11.11.2005 | Кино

Юноша и смерть

Франсуа Озон снял печальную, но стоическую картину

Многие кинотеатры испугались брать новую картину Франсуа Озона “Время прощания” (Le temps qui reste) из-за наличия в ней откровенной гомосексуальной сцены — кстати, одной-единственной. Между тем это фильм совсем не про секс и не про любовь, а про смерть, а сам Озон считает, что это вторая часть “трилогии скорби”, начатой им в 2001 г. лентой “Под песком” с Шарлоттой Ремплинг.

Франсуа Озон лично у меня невольно ассоциируется с Ким Кидуком. Потому что оба серьезные артисты, но при этом из попсового ряда модных (и даже все еще новомодных). Потому что оба воспринимаются как режиссеры именно нового века (хотя вообще-то начали снимать еще в конце 90-х). Потому что оба плодовиты — Озон, конечно, не так, но все-таки выпускает строго по фильму в год. Наконец, потому, что каждая очередная картина и у того, и у другого не похожа на предыдущие — ни стилистически, ни тематически.

Между фильмами Озона общего, однако, больше. Оно уже в том, что автор, при всем своем мажорном облике, является порядочным пессимистом. Весьма пессимистическим был даже такой его веселый фильм, как “8 женщин”, — в данном случае пессимистическим в оценке сущности прекрасной половины человечества. Прошлый фильм Озона “5 х 2” стал приговором институту брака, дотошно проиллюстрировав известную формулировку “хорошее дело браком не назовут”.

Но про смерть Озон еще не снимал. Фильм “Под песком”, который Озон, как теперь выяснилось, считает первой частью “трилогии скорби”, был все-таки не про смерть, а про участь женщины из породы тех, кто всю свою жизнь посвятил мужу. Когда муж исчезает, обессмысливается не только ее теперешняя жизнь, но и вся прошлая. При этом смерти в фильме нет: ни героиня, ни зрители не знают, погиб ли ее муж или просто бросил ее. Он на пляже отправился купаться — и испарился. И в этом особый смысл, потому что если он ее бросил, то выходит, что эта женщина вообще фактически не жила.

Во “Времени прощания” смерть тоже остается за кадром: более чем типично для Озона, что финальная сцена оставляет двусмысленное впечатление — может, герой умер, а может, просто уснул. Но он и впрямь должен умереть. У него неизлечимый рак. Герой при этом человек молодой, 31-летний, успешный: хорошо зарабатывающий фотограф, которому платят самые крутые глянцевые журналы.

Люди умирают либо успев осознать, что умирают, и тогда начав переосмыслять жизнь. Либо, понятно, не успев. Современным западным молодым режиссерам интереснее те, кто успевает. Собственно, это значит, что западные киномажоры стали вдруг всерьез задумываться о смерти. Недавно вышел фильм испанца Алехандро Аменабара “Море внутри”, понятно не сводящийся только к дискуссиям о допустимости эвтаназии. В начале 2000-х сильную, производящую впечатление документальной картину под авангардным названием ivansxtc. (так, с точкой! Подзаголовок — “Жить и умереть в Голливуде”) сделал британец Бернард Роуз, незаслуженно обруганный у нас за не такую уж глупую экранизацию “Анны Карениной” с Софи Марсо. Он заимствовал мотивы из толстовской “Смерти Ивана Ильича”, но перенес действие в Голливуд, а главным героем, тоже умирающим от рака, сделал, как и Озон, человека успешного, в меру циничного — плейбоя-продюсера.

Исследуя ту же тему, Озон приходит сразу к нескольким актуальным выводам. Точнее будет сказать: наводит на них, поскольку “Время прощания”, как всегда у Озона, фильм, состоящий из психологических и эстетических нюансов и с публицистическим текстом несопоставим. Главное: современный цивилизованный человек (а герой “Времени прощания” — очевидный типичный представитель этого класса) — первый в истории, кто вынужден разбираться со смертью в одиночку. Бог ему уже, понятно, не в помощь (правда, в какой-то момент герой, которого изображает популярный во Франции Мельвиль Пупо, заходит в церковь, но, скорее, в надежде воскресить детские воспоминания). Но и родные с близкими — такова новая ситуация — не в помощь тоже. Один из ходов фильма: герой почти никому не говорит о своей скорой смерти — только бабушке и семейной отщепенке, которую сыграла великая Жанна Моро. Говорить — бессмысленно. Потому что при всех родственных отношениях никто — как считает герой — подобные известия слышать не хочет. Все заняты собой. Выжимать из себя сочувствие к умирающему человеку — это сегодня означает напрягаться и поневоле раздражаться на того, кто испортил настроение плохой информацией о себе.

То, что герой, хотя он и гей, соглашается в итоге сделать ребенка семейной паре, в которой муж бесплоден, — ход вроде бы с точки зрения сюжета стандартный, но иных путей оставить свой след на земле для современного типичного представителя человечества, даже богатого и успешного, пока не придумано. Не гламурные же фотографии из глянцевых журналов от него останутся?

Хорош эпизод, когда персонаж Мельвиля Пупо, узнав, что акция зачатия прошла успешно, и отписав будущему ребенку все свое имущество, прощается с семейной парой, которой пособил. Пара чувствует себя неловко — и не только из-за того, что этот чужой человек лежал в ее семейной постели. По всему выходит, что они должны быть ему благодарны: и за ребенка, и за деньги, — а еще обязаны сочувствовать, поскольку он умирает, произносить некие слова, и потому они подспудно жаждут поскорее уйти. Он же никакой неловкости не испытывает, их присутствие его не тяготит. Он решил не их — он решил свои проблемы.

Он сделал ребенка — для себя. Пусть никогда его и не увидит.

Источник: Ведомости, №186 (1467), 05.10.2005,