агафью орать, пучить глаза, размахивать руками и удовлетворенно хвалил: «Можешь ведь, если захочешь». Публика хохотала и в очередной раз зашлась аплодисментами, когда разъяренный тем, что события движутся не туда, Кочкарев беззвучно, но отчетливо артикулируя, объявил, что все «о...ели».

Знатоки в деталях узнавали тип юмора самого Золотовицкого -- в каких-то шутках, в том, что персонажи ни с того ни с сего начинали петь хором. Но то, что у самого Золотовицкого выходило мягко и ненавязчиво, все, что на сцене вокруг его унылой длинной фигуры могло казаться парадоксальным и обаятельным, тут превратилось в прямолинейную пошлость эстрадных концертов, к тому же нагло хвастающих богатством.

Кто бы мог подумать, что деньги в театре окажутся такой бедой, с которой мало кто может совладать.

Вот и тут Золотовицкий пригласил в свой спектакль художником давнего друга Валерия Фирсова, того самого, который оформил много спектаклей в славные годы студии «Человек». Но Фирсов, сочинявший отличное, внятное пространство игры для легендарных «Чинзано» и «Дня рождения Смирновой», тут вдруг нагородил на сцене помпезный китч в историческом духе. За спиной низенькой выгородки-раскладушки с плюшевыми занавесками, как в Малом театре сто лет назад, поднимались гигантские петербургские панорамы, а густо висящие боковые сукна демонстрировали стены питерских домов. Казалось, никакой задачи, кроме «побогаче», ему режиссер и не ставил.

Удивительное дело, буквально за месяц до мхатовской премьеры ту же самую «Женитьбу» сыграли в «Табакерке».

Поставил ее Олег Тополянский -- тоже педагог и актер МХТ, и играют в ней те же актеры, что могли бы сыграть в Художественном театре (например, Яичница тут Михаил Хомяков, артист той же генерации, что и Беляев, всегда составляющий с ним отличную пару на сцене). Я этот спектакль не видела, но сходившие рассказывают, что там тоже есть «номерная» бенефисная манера, но в более мягком, «домашнем» духе, соответствующем камерной сцене этого театра. Такое впечатление, что буквально всем артистам «единоутробных» «Табакерки» и МХТ так нестерпимо хотелось сыграть в «Женитьбе», что вместо одного спектакля с пятью составами исполнителей Табаков решился на целых два варианта. Один, как теперь говорят, «бюджетный», на каждый день, а другой -- дорогой, нарядный, для праздника. Вот так мы и узнали, каковы у нас праздники.

Источник: Время новостей, 20.05.2010 ,